— Слушаю,— сказал Ренэ.
Он положил плащ и шляпу и сел напротив королевы. Екатерина сказала:
— Я должна покончить с гугенотами.
— Я одного мнения с вашим величеством.
— Герцог Алансонский пишет мне, что на западе гугеноты становятся нестерпимы.
— Что желает ответить ваше величество?
— Боже мой! Право, не знаю. Посоветуй мне, Ренэ.
Ренэ принял важный вид:
— Я прочел по звездам,— сказал он,— что гугеноты погубят монархию.
Королева побледнела.
— Можно ли это предупредить? — продолжал Ренэ.— Звезды говорят неясно. Однако, если верить им, монархию спасет женщина.
— А кто эта женщина?
— Это вы,— сказал Ренэ.
— И она восторжествует?
— Да.
— Какой ценой?
— Ценой потока пролитой крови. Но эта кровь, как спасительная роса, оплодотворит будущее.
Екатерина, женщина крайне суеверная, слушала внимательно Ренэ, своего оракула.
— Быть может, ты один будешь знать тайну моей
политики, зато будет хоть один человек на свете, который
не станет несправедливо осуждать меня.
— Вы великая государыня! — воскликнул с восторгом Ренэ.
Екатерина встала в гордой и спокойной позе.
Королеве-матери было только пятьдесят лет, она была хороша собой и величественна.
— Ренэ,— сказала она,— я приехала во Францию, когда мне было шестнадцать лет. Ребенком я очутилась среди развратного двора. Франциск I умирал, Генрих II, мой муж, хороший воин, готов был поставить свою корону ставкой во время игры в кости, Франция была разорена. Лотарингцы, испанцы, немцы, итальянцы оспаривали друг у друга это чудное королевство. Я спасла его своими советами. Оставшись в тридцать лет вдовой и матерью шестерых детей, из которых последний лежал еще в колыбели, я должна была нести тяжесть короны, а эта корона была действительно тяжела — клянусь тебе! Королевство тревожили внешние враги и междоусобная война. Я преодолела все. Говорят, что я скрытна и жестока; меня осыпают насмешками и оскорблениями, но в то же время предо мною дрожат, и французская корона, которая легко бы слетела с головы моего сына, держится крепко на ней благодаря мне. Понимаешь?
— О, да, ваше величество,— сказал Ренэ.
— Неужели ты думаешь,— продолжала Екатерина с жаром,— что дочь Медичи, принцесса, воспитанная во Флоренции — отчизне искусств и великих идей, до того ослеплена фанатизмом, что решилась бы погубить несчастных за то, что они идут слушать проповедь, а не обедню, если бы эти люди, прикрываясь религией, не организовывали заговоров?
Ренэ с- любопытством посмотрел на Екатерину. Королева продолжала:
— Видишь ли, гугеноты — враги престола и монархии. Их священники под предлогом проповеди о бедности требуют свержения короля, раздела имущества, ограбления монастырей и разрушения старого порядка, который веками делал Францию величайшим королевством.
— Вы правы, ваше величество,— прошептал Ренэ, пораженный справедливостью слов Екатерины Медичи.
— И если,— продолжала Екатерина,— для того, чтобы остановить этот революционный поток, мне придется прибегнуть к кровопролитию и сделать в Лувре укрепление из трупов, отправить в Монфокон адмирала Колиньи, а Конде и принца Наваррского на Гревскую площадь, история назовет меня королевой жестокой и кровожадной, но какое мне до того дело! Я спасу монархию!
Ни разу еще Екатерина не объясняла так ясно, в нескольких словах свою коварную, но вместе с тем великую политику, которую она так энергично проводила в продолжение четырех царствований.
— Ваше величество,— сказал Ренэ,— одно обстоятельство удивляет меня, однако...
— Какое?
— А то, что, прекрасно зная намерения гугенотов...
— Я угадала,— прервала его королева,— ты удивляешься, что, зная цель гугенотов, я хочу отдать свою дочь за принца Наваррского, Генриха Бурбонского, одного из предводителей этой партии.
— Да,— ответил Ренэ.
— Ну, так слушай. Генрих Бурбонский гугенот потому, что его государство настолько мало, что он может накрыть его своим плащом, потому, что дождь проникает сквозь крышу его замка в Нераке, и потому, что он носит грубое сукно за неимением шелка и бархата.
— Это очень возможно,— заметил Ренэ.
— Те, у кого ничего нет, не боятся дележа. Вот почему принц Наваррский — гугенот. Но если судьбе будет угодно, что последний из моих сыновей умрет бездетным, ты увидишь, что этот король горцев, этот монарх бесплодных полей и пастушьих хижин откажется от своей ереси и начнет ходить к обедне, чтобы сесть на французский престол.
— Вы говорите истину, ваше величество, но у вас еще три сына, из которых старшему, королю, нет еще и двадцати четырех лет, и Валуа имеют перед собою долгую будущность.
Лицо Екатерины приняло грустное выражение.
— Кто знает? — сказала она.
Она долго оставалась в задумчивости, как будто угол завесы, скрывавшей будущее, приподнялся перед нею.
— Но так как Генрих Бурбонский стоит ближе к трону, чем герцог Гиз...— начал Ренэ.
— Ах,— перебила его Екатерина,— если бы герцог Гиз, который по степени родства стоит дальше от трона, женился на моей дочери Маргарите, то он стал бы к нему ближе, чем король Франции.
И Екатерина описала Ренэ гордый и могущественный Лотарингский дом, который с берегов Мерты и из своих замков в Нанси с завистью смотрел на Сену и на старые стены Лувра.
— Как и мой род, от которого остались три ветви, Лотарингский дом имеет три ветви, которым Господь дал то, чего лишил моих детей,— здоровье! Генрих, кардинал, Майенн! Эти трое, Ренэ, если бы им позволить сделать хоть один шаг к трону, шагнули бы так, что, подобно колоссу Родосскому, встали бы одной ногой на берег океана, а другой — на склон Альпов.
Ренэ слушал, задумавшись.
— Понимаешь теперь, почему я предпочитаю лучше выбрать зятем принца Наваррского — гугенота, нежели герцога Гиза — католика. Но у меня есть и другие планы относительно этого принца, который скоро должен приехать сюда со своей матерью, королевой д'Альбре, но я расскажу тебе об этом в другой раз. Теперь же возьми перо и пиши под мою диктовку письмо моему сыну, герцогу Алансонскому.
Ренэ сел к столу и стал ждать.
— Пиши,— сказала Екатерина и начала диктовать: «Возлюбленный сын мой!
Состояние здоровья короля очень плохое, и он не может серьезно заниматься политикой, а потому я беру на себя право ответить вам относительно волнений, которые поднимают гугеноты в Анжу.
Мнение мое таково: в силу неограниченной власти, дарованной вам королем, вы должны как можно строже поступить с бунтовщиками, повесить и обезглавить, в случае необходимости, их зачинщиков и предводителей.
Затем, возлюбленный сын мой, я молю Бога, чтобы Он не оставил вас своими милостями».
— Ваше величество,— сказал Ренэ, положив перед королевой пергамент, чтобы она подписала свое имя и приложила печать,— вы даете благие советы относительно гугенотов, живущих в провинции, а как насчет парижских?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52