Он трясся в ознобе, беспокойно метался. Последним усилием я натянула одеяло на нас обоих, прижалась к нему, пытаясь согреть теплом своего тела, и заснула… а может, потеряла сознание.
Не знаю, когда я пришла в себя. Огонь в очаге погас. Люкас что-то неразборчиво бормотал. Кожа его уже не была влажной и холодной – он весь горел и пытался сбросить одеяло, отодвинуться от меня подальше.
– Не позволю тебе умереть, слышишь, Люкас? – гневно закричала я.
Конечно, он ничего не сознавал, но звук собственного голоса немного меня успокоил. Я выползла из-под одеяла, разожгла огонь, налила воды в кофейник. Отыскала на полках в углу кофе, сахар, бобы и даже кусок бекона.
Дождь по-прежнему барабанил по крыше, но гром гремел уже не над головой, а где-то далеко, хотя рокот водяного потока не стихал.
Я не знала, что сейчас: день или ночь, – да и не стремилась узнать. Сварив кофе, я налила себе чашку, разбавила текилой, стала пить, морщась от неприятного вкуса, и успела наполовину осушить чашку, прежде чем силы вновь оставили меня. Я вновь залезла под одеяло, но голова кружилась, а сон все время прерывался. Не знаю, сколько продолжалось это полубессознательное состояние.
Когда я окончательно проснулась, голова болела, глаза резало, а в ноги и руки словно налили свинца.
В комнате стало чуть светлее. Огонь опять погас, кофейник все еще валялся у очага.
И тут, повернув голову, я обнаружила, что смотрю прямо в сонные полузакрытые глаза Люкаса Корда.
– Думал, ты мне привиделась! – пробормотал он хрипло, и я почувствовала, как его рука обняла мои плечи. Я лежала на боку, уткнувшись головой в его здоровое плечо, прижавшись так близко! – Теплая… не уходи, Ро!
Почти не сознавая, что делаю, я подняла руку, коснулась заросшего щетиной лица, встретила губами его губы – нетерпеливые, голодные, жадные, вздохнула облегченно, словно то, чего я ждала миллион лет, наконец-то должно случиться и давно загаданное желание сбывается.
Глава 28
– Не уходи… Ровена!
В дрожащем голосе звучал упрек, в руках не было сил, чтобы удержать меня, как несколько минут назад. На этот раз именно мне пришлось увернуться от настойчивых, отчаянных губ. Я сделала это не потому, что хотела, – просто пыталась вернуть хоть какое-то подобие здравого смысла – безумная страсть захватила нас обоих, лишила разума. Мы были словно животные, любовники, охваченные бредом непреодолимого желания. Требуя большего, чем поцелуй, я обняла Люка и почувствовала, как он сжался от боли. У него все еще держалась температура; отодвинувшись, я заметила его глаза – налитые кровью и лихорадочно блестящие. Он не хотел, чтобы я покидала его, и, только встав, я увидела выражение его лица и вспомнила, что совершенно обнажена.
– Я… я не уйду далеко. Только разожгу огонь. У тебя лихорадка.
Но он только помотал головой:
– Нет! К черту огонь! Иди сюда! – И потом, словно через силу: – Пожалуйста, Ровена.
Я неожиданно осознала, что болтаю без перерыва и смысла, лишь бы скрыть слабость, лишавшую меня воли.
– Нужно хотя бы поесть и надеть что-то, разве не видишь! Мне… так холодно!
Зубы мои вдруг застучали, и Люкас вздрогнул.
– Там, на колышке за дверью, моя рубашка. Тебе обязательно нужно одеться!
– Если я заболею, вряд ли это нам поможет.
Голос мой прозвучал чуть сильнее. Намеренно избегая взгляда Люкаса, я натянула рубашку, долго возилась с пуговицами и только потом оглянулась. Но глаза Люкаса уже закрылись.
Взяв несколько поленьев из кучи в углу, я принялась раздувать огонь, пока дерево наконец не загорелось.
В хижине не оказалось ни капли воды, пришлось выйти на улицу. Дождь падал почти отвесно, с крыши стекали потоки, так что можно было не отходить далеко. Я подставила кофейник под угол крыши, постояла, слушая рев воды в каньоне, и только сейчас поняла: мы полностью отрезаны от остального мира, словно, кроме нас, на земле больше не осталось людей.
Не знаю, сколько я простояла так, вдыхая свежий холодный воздух, но тут за спиной послышался спокойный голос:
– Лучше закрой дверь побыстрее, или внутри будет так же мокро, как снаружи.
Я ступила через порог, хлопнула дверью и, быстро подойдя к очагу, поставила кофейник на угли. Должно быть, на меня было смешно смотреть: широкая, доходящая до колен рубашка с завернутыми рукавами, нечесаные, спутанные волосы, исцарапанное, в синяках лицо. Но мне почему-то было все равно. По-прежнему стараясь не встречаться с Люкасом глазами, я насыпала кофе в кофейник и, отыскав сковороду, схватила кусок бекона и нож…
– Ровена! Ради Бога, неужели завтрак не может подождать?
Я старалась не обращать внимания на умоляющий голос.
– Нечего вести себя как испорченный мальчишка! Я голодна, и ты, должно быть, тоже.
– Лучше смотри в оба глаза, а то опять порежешься!
Я испуганно подняла голову. Он ухитрился сесть; на повязке расплывалось красное пятно.
– Ляг немедленно.
– Будь я чуть сильнее, заставил бы тебя лечь рядом! Черт возьми, Ровена, почему ты боишься меня? Похожа на испуганную лошадку! И что заставило тебя сделать такую глупость – прийти сюда в ураган, хуже которого я не видел?!
Ничего не ответив, я поставила сковороду на огонь, подошла к нему и толкнула на одеяло. Пальцы Люкаса запутались в моих волосах, притягивая меня ближе. Я оцепенела, но он только нежно прикоснулся губами к моим, так, что меня вновь затрясло от слабости.
– Не нужно, Люкас.
– Почему? Сама понимаешь, у меня нет сил принудить тебя. Только хотел поблагодарить за все, что для меня сделала.
То, что произошло потом, было неизбежно. Наверное, я всегда знала это. Мы могли любить или ненавидеть, лишь одного нет, никогда не было и не будет между нами – равнодушия.
Встав на колени, я целовала его, пока запах сгоревшего бекона не вернул нас к реальности.
– Зачем тебе эта еда?!
– Сразу почувствуешь себя лучше, вот увидишь.
Я чувствовала себя странно счастливой: губы Люкаса невольно дернулись в улыбке. На этот раз он, не протестуя, отпустил меня, словно какая-то невидимая стена, делавшая нас врагами, разрушилась, больше не было места нетерпению и взаимным обидам. Мы были готовы ждать, зная, что должно случиться в конце, и по какому-то взаимному безмолвному соглашению решили не говорить о прошлом.
Бекон подгорел, кофе оказался перестоявшим, но Люкас объявил, что в жизни не ел ничего вкуснее. Он показал, где хранится еще один кувшин с текилой, а я, щедро сдобрив текилой кофе, пила чашку за чашкой, весело смеясь от непонятной радости, на которую никогда не считала себя способной.
– Я чувствую… что рождена для уборки и готовки! Что хочешь на ужин?
– Ну почему ты вечно думаешь только о еде?!
Я шутливо нахмурилась:
– Но мне нужно, чтобы к тебе вновь вернулись силы! Слушай, я нашла бобы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Не знаю, когда я пришла в себя. Огонь в очаге погас. Люкас что-то неразборчиво бормотал. Кожа его уже не была влажной и холодной – он весь горел и пытался сбросить одеяло, отодвинуться от меня подальше.
– Не позволю тебе умереть, слышишь, Люкас? – гневно закричала я.
Конечно, он ничего не сознавал, но звук собственного голоса немного меня успокоил. Я выползла из-под одеяла, разожгла огонь, налила воды в кофейник. Отыскала на полках в углу кофе, сахар, бобы и даже кусок бекона.
Дождь по-прежнему барабанил по крыше, но гром гремел уже не над головой, а где-то далеко, хотя рокот водяного потока не стихал.
Я не знала, что сейчас: день или ночь, – да и не стремилась узнать. Сварив кофе, я налила себе чашку, разбавила текилой, стала пить, морщась от неприятного вкуса, и успела наполовину осушить чашку, прежде чем силы вновь оставили меня. Я вновь залезла под одеяло, но голова кружилась, а сон все время прерывался. Не знаю, сколько продолжалось это полубессознательное состояние.
Когда я окончательно проснулась, голова болела, глаза резало, а в ноги и руки словно налили свинца.
В комнате стало чуть светлее. Огонь опять погас, кофейник все еще валялся у очага.
И тут, повернув голову, я обнаружила, что смотрю прямо в сонные полузакрытые глаза Люкаса Корда.
– Думал, ты мне привиделась! – пробормотал он хрипло, и я почувствовала, как его рука обняла мои плечи. Я лежала на боку, уткнувшись головой в его здоровое плечо, прижавшись так близко! – Теплая… не уходи, Ро!
Почти не сознавая, что делаю, я подняла руку, коснулась заросшего щетиной лица, встретила губами его губы – нетерпеливые, голодные, жадные, вздохнула облегченно, словно то, чего я ждала миллион лет, наконец-то должно случиться и давно загаданное желание сбывается.
Глава 28
– Не уходи… Ровена!
В дрожащем голосе звучал упрек, в руках не было сил, чтобы удержать меня, как несколько минут назад. На этот раз именно мне пришлось увернуться от настойчивых, отчаянных губ. Я сделала это не потому, что хотела, – просто пыталась вернуть хоть какое-то подобие здравого смысла – безумная страсть захватила нас обоих, лишила разума. Мы были словно животные, любовники, охваченные бредом непреодолимого желания. Требуя большего, чем поцелуй, я обняла Люка и почувствовала, как он сжался от боли. У него все еще держалась температура; отодвинувшись, я заметила его глаза – налитые кровью и лихорадочно блестящие. Он не хотел, чтобы я покидала его, и, только встав, я увидела выражение его лица и вспомнила, что совершенно обнажена.
– Я… я не уйду далеко. Только разожгу огонь. У тебя лихорадка.
Но он только помотал головой:
– Нет! К черту огонь! Иди сюда! – И потом, словно через силу: – Пожалуйста, Ровена.
Я неожиданно осознала, что болтаю без перерыва и смысла, лишь бы скрыть слабость, лишавшую меня воли.
– Нужно хотя бы поесть и надеть что-то, разве не видишь! Мне… так холодно!
Зубы мои вдруг застучали, и Люкас вздрогнул.
– Там, на колышке за дверью, моя рубашка. Тебе обязательно нужно одеться!
– Если я заболею, вряд ли это нам поможет.
Голос мой прозвучал чуть сильнее. Намеренно избегая взгляда Люкаса, я натянула рубашку, долго возилась с пуговицами и только потом оглянулась. Но глаза Люкаса уже закрылись.
Взяв несколько поленьев из кучи в углу, я принялась раздувать огонь, пока дерево наконец не загорелось.
В хижине не оказалось ни капли воды, пришлось выйти на улицу. Дождь падал почти отвесно, с крыши стекали потоки, так что можно было не отходить далеко. Я подставила кофейник под угол крыши, постояла, слушая рев воды в каньоне, и только сейчас поняла: мы полностью отрезаны от остального мира, словно, кроме нас, на земле больше не осталось людей.
Не знаю, сколько я простояла так, вдыхая свежий холодный воздух, но тут за спиной послышался спокойный голос:
– Лучше закрой дверь побыстрее, или внутри будет так же мокро, как снаружи.
Я ступила через порог, хлопнула дверью и, быстро подойдя к очагу, поставила кофейник на угли. Должно быть, на меня было смешно смотреть: широкая, доходящая до колен рубашка с завернутыми рукавами, нечесаные, спутанные волосы, исцарапанное, в синяках лицо. Но мне почему-то было все равно. По-прежнему стараясь не встречаться с Люкасом глазами, я насыпала кофе в кофейник и, отыскав сковороду, схватила кусок бекона и нож…
– Ровена! Ради Бога, неужели завтрак не может подождать?
Я старалась не обращать внимания на умоляющий голос.
– Нечего вести себя как испорченный мальчишка! Я голодна, и ты, должно быть, тоже.
– Лучше смотри в оба глаза, а то опять порежешься!
Я испуганно подняла голову. Он ухитрился сесть; на повязке расплывалось красное пятно.
– Ляг немедленно.
– Будь я чуть сильнее, заставил бы тебя лечь рядом! Черт возьми, Ровена, почему ты боишься меня? Похожа на испуганную лошадку! И что заставило тебя сделать такую глупость – прийти сюда в ураган, хуже которого я не видел?!
Ничего не ответив, я поставила сковороду на огонь, подошла к нему и толкнула на одеяло. Пальцы Люкаса запутались в моих волосах, притягивая меня ближе. Я оцепенела, но он только нежно прикоснулся губами к моим, так, что меня вновь затрясло от слабости.
– Не нужно, Люкас.
– Почему? Сама понимаешь, у меня нет сил принудить тебя. Только хотел поблагодарить за все, что для меня сделала.
То, что произошло потом, было неизбежно. Наверное, я всегда знала это. Мы могли любить или ненавидеть, лишь одного нет, никогда не было и не будет между нами – равнодушия.
Встав на колени, я целовала его, пока запах сгоревшего бекона не вернул нас к реальности.
– Зачем тебе эта еда?!
– Сразу почувствуешь себя лучше, вот увидишь.
Я чувствовала себя странно счастливой: губы Люкаса невольно дернулись в улыбке. На этот раз он, не протестуя, отпустил меня, словно какая-то невидимая стена, делавшая нас врагами, разрушилась, больше не было места нетерпению и взаимным обидам. Мы были готовы ждать, зная, что должно случиться в конце, и по какому-то взаимному безмолвному соглашению решили не говорить о прошлом.
Бекон подгорел, кофе оказался перестоявшим, но Люкас объявил, что в жизни не ел ничего вкуснее. Он показал, где хранится еще один кувшин с текилой, а я, щедро сдобрив текилой кофе, пила чашку за чашкой, весело смеясь от непонятной радости, на которую никогда не считала себя способной.
– Я чувствую… что рождена для уборки и готовки! Что хочешь на ужин?
– Ну почему ты вечно думаешь только о еде?!
Я шутливо нахмурилась:
– Но мне нужно, чтобы к тебе вновь вернулись силы! Слушай, я нашла бобы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125