– Не хочется этого говорить, но я благодарна тебе, Форбс. Боже, еще немного – и я покрыла бы себя позором!
Форбс поднял коробку.
– Я просто забочусь о своих доходах. Эта кошка разодрала бы тебя в клочки, и я остался бы в убытке.
Бонни разозлилась.
– Ты просто не выносишь, когда замечают твою доброту, ведь так?
Он улыбнулся, сунул коробку под мышку и помог Бонни спуститься с крыльца.
– Разве у меня есть доброта? Это что-то новое.
– Ты самый законченный негодяй! – воскликнула Бонни. Она поправила платье и пустилась почти бегом, наверстывая упущенное время.
Форбс засмеялся.
– Вот это больше похоже на правду, – сказал он, догнав Бонни.
Глава 26
Они подошли к «Медному Ястребу». Только тут Бонни сказала.
– Я не буду танцевать, Форбс.
Брови Форбса поднялись, он открыл дверь и провел Бонни через салун на кухню.
– И это после того, как я, старый дурак, проявил великодушие и клюнул на твою удочку, – Он швырнул коробку на пол, но было заметно, что он не злится.
Бонни с любопытством посмотрела на него. В этот вечер на кухне не было никого, кроме нее и Форбса.
– Я думала, ты взорвешься, – сказала она. Форбс сел на скамейку напротив Бонни.
– Ох, ну и парочка мы с тобой, что ты, что я, – он поставил локоть на край стола и опустил голову на ладонь. – Ты любишь Элая, а я – Элизабет! И однако, мы делаем все, чтобы их оттолкнуть. Что ты думаешь об этом, Бонни? – Бонни открыла рот. Она не ждала такого признания от Форбса.
– Не знаю, как ты, – жалобно проговорила она, – но я боюсь.
– Боишься? Чего?
Бонни пожала плечами.
– Не того, что он меня мучает, вовсе нет! Только того, что от него зависит и мое счастье.
Форбс сжал руку Бонни. Он добродушно усмехался.
– Неужели ты, Ангел, мэр Нортриджа, полагаешься на кого-то кроме себя, устраивая свою жизнь и счастье! Не верю этому!
Бонни не пыталась освободить свою руку. Ее дружба с Форбсом, сотканная из противоречий, была старой крепкой дружбой.
– Поверь мне, Форбс, – сказала она, – потому что так оно и есть. Если Элай опять изменил мне, я этого не выдержу.
– Опять? – повторил Форбс, наклонив голову, чтобы, как в детстве, заглянуть ей в глаза, – что это значит?
– Когда умер наш мальчик, Элай стал совершенно чужим. Он отстранился от меня. – Она помолчала, вспомнив, как Элай плакал в саду позапрошлым вечером, и на ее глаза навернулись слезы. Форбс сжал ее руку. – Были другие женщины, – тихо добавила Бонни.
Глаза Форбса потемнели от ярости.
– Продолжай.
Бонни покачала головой. Сейчас она не могла говорить.
Форбс отпустил ее руку и мягко поднял ее подбородок, заставив взглянуть себе в глаза.
– Дело в том, Ангел, – сказал он, – что мужчина обычно плохо справляется с горем. От нас ждут железной выдержки, поэтому мы скрываем свои чувства. Возможно, Элай именно так и преодолевал свое горе.
Слеза покатилась по щеке Бонни, но вскоре она улыбнулась.
– Ты считаешь, что мужчины глубоко чувствуют, да?
Он потер рукой небритый подбородок. Даже непричесанный и небритый он казался очень привлекательным.
– О да, Ангел, – ответил он, – конечно. Ночью, когда ты в первый раз вышла замуж, я думал, что умру от горя.
Бонни почувствовала вину перед ним.
– Прости, – сказала она, отводя глаза, – я никогда не хотела…
Форбс нежно сжал ее лицо ладонями, стерев пальцем следы слез. Он поцеловал ее, как сестру. Это было ей очень приятно.
– Будь я проклят! – пробормотал Форбс, задумчиво качая головой, – но я действительно люблю Элизабет!
Бонни засмеялась.
– Как я должна отнестись к твоим словам, Форбс? Его руки все еще сжимали ее лицо, но улыбка его стала наглой и плутоватой, такая, как всегда.
– Как к комплименту, Ангел. Любовь к тебе стала такой привычной, что я боялся потерять сознание, если когда-нибудь поцелую тебя…
– Ты теряешь сознание, когда целуешь Элизабет? – лукаво спросила она.
Форбс застонал.
– Да, теряю. Я забываю тогда обо всем: кто я и где живу.
– Значит, ты должен жениться на ней. Иначе в следующий раз ты забудешь номер своего счета в банке.
Форбс прикинулся испуганным.
– Это было бы ужасно, – согласился он. Бонни встала, смирившись со своей участью.
– Что до меня, – сказала она, – я за то, чтобы преодолевать все. Пойду домой и поговорю с мужем.
– Я могу отвести тебя, – предложил Форбс.
Бонни встала на цыпочки и поцеловала его небритую щеку. – Спасибо, но прогулка поможет мне поразмыслить, а мне надо подумать о многом.
Форбс легко коснулся ее волос.
– До свиданья, – с необычной теплотой сказал он, – желаю удачи!
– Так же и тебе, – тихо и печально ответила Бонни. «Кто бы мог подумать, – размышляла она уходя, – что я пожалею о том, чего никогда не было».
В доме Джиноа было тихо, но из сада доносились веселые голоса. В такие теплые вечера ужинали обычно в саду.
«Это даже хорошо», – подумала Бонни, поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж. Ее прогулка по городу мало прояснила ее мысли, и она не хотела видеть никого, кроме Элая. Все ее чувства и мысли были устремлены к нему.
Бонни нашла мужа в спальне. Он в оцепенении сидел на краю кровати, опустив голову на руки. Он не шевельнулся, когда вошла Бонни.
Она закрыла дверь и прислонилась к ней, закусив губу.
– Я думал, ты проведешь вечер с отцом, – сказал Элай, так и не поднимая головы.
– Нет, – у меня не было времени даже как следует поговорить с ним. Я пошла в «Медный Ястреб» разбираться с Форбсом.
– О!
Бонни почувствовала разочарование: она ожидала вспышки ярости или негодования. Неужели его не интересует, танцевала ли она у Форбса. Она долго молчала, боясь заговорить.
Элай посмотрел на нее. Его широкие плечи ссутулились, и в последних лучах заходящего солнца, проникающих через окно, он казался странно беспомощным.
Наконец, преодолев непонятную робость, Бонни приблизилась к кровати.
– Элай, в чем дело?
В глубине его глаз затаилась боль.
– Это нелегко объяснить, Бонни, – произнес Элай измученным голосом.
Сердце Бонни учащенно забилось, и она прижала руку к груди. Должно быть, он хочет признаться, что обманул ее, сказав, что не спал с Эрлиной. Может, он даже намерен расторгнуть их брак…
– Садись, – сказал он, указывая на сбитое белое покрывало. Бонни молча повиновалась, стараясь не расплакаться.
– На Кубе была одна женщина, – начал он. – Консолата была юной девушкой… не старше восемнадцати.
Бонни прислонилась к спинке кровати. Она молчала, но слезы хлынули из глаз и потекли по щекам.
Элай не прикасался к Бонни, и это было хорошо, сейчас она не могла бы вынести этого.
– Мне нравилось играть в войну, Бонни, и когда меня попросили доставить депешу в южную часть острова, я охотно согласился. Я был в Сантьяго де Куба всего шесть часов, когда заболел в кантине.
– У тебя была желтая лихорадка, – сказала Бонни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70