Ты что, жалеешь, что тетушка не смогла поехать с нами?
При этом вопросе Роуэна Маура поморщилась. Ее волновало вовсе не его присутствие и не то, что они оказались вдвоем. Когда утром Роуэн появился к завтраку, такой заботливый и веселый, и предложил продолжить знакомство с парком – теперь уже верхом, – она внутренне содрогнулась. Поскольку накануне она рассталась с невинностью, теперь ей представлялась невыносимой даже мысль о том, чтобы усесться в седло, – это была бы пытка, слишком мучительная для нижней половины ее тела.
Пока Маура размышляла, под каким бы разумным предлогом отклонить его любезное приглашение, тетушка Жоржетта уже дала согласие от ее имени. Приглашение распространялось и на тетушку, но графиня отказалась ехать. Уоррингтону не становилось лучше, и она хотела отправиться в Ковент-Гарден: купить кое-какие травы, которых не было в ее собственном саду.
– Нет-нет. Долг тетушки – находиться у постели твоего отца, – сказала Маура, довольная тем, что можно перевести разговор на другую тему и не обсуждать ее напряженную позу. – Надо бы позвать врача. Однако тетушка настаивает на том, чтобы самостоятельно лечить графа.
– Ну что ж, хотя у ее настоек и жуткий вкус, я ни разу не болел, когда жил в Уоррингтон-холле. – Роуэн весело взглянул на Мауру. – Ты же не наябедничаешь Жоржетте, что я назвал ее настойки «жуткими», правда?
– Можешь на меня положиться, – заверила его Маура. – К тому же я думаю, что во всем доме вряд ли кто-то считает эти настойки такими уж приятными.
Роуэн захохотал, и ветер далеко разнес его веселый смех.
– Я рад, что ты приняла мое приглашение. Поначалу я опасался, что земля будет слишком сырой для прогулки.
При упоминании о вчерашней грозе Маура подумала о том, что произошло в беседке. При вспышках молнии она видела сцены их бесстыдного совокупления. Лицо Эверода дышало безудержностью первобытных инстинктов; он лихорадочно вонзал в нее свое мужское естество, пока ей не показалось, что она вот-вот умрет от наслаждения. Немного погодя звук дождя и раскаты грома стихли. Она была способна слышать только звон крови в ушах, шлепки влажной кожи о такую же кожу и хриплые крики, с которыми Эверод и она отдавали себя друг другу.
Роуэн посмотрел на нее и нахмурился.
– Если тебя беспокоит конь, дорогая, то можешь быть спокойна: я выбрал для тебя самого смирного мерина. Он не споткнется ни на подъеме, ни на спуске.
– Спасибо за заботу, Роуэн.
По внешнему виду Мауры никак нельзя было сказать, что она провела всю ночь в объятиях одного из пользующихся самой дурной славой les sauvages nobles. Перед отъездом в Лондон тетушка выбросила старый костюм Мауры для верховой езды и заменила его алым рединготом, полусапожками в тон и вычурной шляпой из черного атласа с приколотым спереди огромным черным пером.
Маура зевнула, прикрывая рот, затянутой в перчатку рукой.
– Ты плохо спала, любовь моя? – спросил Роуэн покровительственным тоном, от которого Маура сердито стиснула зубы. – Тебя беспокоила гроза?
– Не так сильно, как я побеспокоила Эббота и всю прислугу, – ответила она. Лошади шли шагом, голова к голове.
Наверняка тетушка Жоржетта не устояла перед искушением рассказать Роуэну о ее ночной проделке. Хорошо еще, что тетушка не ведала ни о том, что произошло в беседке, пока они с Эверодом пережидали там дождь, ни о самом присутствии Эверода.
– Мне не спалось, вот я и вышла в сад погулять. И попала под ливень, так что по всему дому потом остались мокрые и грязные следы, – призналась Маура, вновь огорчаясь из-за того, что все ее старания затереть следы лишь окончательно замарали пол от входа до самой спальни. – А ты разве не слышал, что Эббот учил трех горничных отчищать мраморный пол в холле? Как раз когда мы уходили.
Они добрались до вершины холма, и Роуэн натянул поводья. Маура последовала его примеру.
– Да, Жоржетта мне сказала, что ты обожаешь ночные прогулки, – произнес Роуэн, наклоняясь и поглаживая своего коня. – Еще она сказала, что ты потеряла туфельку.
«Ах да», – подумала Маура невесело. Как она могла забыть о туфельке? Положительно, ей недостает хитроумия, чтобы тайком бегать на свидания к любовнику. Да если бы она и не забыла о туфельке, все равно: как бы она объяснила грязь на полу и то, что ее плащ был весь испачкан землей?
И еще – утрату невинности.
– Прямо как в сказке про Золушку, разве нет? – осклабился Роуэн.
– Да, только моя туфелька была сафьяновая, а не хрустальная, – слабо улыбнулась Маура.
Не было у нее и злой мачехи и сестер, которые измывались бы над ней. Ее серьезные серо-зеленые глаза остановились на Роуэне. Он, конечно, воображает себя прекрасным принцем. Что ж, он действительно красив, да и в доброте ему не откажешь. Как жаль, что мужчина, к которому стремится ее душа, жаждет только ее тела, и ничего более.
Роуэн порывисто схватил ее за руку, отчего Маура невольно вздрогнула.
– В следующий раз, когда решишь побродить ночью по саду, пригласи меня, пожалуйста, с собой, – сказал он, глядя на нее с мольбой. – Мало ли каким проказам можно предаться под небом, усыпанным звездами?
Пока Роуэн любезничал в Гайд-парке с ее племянницей, сама Жоржетта заигрывала с опасностью в лице ее красавца пасынка, лорда Эверода. Она пришла к выводу, что встречи с бывшим любовником и нынешним врагом не избежать: он вознамерился разрушить ее планы.
Хотелось бы надеяться на то, что с годами Эверод стал мудрее. Быть может, каждому из них удастся добиться желаемого. Это могло стать предметом переговоров, и Жоржетта надела свое любимое платье, которое носила специально по таким случаям.
Платье было из бледно-зеленого муслина, а корсаж у него был вырезан ниже обычного, открывая взорам значительную часть груди. Когда Жоржетта хотела произвести особое впечатление своим нарядом, в прорезь на лифе продевался полупрозрачный шарф, который закалывался на плечах.
Десять лет тому назад Уоррингтон подарил ей две замечательные булавки, выполненные в форме листиков. Эти булавки, щедро унизанные бриллиантами и изумрудами, довершали ее наряд. Если Жоржетте хотелось расположить собеседника к себе, шарф, изображавший скромность, исчезал с ее груди. Муж полагал, будто она носит этот откровенный наряд только при нем. Иной раз, однако, Жоржетта желала и других мужчин.
Еще ни одному любовнику не удавалось удовлетворить все ее желания, а если и удавалось, то ненадолго.
Как Жоржетта и предполагала Дунли, слуга Эверода, не помешал ей войти. Едва отворив дверь, он чуть языка не лишился при виде ее великолепия и охотно поверил, когда она сказала, что Эверод ангажировал ее сегодня на весь день.
Поневоле напрашивался вопрос: чем же виконт занимается в дневное время?
Слуга двинулся было к лестнице – доложить его сиятельству, что дама прибыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
При этом вопросе Роуэна Маура поморщилась. Ее волновало вовсе не его присутствие и не то, что они оказались вдвоем. Когда утром Роуэн появился к завтраку, такой заботливый и веселый, и предложил продолжить знакомство с парком – теперь уже верхом, – она внутренне содрогнулась. Поскольку накануне она рассталась с невинностью, теперь ей представлялась невыносимой даже мысль о том, чтобы усесться в седло, – это была бы пытка, слишком мучительная для нижней половины ее тела.
Пока Маура размышляла, под каким бы разумным предлогом отклонить его любезное приглашение, тетушка Жоржетта уже дала согласие от ее имени. Приглашение распространялось и на тетушку, но графиня отказалась ехать. Уоррингтону не становилось лучше, и она хотела отправиться в Ковент-Гарден: купить кое-какие травы, которых не было в ее собственном саду.
– Нет-нет. Долг тетушки – находиться у постели твоего отца, – сказала Маура, довольная тем, что можно перевести разговор на другую тему и не обсуждать ее напряженную позу. – Надо бы позвать врача. Однако тетушка настаивает на том, чтобы самостоятельно лечить графа.
– Ну что ж, хотя у ее настоек и жуткий вкус, я ни разу не болел, когда жил в Уоррингтон-холле. – Роуэн весело взглянул на Мауру. – Ты же не наябедничаешь Жоржетте, что я назвал ее настойки «жуткими», правда?
– Можешь на меня положиться, – заверила его Маура. – К тому же я думаю, что во всем доме вряд ли кто-то считает эти настойки такими уж приятными.
Роуэн захохотал, и ветер далеко разнес его веселый смех.
– Я рад, что ты приняла мое приглашение. Поначалу я опасался, что земля будет слишком сырой для прогулки.
При упоминании о вчерашней грозе Маура подумала о том, что произошло в беседке. При вспышках молнии она видела сцены их бесстыдного совокупления. Лицо Эверода дышало безудержностью первобытных инстинктов; он лихорадочно вонзал в нее свое мужское естество, пока ей не показалось, что она вот-вот умрет от наслаждения. Немного погодя звук дождя и раскаты грома стихли. Она была способна слышать только звон крови в ушах, шлепки влажной кожи о такую же кожу и хриплые крики, с которыми Эверод и она отдавали себя друг другу.
Роуэн посмотрел на нее и нахмурился.
– Если тебя беспокоит конь, дорогая, то можешь быть спокойна: я выбрал для тебя самого смирного мерина. Он не споткнется ни на подъеме, ни на спуске.
– Спасибо за заботу, Роуэн.
По внешнему виду Мауры никак нельзя было сказать, что она провела всю ночь в объятиях одного из пользующихся самой дурной славой les sauvages nobles. Перед отъездом в Лондон тетушка выбросила старый костюм Мауры для верховой езды и заменила его алым рединготом, полусапожками в тон и вычурной шляпой из черного атласа с приколотым спереди огромным черным пером.
Маура зевнула, прикрывая рот, затянутой в перчатку рукой.
– Ты плохо спала, любовь моя? – спросил Роуэн покровительственным тоном, от которого Маура сердито стиснула зубы. – Тебя беспокоила гроза?
– Не так сильно, как я побеспокоила Эббота и всю прислугу, – ответила она. Лошади шли шагом, голова к голове.
Наверняка тетушка Жоржетта не устояла перед искушением рассказать Роуэну о ее ночной проделке. Хорошо еще, что тетушка не ведала ни о том, что произошло в беседке, пока они с Эверодом пережидали там дождь, ни о самом присутствии Эверода.
– Мне не спалось, вот я и вышла в сад погулять. И попала под ливень, так что по всему дому потом остались мокрые и грязные следы, – призналась Маура, вновь огорчаясь из-за того, что все ее старания затереть следы лишь окончательно замарали пол от входа до самой спальни. – А ты разве не слышал, что Эббот учил трех горничных отчищать мраморный пол в холле? Как раз когда мы уходили.
Они добрались до вершины холма, и Роуэн натянул поводья. Маура последовала его примеру.
– Да, Жоржетта мне сказала, что ты обожаешь ночные прогулки, – произнес Роуэн, наклоняясь и поглаживая своего коня. – Еще она сказала, что ты потеряла туфельку.
«Ах да», – подумала Маура невесело. Как она могла забыть о туфельке? Положительно, ей недостает хитроумия, чтобы тайком бегать на свидания к любовнику. Да если бы она и не забыла о туфельке, все равно: как бы она объяснила грязь на полу и то, что ее плащ был весь испачкан землей?
И еще – утрату невинности.
– Прямо как в сказке про Золушку, разве нет? – осклабился Роуэн.
– Да, только моя туфелька была сафьяновая, а не хрустальная, – слабо улыбнулась Маура.
Не было у нее и злой мачехи и сестер, которые измывались бы над ней. Ее серьезные серо-зеленые глаза остановились на Роуэне. Он, конечно, воображает себя прекрасным принцем. Что ж, он действительно красив, да и в доброте ему не откажешь. Как жаль, что мужчина, к которому стремится ее душа, жаждет только ее тела, и ничего более.
Роуэн порывисто схватил ее за руку, отчего Маура невольно вздрогнула.
– В следующий раз, когда решишь побродить ночью по саду, пригласи меня, пожалуйста, с собой, – сказал он, глядя на нее с мольбой. – Мало ли каким проказам можно предаться под небом, усыпанным звездами?
Пока Роуэн любезничал в Гайд-парке с ее племянницей, сама Жоржетта заигрывала с опасностью в лице ее красавца пасынка, лорда Эверода. Она пришла к выводу, что встречи с бывшим любовником и нынешним врагом не избежать: он вознамерился разрушить ее планы.
Хотелось бы надеяться на то, что с годами Эверод стал мудрее. Быть может, каждому из них удастся добиться желаемого. Это могло стать предметом переговоров, и Жоржетта надела свое любимое платье, которое носила специально по таким случаям.
Платье было из бледно-зеленого муслина, а корсаж у него был вырезан ниже обычного, открывая взорам значительную часть груди. Когда Жоржетта хотела произвести особое впечатление своим нарядом, в прорезь на лифе продевался полупрозрачный шарф, который закалывался на плечах.
Десять лет тому назад Уоррингтон подарил ей две замечательные булавки, выполненные в форме листиков. Эти булавки, щедро унизанные бриллиантами и изумрудами, довершали ее наряд. Если Жоржетте хотелось расположить собеседника к себе, шарф, изображавший скромность, исчезал с ее груди. Муж полагал, будто она носит этот откровенный наряд только при нем. Иной раз, однако, Жоржетта желала и других мужчин.
Еще ни одному любовнику не удавалось удовлетворить все ее желания, а если и удавалось, то ненадолго.
Как Жоржетта и предполагала Дунли, слуга Эверода, не помешал ей войти. Едва отворив дверь, он чуть языка не лишился при виде ее великолепия и охотно поверил, когда она сказала, что Эверод ангажировал ее сегодня на весь день.
Поневоле напрашивался вопрос: чем же виконт занимается в дневное время?
Слуга двинулся было к лестнице – доложить его сиятельству, что дама прибыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67