Два года она тосковала по его объятиям, поцелуям, но действительность превзошла все ожидания! Ее сжигала такая страсть, что Бонни боялась растаять, как свечка. Элай оторвал от нее губы, но все еще прижимал Бонни к стене «Медного Ястреба», хотя спина ее ощущала холод, но внутри все горело, словно от палящих лучей солнца. Она боролась с собой, пытаясь перевести дыхание.
Внезапно Элай уперся в стену руками.
– Я не знаю, что на меня нашло, Бонни, прости.
Два извинения в течение нескольких минут! Бонни была удивлена, он задел ее самолюбие: она ожидала совсем другого. На нее нахлынули воспоминания о бурных проявлениях его страсти в те годы, которые они провели вместе. Бывало, они занимались любовью и в менее подходящих местах.
– Я тоже не знаю, что на тебя нашло! – бросила Бонни и, вынырнув из-под рук Элая, быстро пошла прочь.
Элай не преследовал ее, это было и хорошо, и плохо. В ней всколыхнулось все пережитое, и чувство к этому невыносимо самоуверенному человеку сейчас угнетало ее. Торопливо поднявшись по мраморным ступенькам, Бонни дернула ручку двери. Дверь оказалась заперта.
Закрыть заведение было совсем не в духе Форбса, и, хотя Бонни втайне надеялась, что ей не придется танцевать в этот вечер, она испытывала недоумение.
Бонни постучала в дверь. Не получив ответа, она подошла к одному из окон и заглянула в него. Штора была наполовину спущена, и Бонни не могла ничего разглядеть. Вдруг кто-то ущипнул ее за ягодицу. Испуганно вскрикнув, Бонни отскочила от окна, рассерженная и удивленная.
Сзади стоял Элай с самым невинным видом.
– Искушение, – заметил он, – оказалось непреодолимым.
Конечно, день у Элая выдался трудный, но ущипнуть себя Бонни не могла позволить никому, включая своего бывшего мужа. Она подняла руку, собираясь влепить ему звонкую пощечину, но Элай благоразумно отступил.
– Убирайся, Элай, – прошипела Бонни, уже забыв о поцелуе и своих недавних чувствах к нему, – мне надо на работу.
– Танцев сегодня не будет, – ответил Элай, – Форбсу немного досталось после сегодняшнего несчастного случая, и сейчас он, видимо, зализывает раны.
У Бонни расширились глаза: она вдруг вспомнила мальчишку, который прибежал в магазин сообщить о несчастном случае с Фэрли. Он как будто сказал, что Мак Катчен избил мистера Даррента.
– Элай, ты не…
– Боюсь, что да.
– Ты просто зверь! Разве насилие что-нибудь решает? – Бонни снова кинулась к двери и забарабанила в нее кулаками.
Элай мрачно ухмыльнулся.
– Спроси об этом даму, которая пнула меня в голень, ударила щеткой и пыталась дать пощечину, – и все это в течение сорока девяти часов.
– Дотти! – взвыла Бонни, забарабанив в дверь еще сильнее, – открой дверь!
Лаура, одна из новых девушек, открыла дверь и осторожно выглянула. Увидев Элая, она испугалась и попыталась закрыть ее, но не успела. Бонни опередила ее.
– Где Форбс? – решительно спросила она у бедной Лауры, которая, прерывисто дыша, теребила темные волосы и не сводила глаз с Элая.
Наконец, она ответила, что Форбс чувствует себя плохо.
Метнув сердитый взгляд на Элая, Бонни вошла в вестибюль, быстро поднялась по лестнице и направилась через зал к апартаментам, куда ее так бесцеремонно внесли два дня назад. Она постучала и, не дожидаясь ответа, открыла дверь. Форбс лежал на софе возле окна в элегантной гостиной, его правый глаз так распух, что не открывался. Он был в брюках и пижамной куртке, Дотти взбивала подушки у него за спиной.
– Ангел, – лукаво сказал Форбс, посмотрев на нее здоровым глазом, – мне придется обходиться без тебя.
Бонни удивилась.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты уволена, – ответил он.
Почувствовав облегчение и обиду, она повернулась, вышла из комнаты и помчалась искать того, кто лишил ее работы. Пинки, пощечины и удары щеткой просто детские шалости в сравнении с тем, что она собиралась сделать с Элаем Мак Катченом сейчас.
Глава 8
Хотя в комнатах никого не было, на кухонном столе горела лампа, под которой лежала записка. Кэтти ушла к Джиноа и, конечно, взяла с собой Розмари.
Никаких объяснений, но к чему они, если Бонни отлично знала, как привлекают Кэтти большая библиотека Джиноа, а также огромные запасы домашнего печенья и пирожков. Но самое главное – граммофон, который Кэтти особенно любила и могла часами, если ей позволяли, крутить его ручку. А пластинки на разные голоса хрипели: «Веди добрый свет», «Ты всегда красив для отца» и прочие «шедевры».
Хотя Бонни рассердилась, что Кэтти оставила горящую лампу, и была расстроена событиями сегодняшнего дня и потерей работы по вине Элая, ее порадовала возможность побыть одной.
Съев легкий ужин, она согрела воду, чтобы помыться. В ее комнатах, в отличие от апартаментов Форбса и Джиноа, не было такой роскоши, как ванна и водопровод. Бонни притащила из чулана на кухню большую лохань и бросила в нее розовые кристаллы. Когда вода нагрелась, она пошла в спальню, разделась, накинула голубой халат, распустила волосы и стала расчесывать их. Потом заплела косу и вернулась на кухню.
Три больших чайника, наполненные доверху, уже кипели. Бонни вылила их один за другим в лохань.
Розовые кристаллы растаяли, и нежный аромат фиалки наполнил кухню. Бонни добавила в лохань холодной воды, попробовала ее пальцем, бросила халат на спинку стула и с блаженством погрузилась в воду. Закрыв глаза и затаив дыхание, она наслаждалась теплом и ароматом. Сейчас Бонни не думала ни о неприятностях и испытаниях прошедшего дня, ни о том, что Кэтти и Розмари наверняка будут обузой для Джиноа, занятой Сьюзен Фэрли и ее ребенком. Она почти забыла о том, что потеряла работу, которая ей очень нужна, и об Элае Мак Катчене.
Но вдруг Элай вошел на кухню, нагло уставившись на обнаженное, порозовевшее от теплой воды тело Бонни.
– Тебе следовало бы запирать двери на ночь.
Онемев от изумления, Бонни смотрела на него и не верила своим глазам. Придя в себя, она потянулась за халатом, но Элай предупредил ее и отодвинул стул. Потом сел на стул верхом и прижал к себе халат. Бонни глубже погрузилась в воду и прикрыла руками груди.
– Убирайся, – решительно сказала она и закрыла глаза, надеясь, что он уйдет.
– Прекрасная мечтательница, – насмешливо проговорил Элай, – ты действительно думаешь, что я уйду?
– Я надеюсь, что ты собираешься уйти. Ты непристойно ведешь себя, ворвался сюда и…
– Гм… Гм.
Услышав эти нечленораздельные звуки, Бонни открыла глаза. Вода остывала, и Бонни казалось, что сердце ее вот-вот остановится, хотя кровь горячо пульсировала у нее в висках.
– Да есть ли у тебя совесть? Что подумают Кэтти и Розмари?
Элай улыбнулся.
– Тебе давно пора понять, что совести у меня нет, а Кэтти и Розмари ничего не подумают, поскольку их здесь нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Внезапно Элай уперся в стену руками.
– Я не знаю, что на меня нашло, Бонни, прости.
Два извинения в течение нескольких минут! Бонни была удивлена, он задел ее самолюбие: она ожидала совсем другого. На нее нахлынули воспоминания о бурных проявлениях его страсти в те годы, которые они провели вместе. Бывало, они занимались любовью и в менее подходящих местах.
– Я тоже не знаю, что на тебя нашло! – бросила Бонни и, вынырнув из-под рук Элая, быстро пошла прочь.
Элай не преследовал ее, это было и хорошо, и плохо. В ней всколыхнулось все пережитое, и чувство к этому невыносимо самоуверенному человеку сейчас угнетало ее. Торопливо поднявшись по мраморным ступенькам, Бонни дернула ручку двери. Дверь оказалась заперта.
Закрыть заведение было совсем не в духе Форбса, и, хотя Бонни втайне надеялась, что ей не придется танцевать в этот вечер, она испытывала недоумение.
Бонни постучала в дверь. Не получив ответа, она подошла к одному из окон и заглянула в него. Штора была наполовину спущена, и Бонни не могла ничего разглядеть. Вдруг кто-то ущипнул ее за ягодицу. Испуганно вскрикнув, Бонни отскочила от окна, рассерженная и удивленная.
Сзади стоял Элай с самым невинным видом.
– Искушение, – заметил он, – оказалось непреодолимым.
Конечно, день у Элая выдался трудный, но ущипнуть себя Бонни не могла позволить никому, включая своего бывшего мужа. Она подняла руку, собираясь влепить ему звонкую пощечину, но Элай благоразумно отступил.
– Убирайся, Элай, – прошипела Бонни, уже забыв о поцелуе и своих недавних чувствах к нему, – мне надо на работу.
– Танцев сегодня не будет, – ответил Элай, – Форбсу немного досталось после сегодняшнего несчастного случая, и сейчас он, видимо, зализывает раны.
У Бонни расширились глаза: она вдруг вспомнила мальчишку, который прибежал в магазин сообщить о несчастном случае с Фэрли. Он как будто сказал, что Мак Катчен избил мистера Даррента.
– Элай, ты не…
– Боюсь, что да.
– Ты просто зверь! Разве насилие что-нибудь решает? – Бонни снова кинулась к двери и забарабанила в нее кулаками.
Элай мрачно ухмыльнулся.
– Спроси об этом даму, которая пнула меня в голень, ударила щеткой и пыталась дать пощечину, – и все это в течение сорока девяти часов.
– Дотти! – взвыла Бонни, забарабанив в дверь еще сильнее, – открой дверь!
Лаура, одна из новых девушек, открыла дверь и осторожно выглянула. Увидев Элая, она испугалась и попыталась закрыть ее, но не успела. Бонни опередила ее.
– Где Форбс? – решительно спросила она у бедной Лауры, которая, прерывисто дыша, теребила темные волосы и не сводила глаз с Элая.
Наконец, она ответила, что Форбс чувствует себя плохо.
Метнув сердитый взгляд на Элая, Бонни вошла в вестибюль, быстро поднялась по лестнице и направилась через зал к апартаментам, куда ее так бесцеремонно внесли два дня назад. Она постучала и, не дожидаясь ответа, открыла дверь. Форбс лежал на софе возле окна в элегантной гостиной, его правый глаз так распух, что не открывался. Он был в брюках и пижамной куртке, Дотти взбивала подушки у него за спиной.
– Ангел, – лукаво сказал Форбс, посмотрев на нее здоровым глазом, – мне придется обходиться без тебя.
Бонни удивилась.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты уволена, – ответил он.
Почувствовав облегчение и обиду, она повернулась, вышла из комнаты и помчалась искать того, кто лишил ее работы. Пинки, пощечины и удары щеткой просто детские шалости в сравнении с тем, что она собиралась сделать с Элаем Мак Катченом сейчас.
Глава 8
Хотя в комнатах никого не было, на кухонном столе горела лампа, под которой лежала записка. Кэтти ушла к Джиноа и, конечно, взяла с собой Розмари.
Никаких объяснений, но к чему они, если Бонни отлично знала, как привлекают Кэтти большая библиотека Джиноа, а также огромные запасы домашнего печенья и пирожков. Но самое главное – граммофон, который Кэтти особенно любила и могла часами, если ей позволяли, крутить его ручку. А пластинки на разные голоса хрипели: «Веди добрый свет», «Ты всегда красив для отца» и прочие «шедевры».
Хотя Бонни рассердилась, что Кэтти оставила горящую лампу, и была расстроена событиями сегодняшнего дня и потерей работы по вине Элая, ее порадовала возможность побыть одной.
Съев легкий ужин, она согрела воду, чтобы помыться. В ее комнатах, в отличие от апартаментов Форбса и Джиноа, не было такой роскоши, как ванна и водопровод. Бонни притащила из чулана на кухню большую лохань и бросила в нее розовые кристаллы. Когда вода нагрелась, она пошла в спальню, разделась, накинула голубой халат, распустила волосы и стала расчесывать их. Потом заплела косу и вернулась на кухню.
Три больших чайника, наполненные доверху, уже кипели. Бонни вылила их один за другим в лохань.
Розовые кристаллы растаяли, и нежный аромат фиалки наполнил кухню. Бонни добавила в лохань холодной воды, попробовала ее пальцем, бросила халат на спинку стула и с блаженством погрузилась в воду. Закрыв глаза и затаив дыхание, она наслаждалась теплом и ароматом. Сейчас Бонни не думала ни о неприятностях и испытаниях прошедшего дня, ни о том, что Кэтти и Розмари наверняка будут обузой для Джиноа, занятой Сьюзен Фэрли и ее ребенком. Она почти забыла о том, что потеряла работу, которая ей очень нужна, и об Элае Мак Катчене.
Но вдруг Элай вошел на кухню, нагло уставившись на обнаженное, порозовевшее от теплой воды тело Бонни.
– Тебе следовало бы запирать двери на ночь.
Онемев от изумления, Бонни смотрела на него и не верила своим глазам. Придя в себя, она потянулась за халатом, но Элай предупредил ее и отодвинул стул. Потом сел на стул верхом и прижал к себе халат. Бонни глубже погрузилась в воду и прикрыла руками груди.
– Убирайся, – решительно сказала она и закрыла глаза, надеясь, что он уйдет.
– Прекрасная мечтательница, – насмешливо проговорил Элай, – ты действительно думаешь, что я уйду?
– Я надеюсь, что ты собираешься уйти. Ты непристойно ведешь себя, ворвался сюда и…
– Гм… Гм.
Услышав эти нечленораздельные звуки, Бонни открыла глаза. Вода остывала, и Бонни казалось, что сердце ее вот-вот остановится, хотя кровь горячо пульсировала у нее в висках.
– Да есть ли у тебя совесть? Что подумают Кэтти и Розмари?
Элай улыбнулся.
– Тебе давно пора понять, что совести у меня нет, а Кэтти и Розмари ничего не подумают, поскольку их здесь нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70