Было около девяти часов, когда Генрих Наваррский вышел из дома ювелира.
Принц вспомнил, что Нанси, хорошенькая белокурая камеристка принцессы Маргариты Валуа, назначила ему свидание ровно в девять часов на набережной у ворот Лувра.
Накрапывал дождь, и ночь была темная.
«Черт возьми! — рассуждал принц, отправляясь на свидание.— Не в обиду будет сказано мадемуазель Нанси, как ни прекрасны ее голубые глаза, но они не будут в состоянии осветить ее лицо настолько, чтобы я мог узнать его сквозь туман».
На набережной никого не было.
Генрих завернулся плотнее в плащ от резкого ветра и начал ходить взад и вперед, покашливая изредка, как человек, пришедший на свидание в темноте и желающий предупредить о своем присутствии тех, кто его ждет.
Через четверть часа, в течение которого Генрих не встретил никого, продолжая больше думать о прекрасной ювелирше, чем о принцессе Маргарите,— вдруг увидел что-то белое, отделившееся от стены Лувра и направившееся к нему.
«Весьма вероятно, что это платье мадемуазель Нанси»,— подумал он.
Послышались легкие шаги, и белая тень оказалась довольно близко.
Генрих еще раз кашлянул.
Тень, только что перед тем остановившаяся, стала снова приближаться и, вопреки обычаю теней, которые всегда немы, в свою очередь кашлянула.
Генрих пошел ей навстречу, и тень очутилась возле него.
— Который час, сударь? — спросил нежный, слегка насмешливый голос.
— Девять часов, мадемуазель.
— Благодарю вас,— ответила тень.— Я, кажется, узнаю этот голос.
— И я также,— ответил Генрих.
— Он принадлежит господину де Коарассу, так ведь?
— А голос, который я слышу, кажется, принадлежит прекрасной Нанси?
— Тс!..
Слово это сопровождалось прикосновением белой маленькой ручки к губам принца.
Затем Нанси — это была действительно она — наклонилась к нему.
— Идемте,— сказала она и, взяв его за руку, прибавила:—Надеюсь, что вы умеете ходить в темноте?
— Еще бы!
— И не носите ботфортов, как принц Наваррский, которые, говорят, производят адский стук на лестницах и полах Неракского замка.
— Принц — болван,— заметил Генрих и улыбнулся. Нанси прошла мимо больших ворот Лувра и привела принца к калитке, около которой стоял на часах швейцарец. Но последний спал, положив обе руки на алебарду, при свете лампы, подвешенной к своду коридора.
— Вот солдат, верно охраняющий своего короля! — заметил принц.
Закройте лицо плащом! — сказала Нанси.
— Зачем?
— Потому что швейцарец спит с открытыми глазами.
— А, хорошо! Понимаю,— прошептал Генрих, смеясь.
— Неужели?
— То есть он закрывает глаза, когда вы уходите?
— Нет, когда я возвращаюсь. Нанси насмешливо улыбнулась.
— Конечно, только в таком случае, когда я возвращаюсь не одна,— прибавила она.
«Эге,— подумал принц, улыбнувшись,— по-видимому, мой кузен, герцог Гиз, часто ходил этим путем».
Он тщательно закрыл лицо плащом и прошел мимо швейцарца, который притворился, что спит.
Нанси довела принца до конца коридора и шепнула ему на ухо:
— Тут лестница, поднимите ногу.
— Поднял,— сказал Генрих, поставив ногу на ступеньку.
Лампа, висевшая у входа в коридор, не освещала другого его конца.
— Поднимайтесь осторожно и дайте мне вашу руку,— шепотом сказала Нанси.
Она пошла вперед, не выпуская, однако, руки принца из своей белой надушенной ручки.
Было очень темно на этой винтовой лестнице, по которой поднимался принц. Вдруг он оступился.
— Тс,— предупредила его Нанси,— у луврских стен есть уши.
Генрих удвоил предосторожность. Продолжая подниматься, он наклонился к уху хорошенькой камеристки:
— Как вы находите, я одного роста с герцогом Гизом? Нанси вздрогнула и насмешливо ответила:
— Господин де Коарасс, вы слишком самонадеянны.
— Неужели? Вы так думаете?
— Я советую вам спросить об этом другую особу, а не меня.
— Вы умеете давать хорошие советы,— прошептал Генрих, продолжая подниматься.
— Иногда.
— Ну, так как же?
— Тс! Я вам сейчас отвечу.
Генрих поднял было ногу, но нога его не встретила уже ступеньки, лестница кончилась. Нанси сказала:
— Поверните направо и идите за мной. Только не шумите.
Генрих шел впотьмах около трех минут по ровному полу. Наконец Нанси остановилась.
— Теперь я вам отвечу,— начала она.
— Послушаем! — заметил принц.
— Герцог Гиз выше вас ростом.
— Тем хуже.
— Ум измеряется не ростом, господин де Коарасс, а ума у вас, как мне кажется, достаточно.
С этими словами хитрая субретка открыла дверь, и поток света хлынул в лицо Генриху.
Нанси тихонько толкнула принца в спину, и он очутился в будуаре принцессы Маргариты, уже знакомом ему, том самом, который он видел накануне в таинственное отверстие, проделанное де Пибраком.
Нанси исчезла.
XVIII
В то время как Нанси вела Генриха Наваррского к Маргарите Французской, Ноэ поднимался по шелковой лестнице, привязанной к окну Ренэ-флорентийца.
Мост был высок, лестница длинная, а восхождение представляло некоторую опасность.
Но Ноэ был проворен и храбр, как все влюбленные.
Ночь была темная. Свет, который он видел в окне Паолы с берега, потух. И Ноэ, поднимаясь вверх, видел только черное отверстие окна, откуда свешивалась его шаткая лестница.
Когда он добрался до окна и ухватился за подоконник, две нежные, как атлас, обнаженные руки обняли его и увлекли в комнату.
«Со мной, по всей вероятности, происходит то же, что и с Генрихом, когда он поднимался к Коризандре».
В комнате было темно. Но ручки все еще держали его, нежное дыхание касалось его лица, и ему казалось, что он слышит учащенное биение сердца Паолы.
Дочь Ренэ увлекла Ноэ на оттоманку, усадила его, затем подошла к окну, все еще не говоря ни слова, так сильно она была взволнована.
Она втянула лестницу в комнату и вернулась к Ноэ.
— Ах, Господи! — сказала она дрожащим голосом.— Как мне было страшно!
Страшно? — спросил Ноэ.—А отчего?
— Я боялась, когда вы поднимались по лестнице. Я ее крепко привязала, но все-таки придерживала руками.
— Дорогая Паола...
— Когда я увидела, что вы повисли над бездной, у меня закружилась голова, и я подумала, что лестница может оборваться.
— Вы с ума сошли!
Так как они были в потемках, то Ноэ осмелился поцеловать Паолу. Но она вырвалась из его объятий, тщательно задернула занавесь, закрывавшую стеклянную дверь, которая вела в лавку, потом высекла огонь, и целый сноп искр осветил комнату.
— Что вы делаете? — спросил Ноэ.
— Зажигаю лампу.
— Зачем?
— Но... чтобы видеть.
— Дорогая моя,— прошептал Ноэ,— у слов нет цвета.
— Однако...
— К чему видеть? — умолял он ласковым голосом.
— Обещаете мне в таком случае быть благоразумным,— сказала Паола, перестав разжигать огонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52