После отъезда Марка не произошло никаких событий, до того дня, когда… я до сих пор могу ясно представить себе каждую минуту, до малейших деталей.
Солнце пекло невыносимо, я проснулась вся в поту, мокрая простыня липла к телу. Пришлось побыстрее встать, вымыться холодной водой. Стало чуть полегче.
После завтрака я решила, как всегда, поехать кататься верхом. Мой обычный эскорт держался сзади, но я старалась не обращать на них внимания. Устав наконец от бессмысленной гонки, я повернула лошадь и поскакала домой, вернулась в относительно прохладную спальню, где уже ожидала Марта; обычно улыбающееся лицо на этот раз хмурилось, она явно не одобряла такого сумасбродного поведения.
С меня капал пот, тонкая шелковая блузка липла к спине, лицо неестественно раскраснелось.
Помогая мне переодеваться, Марта бормотала под нос:
– Какое безумие! Ездить верхом в такую жару! И для чего? Только заболеете, а сеньор Марк скажет, что мы плохо ухаживали за вами!
Пытаясь умилостивить ее, я пообещала, что немедленно лягу отдыхать, и мгновенно провалилась в глубокий сон, похожий на обморок. Не знаю, сколько времени прошло, но, когда я проснулась, было уже темно, на туалетном столике горела лампа, а Люкас, прислонившись к стене, точно так же, как в первую нашу встречу, молча ждал, не сводя с меня мрачного, подозрительного взгляда.
Сначала я подумала, что вижу сон, призрак, созданный измученным воображением. Это был Люкас, и все же не он, одетый, как воин-апачи, в высокие, до колен, мокасины и набедренную повязку; с шеи на тонком ремешке свисала ладанка.
Я взглянула в эти глаза, горящие зеленым огнем; сердце забилось так громко и болезненно, что казалось, сознание вот-вот покинет меня, а когда приду в себя, он снова исчезнет.
– Люкас…
Одним прыжком он оказался у постели. Даже голос звучал как прежде – чуть хрипловато, окрашенный какими-то странными эмоциями, определить которые не оставалось времени – так я была потрясена собственными чувствами.
– Ты так крепко спала, не хотел сразу будить… Ро, я…
Я так и не узнала, что он хотел сказать. Куда-то исчезла твердая решимость навеки забыть его, испарились воспоминания о том, что успела узнать за прошедшие несколько недель. Я рывком приподнялась, не обращая внимания на сползающую простыню. Как ужасно, особенно для женщины, осознавать, что способна ощутить желание, сильное, мучительное, ослепляющее! Но эта мысль поразила меня позднее.
Какой-то дикий, примитивный инстинкт побудил меня протянуть руки и прижаться к его губам, возвращая поцелуи, жадно, бешено, ненасытно.
Я почувствовала, как меня поднимают, ставят на ноги; колени дрожали, и, чтобы не упасть, пришлось беспомощно цепляться за него, опираться всей тяжестью на такое знакомое тело, вдыхая родной запах. Только сейчас я осознала, что значит потерять себя, позволить унести далеко-далеко, где не существовало ничего, кроме желания и осуществления этого желания. Именно этого я так жаждала, хотела, добивалась бесстыдно, жадно, неукротимо. Именно это стало похотью, необходимостью, любовью… Почему люди всегда так стремятся наклеить ярлык на чувство?!
Я понимала только, что попала в свою же сеть и не смогла бы вырваться, не разрушь Люкас заклятие, державшее меня в плену.
Он отпустил меня так внезапно, что я чуть не упала на постель, только гордость и гнев заставили удержаться на ногах.
Тогда я не знала, что за резкостью тона скрывались мучительная нерешительность и сердечные муки, и чувствовала только, как оскорблена и унижена, ведь меня вновь отвергли – холодно и расчетливо.
– Это правда, что ты выходишь за Шеннона на следующей неделе?
– Именно поэтому ты здесь? – Голова моя кружилась, словно сквозь дымку я услышала собственный смех. – О, Люкас, думаю, ты зря время тратишь, не говоря уже о том, что рискуешь головой! Неужели думаешь, что способен остановить меня? Только потому, что… – Мой голос предательски оборвался, но я сумела вовремя взять себя в руки и намеренно оскорбительно добавила: – Только из-за того, что нас чисто физически влечет друг к другу?
Он рванулся ко мне, но остановился; лицо мгновенно стало жестким, бесстрастным.
– Хочешь дать понять, что все-таки выйдешь за Шеннона, после всего, что было?
– А что было, Люкас Корд?
Я отодвинулась подальше, зная, что, если вновь почувствую его прикосновение, потеряю разум и волю, подошла к столику и, повернувшись, оказалась лицом к лицу с Люкасом.
Глаза его в тусклом свете лампы казались коричневато-зелеными, как у горного льва, и я заговорила быстро, не давая себе времени подумать, поддаться слабости:
– Считаешь, то, что было между нами, дает тебе право допрашивать меня? Приятно провели вместе несколько часов, которые иначе тянулись бы вечность, избавились от скуки, и, поскольку брат, который мог бы на мне жениться, к несчастью, погиб, ты отослал меня назад, чтобы получить свою долю выкупа… или твой друг Монтойа забыл отдать деньги? Именно поэтому ты и явился сюда? Ну что ж, если это так, зря трудился! Видишь ли, я теперь знаю о письме, которое написал отец! И о том, что он уничтожил его… и мне известно… известно…
На этот раз, несмотря на все усилия, мой голос дрожал. Все, что я прочла в дневниках отца, все, что так терпеливо пытался объяснить Марк, вернулось, наполняя душу отвращением.
– Не возьму в толк, о чем ты, черт возьми, толкуешь, – процедил сквозь зубы Люкас, угрожающе хмурясь. – Ровена…
– Нет! Не смей! Оправдания только еще больше ухудшат все! К чему лгать, и так все ясно! Мне многое известно о тебе! Думаешь снова одурачить и использовать меня, как остальных женщин, которых хотел и брал! Наверное, ты пытался убить Элмера Брэгга, потому что тот слишком много знал… о письме, которое собственными руками уничтожил отец, о дополнении к завещанию, исчезнувшем в ту ночь, когда… ты убил его, Люкас? Подлил в стакан настойку опия? О Боже, ведь он доверял тебе! Подумать, ведь я тоже верила и ждала…
– Довольно!
Двумя прыжками Люкас пересек комнату, схватил меня за плечи. Я пыталась вырваться, но он держал меня словно стальными тисками, пальцы впивались в кожу, пока я не охнула от боли и унижения. Край стола врезался в обнаженные бедра, и, несмотря ни на что, я остро ощущала его близость, видела слегка раздувающиеся ноздри, побелевшие от ярости губы.
– Слушай меня, – жестко, холодно отчеканил он. – Не возьму в толк, куда ты клонишь, но, по-моему, пытаешься сказать, что я убил Гая. Не сомневаюсь, кто-то отравил тебя ложью и продолжает подогревать ненависть, так что ты не видишь правды, даже если она у тебя под носом!
– Как ты смеешь!
– Я смею все и поступлю так, как пожелаю, неужели до сих пор не поняла?! – Он встряхнул меня; яростный, безумный блеск в глазах вызывал ужас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125