— Господин Пибрак знал меня ребенком, — сказал Генрих, — и я бьюсь об заклад, что он узнает меня.
— Это весьма возможно, — ответил Ноэ, — хотя следовало бы этого избежать.
— Почему?
— Потому что неосторожно вырвавшееся у него слово, невольный жест могут выдать ваше инкогнито, принц.
— Ты прав.
— И я думаю, что было бы лучше мне одному отправиться в Лувр. Я попрошу его выйти ко мне и предупрежу его.
— Хорошо, — ответил принц. — В таком случае я подожду тебя здесь.
В то время на берегах Сены не было набережных. Лувр, местопребывание французских королей, поднимался прямо над рекой, а вокруг него возвышались домики самого жалкого вида с остроконечными крышами, во многих из них приютились кабаки, привлекавшие своими заманчивыми вывесками швейцарцев, ландскнехтов и прочих солдат королевской гвардии.
На одном из таких учреждений была огромная вывеска над веткой дуба:
«Место свидания беарнцев».
«Черт возьми, — подумал Генрих Наваррский, — я могу встретить там земляка. Войдем и посмотрим».
В кабаке не было почти ни души.
Только в самом углу два ландскнехта играли в кости на покрытом жирными пятнами столе.
Генрих вошел.
Его встретила хорошенькая девушка в красной юбке, повязанная платком в виде чепчика, как носят беарнки, и она спросила его:
— Что прикажете подать, сударь?
Принц знал, как приятно услышать родной язык людям, живущим вдали от родины, а потому ответил ей по-беарнски:
— Что вам будет угодно, дитя мое.
Молодая девушка вздрогнула, покраснела от радости и сказала:
— Эй, дядя! Земляк!
И в ту минуту, когда она кланялась принцу На-варрскому, человек невысокого роста подбежал к нему из глубины комнаты.
На вид ему можно было дать лет пятьдесят. Волосы на висках были уже седые, но глаза блестели, движения были быстры и он был строен, несмотря на небольшой рост. В нем сразу можно было узнать уроженца земли басков. Его открытое лицо свидетельствовало о душевной прямоте, и он подошел к принцу с протянутой рукой.
— Вы беарнец? — спросил он.
— Да, сударь.
— Из каких мест?
— Из По.
— Черт побери! Пожмите мою руку, — сказал содержатель кабака. — В Париже все земляки — мои братья. Эй! Миетта! — крикнул он хорошенькой девушке в красной юбке, продолжая все время разговор на своем родном наречии. — Принеси-ка бутылочку винца, кларета, местного... знаешь!
— Хорошо, дядя, — ответила молодая девушка, смеясь, — того самого, которого мы никогда не подаем ландскнехтам.
— Ни швейцарцам, ни французам, — прибавил содержатель кабачка.
Он без церемонии уселся напротив молодого человека.
— Извините меня, — начал он, — я сразу признал в вас дворянина, и хотя я попросту кабатчик, но на моей родине дворяне не гордецы, ведь правда?
— А все честные люди — равны, — ответил ему принц.
После этого откровенного и благородного ответа принц взял руку кабатчика и крепко пожал ее.
— Странно, — сказал последний, в то время как Миетта, хорошенькая беарнка, расставляла на столе глиняные кружки и запыленную бутылку вина с длинным горлышком, — странно, сударь, но чем дольше я смотрю на вас, тем...
И он пристально всматривался в принца.
— Ах, — продолжал он, — я должен вам заметить, что в юности я пас стада в Пиренеях, в окрестностях Коарасса...
Генрих вздрогнул.
— И я часто встречал там одного красивого дворянина, который заходил даже иногда в нашу хижину съесть кусок козьего сыра и выпить бутылку плохого вина.
— А! А кто такой был этот дворянин? — спросил принц.
— О, клянусь, — ответил беарнец, — если бы не прошло с тех пор двадцати лет, то я мог бы сказать, что это вы...
Генрих засмеялся.
— Двадцать лет назад я действительно уже был на этом свете.
— Но тот господин мог быть вашим отцом.
— Неужели!
— О, Господи! Во всей Наварре не найдешь трех лиц, похожих на него.
Молодой принц улыбался.
— А как звали того дворянина, друг мой?
— О, он был знатный вельможа!
Сказав это, кабатчик взглянул на правую руку принца и вздрогнул, затем он быстро встал и снял шапку.
— На вашей милости куртка из грубого сукна и сапоги как на простом дворянине, но это ничего не значит.
Принц с беспокойством взглянул на двух ландскнехтов.
Ландскнехты продолжали играть и углубились в свою партию.
По всей вероятности, кабатчик понял причину тревожного взгляда принца, потому что тотчас же снова надел шапку и сел.
Но он продолжал по-прежнему разговор на наречии, не понятном для немцев.
— Представьте себе, милостивый государь, у дворянина, о котором я вам только что рассказывал, было кольцо...
Принц снова вздрогнул и, сняв руку со стола, на котором она до сих пор лежала, быстро сунул ее в карман.
— И... это кольцо?
— Он показал его однажды мне и моему отцу. В тот день шел дождь и он сидел у нас в хижине. «Друзья мои,— сказал он,—видите ли это кольцо? Ну, так знайте, что я расстанусь с ним только тогда, когда буду умирать. Я передам его сыну, и моему сыну достаточно будет показать его любому из дворян Наварры или Гаскони, чтобы они узнали его».
— А как звали того дворянина? — спросил взволнованный принц.
— Его звали Антуан Бурбонский, милостивый государь мой.
И, говоря это, кабатчик снова встал и сказал шепотом:
— И он был отцом вашего высочества, потому что кольцо это у вас на пальце.
— Молчи, несчастный! — шепнул ему принц.— Ну, прекрасно, ты узнал меня... но молчи!
Кабатчик сел.
В это время к ним подошла хорошенькая беарнка. Кабатчик, желая показать, что он уважает желание принца сохранить свое инкогнито, сказал:
— Ну, земляк! Еще стаканчик кларета. За ваше здоровье.
— За твое,— возразил принц, чокаясь своим стаканом с кабатчиком.
«Клянусь честью,— подумал принц,— мне не везет, и если дело будет так продолжаться, то мое инкогнито не продержится и суток. Я не пошел в Лувр из боязни, чтобы меня там не узнали, и первый же беарнец узнал меня».
Пока принц рассуждал так про себя, Миетта ушла.
— Милостивый мой государь,— тихо сказал беарнец принцу,— знатный принц, как вы, не надевает куртки из грубого сукна и сапог из толстой кожи без достаточно веских политических причин, но будьте спокойны: так же верно, как меня зовут Маликаном и что я охотно дам отрубить себе голову за члена вашего дома, никто не узнает вашего инкогнито.
— И ты мне поклянешься в этом?
— Честное слово горца!
Генрих взглянул на беарнца, лицо последнего дышало такой честностью и прямотой, что он ни на минуту не усомнился в его словах.
В эту минуту ландскнехты встали из-за стола. Посмотрев на довольное лицо одного из них и вытянутое другого, сразу можно было определить, что первый из них выиграл у второго его последние деньги.
Выигравший бросил на стол деньги и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52