I
В июльский вечер 1572 года два всадника ехали по дороге из По в Нерак.
Оба были молоды, и чуть пробившиеся усы их свидетельствовали о том, что им едва ли минуло двадцать лет. Один из них был брюнет, а другой блондин. У первого черные, как смоль, волосы были коротко острижены, у второго золотистые кудри развевались по плечам.
Ночь была одновременно светлая и темная, как это бывает на Юге: звезды блестели на темно-синем небе, а земля была погружена во мрак.
Повернувшись друг к другу в седле и несколько наклонившись, они разговаривали вполголоса.
— Ноэ, друг мой,— говорил брюнет,— не правда ли приятно ехать в такую теплую летнюю ночь по безмолвной пустынной дороге, пришпоривая маленькую горячую беарнскую лошадку?
Блондин засмеялся.
— В особенности приятно ехать, Генрих, когда выезжаешь темной ночью из Нерака и направляешься в чудесный замок, окно в котором в полночь откроется для вас.
— Тс... болтун...
— Вы же сами сказали, Генрих, что дорога пустынна; притом признайтесь, принц, что вы заговорили о прелести ночи для того только, чтобы затем перевести разговор на «нее»...
— Ба,— продолжал юный блондин,— пусть лишат меня права носить имя Амори и объявят отца моего сира Ноэ принадлежащим к позорному роду, если я не прав, утверждая, что вы, мой милый повелитель, уже целый час с нетерпением ждете, чтобы я начал говорить с вами о Коризандре.
— Ноэ, Ноэ! — проворчал темноволосый всадник.— От Парижа до Нерака и от Парижа до Ла-Рошели не сыщешь такого дурного поверенного, как ты. Ты поступаешь крайне неосторожно, заставляя дорожное эхо повторять имена.
Юный Амори де Ноэ лишь усмехался.
— Ты не знаешь,— продолжал тот, кого Ноэ назвал Генрихом и с которым он обращался так запросто,— какой тонкий слух у ревнивых мужей. Басня про царя Мидаса была выдумана, вероятно, для них. Вырой яму в земле и скажи туда потихоньку: «У бедного графа Грамона есть жена Коризандра, которая...» И ты не успеешь еще закопать яму, как ветерок, дующий в листве соседнего кустарника, унесет на своих крыльях твои слова и доставит их бедному графу...
— Ах! — сказал блондин.— Этого именно мне бы и хотелось.
— Как! чудак, ты хотел бы...
— Я хочу, Генрих, чтобы вы признались, что вы отчаянно храбрый человек. — Неужели!
— Вы два раза счастливо ускользали от него. В первый раз граф вечером вошел к своей жене, и вы простояли более часа, спрятавшись в складках занавеси. В другой раз вы провели ночь в листве ивы.
— Это было летом, и я проспал на ветке дерева.
— Знаете ли, Генрих, что граф, который так же ревнив, как некрасив, может подослать кого-нибудь убить вас, хотя вы и принц, если бы у него не хватило смелости погрузить кинжал в ваше сердце.
— Ноэ, мой милый,— возразил темноволосый всадник,— слыхал ты когда-нибудь, какие сказки рассказывают про мою бабушку Маргариту Наваррскую?
— Еще бы, но по какому поводу?
— Есть один повод, но он заключает прекрасное нравоучение относительно любви: «Любовь,— говорила королева Маргарита,— волшебная страна, когда ее приходится достигать, идя по тяжелой, крутой дороге, полной препятствий и всяких опасностей. Но когда туда идешь прямым путем, то страна эта теряет уже всякую привлекательность и приятность».
Вот этого-то я не вполне понимаю,— наивно заметил Амори де Ноэ.
— Подожди, поймешь.
Темноволосый всадник пришпорил коня и продолжал:
— Королева Маргарита, моя бабушка, говорила риторическими фразами, намеками и метафорами. Крутой путь, видишь ли, это ревнивый муж, это окно, открывающееся в полночи, это кинжал гайдука, угрожающий из-за угла темной улицы, это летняя ночь, которую проводишь верхом на коне или на ветке ивы.
— Хорошо, теперь понимаю...
— Ровная большая дорога — отсутствие всего этого, это любовница, к которой входишь среди бела дня, гремя шпорами и оставив своего коня у ее подъезда, которая громко называет тебя своим милым и дает открыто то, что ты был бы счастлив получить тайком.
— Итак,— прервал Ноэ своего спутника,— вам не нравится широкий путь?
— Мне? — с презрением заметил темноволосый всадник.— Если когда-нибудь дьявол подстроит так, что Грамон будет убит в битве и Коризандра отворит предо мной настежь дверь своего замка.
— Так что же? — спросил Ноэ.
— Я отвечу ей, что я не люблю дома, куда входят не через окно, и что когда я вхожу к своей любовнице днем, то я боюсь увидеть на лице ее морщинку или бельмо на глазу.
— Аминь! — закончил Амори.
— Кстати,— начал тот, кого называли Генрихом,— а тебе известно, что мы в последний раз едем в Бо-мануар?
— Разве вы разлюбили Коризандру?
— Нет, разве так, немножко.
— Почему же в таком случае?
— Потому что мы завтра уезжаем.
— Уезжаем? — с удивлением спросил Ноэ и взглянул на своего собеседника.
— Завтра утром... ты поедешь со мной и будешь моим товарищем по оружию.
— Конечно. Но... куда же мы едем?
— Я скажу тебе это, когда мы уедем от Коризандры.
В ту минуту, когда Генрих произносил последние
слова, лошадь его, без сомнения, привыкшая проделывать ежедневно один и тот же путь, свернула вдруг с дороги налево и направилась по маленькой тропинке, которая извивалась в траве среди дубового леса, перерезавшего дорогу.
Лес тянулся до самого подножия холма, на котором возвышался красивый замок, построенный в новом стиле и известный под именем Бомануар.
Бомануар был целью ночной поездки молодых людей.
Но на полпути до замка они свернули с дороги и двинулись по тропинке, пролегающей в густой чаще букового леса. Там темноволосый всадник слез с коня и передал поводья своему спутнику.
— Генрих,— сказал последний,— умоляю вас, будьте осторожнее.
— Обещаю, хотя я ничего не опасаюсь.
— Не забывайте, что бежать позорно только с поля битвы, а когда за кем-нибудь волочишься, то в случае опасности должно бежать,— прибавил молодой человек.
— Ноэ,— сказал темноволосый всадник,— ты с твоими нравоучениями становишься несносен. Спокойной ночи.
Он закутался в свой короткий плащ, надвинул шляпу, украшенную белым пером, по самые глаза, ощупал висевший у него сбоку кинжал и с быстротой козы пустился бежать через лесную чащу.
Через четверть часа он достиг замка.
Бомануар не имел мрачного вида средневековых жилищ, увенчанных башнями, окруженных толстыми зубчатыми стенами и глубокими рвами.
Это был скорее добротный деревенский дом, расположенный в трех милях от Нерака, и обитатели его, по-видимому, мало заботились о принятии мер предосторожности, которые в эти смутные времена междоусобных войн и политических неурядиц обыкновенно принимались всеми.
Крепкая дубовая дверь и две здоровые пиренейские собаки — вот и вся охрана от воров и неприятеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
В июльский вечер 1572 года два всадника ехали по дороге из По в Нерак.
Оба были молоды, и чуть пробившиеся усы их свидетельствовали о том, что им едва ли минуло двадцать лет. Один из них был брюнет, а другой блондин. У первого черные, как смоль, волосы были коротко острижены, у второго золотистые кудри развевались по плечам.
Ночь была одновременно светлая и темная, как это бывает на Юге: звезды блестели на темно-синем небе, а земля была погружена во мрак.
Повернувшись друг к другу в седле и несколько наклонившись, они разговаривали вполголоса.
— Ноэ, друг мой,— говорил брюнет,— не правда ли приятно ехать в такую теплую летнюю ночь по безмолвной пустынной дороге, пришпоривая маленькую горячую беарнскую лошадку?
Блондин засмеялся.
— В особенности приятно ехать, Генрих, когда выезжаешь темной ночью из Нерака и направляешься в чудесный замок, окно в котором в полночь откроется для вас.
— Тс... болтун...
— Вы же сами сказали, Генрих, что дорога пустынна; притом признайтесь, принц, что вы заговорили о прелести ночи для того только, чтобы затем перевести разговор на «нее»...
— Ба,— продолжал юный блондин,— пусть лишат меня права носить имя Амори и объявят отца моего сира Ноэ принадлежащим к позорному роду, если я не прав, утверждая, что вы, мой милый повелитель, уже целый час с нетерпением ждете, чтобы я начал говорить с вами о Коризандре.
— Ноэ, Ноэ! — проворчал темноволосый всадник.— От Парижа до Нерака и от Парижа до Ла-Рошели не сыщешь такого дурного поверенного, как ты. Ты поступаешь крайне неосторожно, заставляя дорожное эхо повторять имена.
Юный Амори де Ноэ лишь усмехался.
— Ты не знаешь,— продолжал тот, кого Ноэ назвал Генрихом и с которым он обращался так запросто,— какой тонкий слух у ревнивых мужей. Басня про царя Мидаса была выдумана, вероятно, для них. Вырой яму в земле и скажи туда потихоньку: «У бедного графа Грамона есть жена Коризандра, которая...» И ты не успеешь еще закопать яму, как ветерок, дующий в листве соседнего кустарника, унесет на своих крыльях твои слова и доставит их бедному графу...
— Ах! — сказал блондин.— Этого именно мне бы и хотелось.
— Как! чудак, ты хотел бы...
— Я хочу, Генрих, чтобы вы признались, что вы отчаянно храбрый человек. — Неужели!
— Вы два раза счастливо ускользали от него. В первый раз граф вечером вошел к своей жене, и вы простояли более часа, спрятавшись в складках занавеси. В другой раз вы провели ночь в листве ивы.
— Это было летом, и я проспал на ветке дерева.
— Знаете ли, Генрих, что граф, который так же ревнив, как некрасив, может подослать кого-нибудь убить вас, хотя вы и принц, если бы у него не хватило смелости погрузить кинжал в ваше сердце.
— Ноэ, мой милый,— возразил темноволосый всадник,— слыхал ты когда-нибудь, какие сказки рассказывают про мою бабушку Маргариту Наваррскую?
— Еще бы, но по какому поводу?
— Есть один повод, но он заключает прекрасное нравоучение относительно любви: «Любовь,— говорила королева Маргарита,— волшебная страна, когда ее приходится достигать, идя по тяжелой, крутой дороге, полной препятствий и всяких опасностей. Но когда туда идешь прямым путем, то страна эта теряет уже всякую привлекательность и приятность».
Вот этого-то я не вполне понимаю,— наивно заметил Амори де Ноэ.
— Подожди, поймешь.
Темноволосый всадник пришпорил коня и продолжал:
— Королева Маргарита, моя бабушка, говорила риторическими фразами, намеками и метафорами. Крутой путь, видишь ли, это ревнивый муж, это окно, открывающееся в полночи, это кинжал гайдука, угрожающий из-за угла темной улицы, это летняя ночь, которую проводишь верхом на коне или на ветке ивы.
— Хорошо, теперь понимаю...
— Ровная большая дорога — отсутствие всего этого, это любовница, к которой входишь среди бела дня, гремя шпорами и оставив своего коня у ее подъезда, которая громко называет тебя своим милым и дает открыто то, что ты был бы счастлив получить тайком.
— Итак,— прервал Ноэ своего спутника,— вам не нравится широкий путь?
— Мне? — с презрением заметил темноволосый всадник.— Если когда-нибудь дьявол подстроит так, что Грамон будет убит в битве и Коризандра отворит предо мной настежь дверь своего замка.
— Так что же? — спросил Ноэ.
— Я отвечу ей, что я не люблю дома, куда входят не через окно, и что когда я вхожу к своей любовнице днем, то я боюсь увидеть на лице ее морщинку или бельмо на глазу.
— Аминь! — закончил Амори.
— Кстати,— начал тот, кого называли Генрихом,— а тебе известно, что мы в последний раз едем в Бо-мануар?
— Разве вы разлюбили Коризандру?
— Нет, разве так, немножко.
— Почему же в таком случае?
— Потому что мы завтра уезжаем.
— Уезжаем? — с удивлением спросил Ноэ и взглянул на своего собеседника.
— Завтра утром... ты поедешь со мной и будешь моим товарищем по оружию.
— Конечно. Но... куда же мы едем?
— Я скажу тебе это, когда мы уедем от Коризандры.
В ту минуту, когда Генрих произносил последние
слова, лошадь его, без сомнения, привыкшая проделывать ежедневно один и тот же путь, свернула вдруг с дороги налево и направилась по маленькой тропинке, которая извивалась в траве среди дубового леса, перерезавшего дорогу.
Лес тянулся до самого подножия холма, на котором возвышался красивый замок, построенный в новом стиле и известный под именем Бомануар.
Бомануар был целью ночной поездки молодых людей.
Но на полпути до замка они свернули с дороги и двинулись по тропинке, пролегающей в густой чаще букового леса. Там темноволосый всадник слез с коня и передал поводья своему спутнику.
— Генрих,— сказал последний,— умоляю вас, будьте осторожнее.
— Обещаю, хотя я ничего не опасаюсь.
— Не забывайте, что бежать позорно только с поля битвы, а когда за кем-нибудь волочишься, то в случае опасности должно бежать,— прибавил молодой человек.
— Ноэ,— сказал темноволосый всадник,— ты с твоими нравоучениями становишься несносен. Спокойной ночи.
Он закутался в свой короткий плащ, надвинул шляпу, украшенную белым пером, по самые глаза, ощупал висевший у него сбоку кинжал и с быстротой козы пустился бежать через лесную чащу.
Через четверть часа он достиг замка.
Бомануар не имел мрачного вида средневековых жилищ, увенчанных башнями, окруженных толстыми зубчатыми стенами и глубокими рвами.
Это был скорее добротный деревенский дом, расположенный в трех милях от Нерака, и обитатели его, по-видимому, мало заботились о принятии мер предосторожности, которые в эти смутные времена междоусобных войн и политических неурядиц обыкновенно принимались всеми.
Крепкая дубовая дверь и две здоровые пиренейские собаки — вот и вся охрана от воров и неприятеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52