Слишком гордая, чтобы просить помощи у Джиноа или Элая, Бонни зарабатывала на жизнь танцами.
– Я не подозревала, – отпарировала она, – что воры так разборчивы.
Экипаж поднимался вверх по дороге, ведущей к центру.
– Я не крал твоего магазина, Бонни.
Бонни почувствовала, как кровь прилила к ее щекам.
– Возможно, ты не сам сделал это, – с вызовом произнесла она.
– Что значит, сам или не сам. Черт побери, я не знаю, о чем ты говоришь?
– А вот о чем, мистер Мак Катчен. Вернувшись два года назад в Нортридж, я нашла магазин отца в самом плачевном виде. Притом над дверью была вывеска «Магазин компании Мак Катчен».
Уличный фонарь бросил слабый свет на лицо Элая. Он вцепился руками в сиденье, чтобы от рывка экипажа не упасть на Бонни.
– Ты говоришь так, словно твой дорогой и почтенный папаша построил этот магазин сам. Но если ты помнишь, его подарил ему мой дед к нашей свадьбе.
– Мак Катчены дали – Мак Катчены взяли, ты это хочешь сказать?
Только сейчас экипаж выехал на ровную дорогу и повернул к магазину, где уже ждали Кэтти и Розмари.
– О Боже, с тобой невозможно разговаривать! – воскликнул Элай, – это совсем не то, что я имел в виду. Я просто пытаюсь понять, почему ты так вцепилась в него….
– Тебе и не понять этого, – прошептала Бонни с отчаянием.
Экипаж остановился. Кучер Джиноа соскочил с облучка, открыл дверь и помог Бонни выйти. Окинув взглядом, магазин и увидев яркий свет, падающий из окон верхнего этажа, Бонни все же испытала удовлетворение. Возвращаясь сюда, она всегда заходила к спящей Розмари, обменивалась несколькими словами с Кэтти и выпивала чашку чая. Какое счастье, что, наконец, закончились унижения и страхи этого ужасного дня!
Возле экипажа все еще стоял Элай. Вдруг он тихо сказал:
– Бонни…
Она против воли обернулась. Как хорошо, что в темноте не видно ни ее усталости, ни убожества магазина.
– Заходи, пожалуйста, – почти прошептала она. Но Элай, чуть помешкав, сел в элегантный экипаж сестры и уехал.
Бонни обогнула фасад и, поднявшись по задней лестнице, оказалась на кухне. Кэтти с толстой книжкой в руках, увидев хозяйку, оторвалась от нее и улыбнулась.
– Все сделано, мэм. Я поставила чайник, но думаю, что вам, может быть, лучше поскорее лечь.
Бонни небрежно бросила накидку, внезапно вспомнив, как она впервые увидела Кэтти Руан. Это было в вагоне, в тот далекий день, когда она приехала в Нортридж, Кэтти была из той самой семьи актеров, которые собирались выступать в театре «Помпеи». Когда ее родители снова собрались в дорогу, Кэтти отказалась ехать с ними и в один прекрасный день попросила Джиноа помочь ей найти работу.
Почувствовав к ней симпатию, Джиноа взяла ее в дом. Когда родилась Розмари, Кэтти стала ее няней. Половину жалованья ей все еще платила Джиноа, это задевало гордость Бонни, но пока было неизбежно.
Бонни налила себе чай, не обратив внимания на замечание Кэтти.
– Как Роз? Она съела ужин?
Кэтти, как показалось Бонни, была немного смущена.
– Она в порядке, мэм, она поужинала. И… – Кэтти опустила свои прекрасные зеленые глаза. – Ее кормил отец, мэм, – призналась она. – Роз сегодня встретилась с ним, и я не знала, как поступить.
Бонни села за кухонный стол, грея руки о чашку с чаем.
– Все хорошо, Кэтти, – мягко сказала она, – полагаю, это было неизбежно.
– Ведь он не знал о Роз, правда? – спросила Кэтти, отводя глаза и улыбаясь краешком рта.
Бонни подумала, что Элай, кормящий годовалого ребенка, должно быть, выглядел забавно, но это не развеселило ее, она почувствовала раздражение.
– Знал, – ответила она, не пояснив, что Элай не считал себя отцом Роз.
Кэтти смутилась и покраснела. Несмотря на некоторый сценический опыт, она не умела притворяться и сейчас жалела, что упомянула об Элае.
– Я пойду спать, – сказала она, – думаю, мисс Роз проснется рано.
Бонни поставила чашку на поднос и подошла к окнам, выходящим на улицу. Несколько мужчин слонялись по улице, и даже в темноте было видно, что они нетвердо держатся на ногах.
Время от времени Бонни пробирал озноб. Она знала, что эти мужчины рабочие сталеплавильного завода, судя по их разговорам, они недовольны зарплатой и условиями.
Вскоре после приезда Бонни в Нортридж распространились слухи о забастовке, рассказывали об отдельных случаях неповиновения рабочих, но Форбс оказался умелым управляющим и сумел всех успокоить.
Сейчас поговаривали, что активисты вновь проводят тайные собрания. Возможно, все это и заставило Элая вернуться в Нортридж. Бонни взяла лампу и пошла в спальню, которую разделяла с Розмари, опасаясь последствий конфликта между рабочими и администрацией.
Осторожно держа лампу, она загляделась на спящую дочь. Свернувшись в кроватке, Роз казалась херувимом с золотистыми волосами и розовыми щечками. Вид спящего ребенка так заворожил Бонни, что она забыла обо всех неприятностях этого мучительного дня. Поставив лампу на стол возле кроватки, Бонни наклонилась поцеловать Розмари.
Нехотя отойдя от ребенка, Бонни налила в таз воды, чтобы умыться. В эту ночь она даже не взглянула в маленькое зеркало, висящее над бюро. Она вынула шпильки, и пышные волосы упали ей на плечи.
Бонни еще раз взглянула на спящую дочь и впервые подумала, что Элай может предъявить права на Розмари и отнять у нее ребенка. Из всех опасностей, подстерегавших Бонни, эта была самой страшной. Дрожа, она стянула с себя платье и надела длинную фланелевую ночную рубашку. Снова поцеловав Роз, она легла в постель. Бонни размышляла о том, что Элай мог бы сделать для ребенка то, что было не в ее силах, и страх Бонни, все нарастая, стал невыносимым. Теплое одеяло уже не согревало ее.
Элай спал плохо: все в старом доме напоминало ему о прошлом, о родителях, он вновь ощутил горечь утраты. Ему уже тридцать три, но он до сих пор не понимает, как могли они оставить детей и отправиться в Африку кого-то спасать.
Но страшнее всего для Элая была мысль о Бонни. Его преследовало видение молоденькой, веселой, не уверенной в себе Бойни, его невесты.
Утром, умывшись и одевшись, Элай вышел из дома. Он постоял у пруда, швыряя камешки в воду. Ему казалось, будто дед его находится рядом. Значит, он все еще не убежал от ночных призраков, но присутствие Джошуа его не смущало.
Мысль его вернулась к тому дню, когда его родители объявили, что желают уйти от всего «мирского». Тогда он тоже стоял здесь, ему было десять лет, и он был потрясен до глубины души. К нему подошел Джошуа.
– Это печальный день для Мак Катченов, мальчик, – сказал Джошуа, – не стесняйся, плачь, если хочешь. Я знаю, что тебе надо поплакать.
Но Элай держал себя в руках.
– Эти камешки не прыгают по воде, они сразу идут ко дну, – вот все, что ответил он деду.
Джошуа нагнулся и поискал плоский камешек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Я не подозревала, – отпарировала она, – что воры так разборчивы.
Экипаж поднимался вверх по дороге, ведущей к центру.
– Я не крал твоего магазина, Бонни.
Бонни почувствовала, как кровь прилила к ее щекам.
– Возможно, ты не сам сделал это, – с вызовом произнесла она.
– Что значит, сам или не сам. Черт побери, я не знаю, о чем ты говоришь?
– А вот о чем, мистер Мак Катчен. Вернувшись два года назад в Нортридж, я нашла магазин отца в самом плачевном виде. Притом над дверью была вывеска «Магазин компании Мак Катчен».
Уличный фонарь бросил слабый свет на лицо Элая. Он вцепился руками в сиденье, чтобы от рывка экипажа не упасть на Бонни.
– Ты говоришь так, словно твой дорогой и почтенный папаша построил этот магазин сам. Но если ты помнишь, его подарил ему мой дед к нашей свадьбе.
– Мак Катчены дали – Мак Катчены взяли, ты это хочешь сказать?
Только сейчас экипаж выехал на ровную дорогу и повернул к магазину, где уже ждали Кэтти и Розмари.
– О Боже, с тобой невозможно разговаривать! – воскликнул Элай, – это совсем не то, что я имел в виду. Я просто пытаюсь понять, почему ты так вцепилась в него….
– Тебе и не понять этого, – прошептала Бонни с отчаянием.
Экипаж остановился. Кучер Джиноа соскочил с облучка, открыл дверь и помог Бонни выйти. Окинув взглядом, магазин и увидев яркий свет, падающий из окон верхнего этажа, Бонни все же испытала удовлетворение. Возвращаясь сюда, она всегда заходила к спящей Розмари, обменивалась несколькими словами с Кэтти и выпивала чашку чая. Какое счастье, что, наконец, закончились унижения и страхи этого ужасного дня!
Возле экипажа все еще стоял Элай. Вдруг он тихо сказал:
– Бонни…
Она против воли обернулась. Как хорошо, что в темноте не видно ни ее усталости, ни убожества магазина.
– Заходи, пожалуйста, – почти прошептала она. Но Элай, чуть помешкав, сел в элегантный экипаж сестры и уехал.
Бонни обогнула фасад и, поднявшись по задней лестнице, оказалась на кухне. Кэтти с толстой книжкой в руках, увидев хозяйку, оторвалась от нее и улыбнулась.
– Все сделано, мэм. Я поставила чайник, но думаю, что вам, может быть, лучше поскорее лечь.
Бонни небрежно бросила накидку, внезапно вспомнив, как она впервые увидела Кэтти Руан. Это было в вагоне, в тот далекий день, когда она приехала в Нортридж, Кэтти была из той самой семьи актеров, которые собирались выступать в театре «Помпеи». Когда ее родители снова собрались в дорогу, Кэтти отказалась ехать с ними и в один прекрасный день попросила Джиноа помочь ей найти работу.
Почувствовав к ней симпатию, Джиноа взяла ее в дом. Когда родилась Розмари, Кэтти стала ее няней. Половину жалованья ей все еще платила Джиноа, это задевало гордость Бонни, но пока было неизбежно.
Бонни налила себе чай, не обратив внимания на замечание Кэтти.
– Как Роз? Она съела ужин?
Кэтти, как показалось Бонни, была немного смущена.
– Она в порядке, мэм, она поужинала. И… – Кэтти опустила свои прекрасные зеленые глаза. – Ее кормил отец, мэм, – призналась она. – Роз сегодня встретилась с ним, и я не знала, как поступить.
Бонни села за кухонный стол, грея руки о чашку с чаем.
– Все хорошо, Кэтти, – мягко сказала она, – полагаю, это было неизбежно.
– Ведь он не знал о Роз, правда? – спросила Кэтти, отводя глаза и улыбаясь краешком рта.
Бонни подумала, что Элай, кормящий годовалого ребенка, должно быть, выглядел забавно, но это не развеселило ее, она почувствовала раздражение.
– Знал, – ответила она, не пояснив, что Элай не считал себя отцом Роз.
Кэтти смутилась и покраснела. Несмотря на некоторый сценический опыт, она не умела притворяться и сейчас жалела, что упомянула об Элае.
– Я пойду спать, – сказала она, – думаю, мисс Роз проснется рано.
Бонни поставила чашку на поднос и подошла к окнам, выходящим на улицу. Несколько мужчин слонялись по улице, и даже в темноте было видно, что они нетвердо держатся на ногах.
Время от времени Бонни пробирал озноб. Она знала, что эти мужчины рабочие сталеплавильного завода, судя по их разговорам, они недовольны зарплатой и условиями.
Вскоре после приезда Бонни в Нортридж распространились слухи о забастовке, рассказывали об отдельных случаях неповиновения рабочих, но Форбс оказался умелым управляющим и сумел всех успокоить.
Сейчас поговаривали, что активисты вновь проводят тайные собрания. Возможно, все это и заставило Элая вернуться в Нортридж. Бонни взяла лампу и пошла в спальню, которую разделяла с Розмари, опасаясь последствий конфликта между рабочими и администрацией.
Осторожно держа лампу, она загляделась на спящую дочь. Свернувшись в кроватке, Роз казалась херувимом с золотистыми волосами и розовыми щечками. Вид спящего ребенка так заворожил Бонни, что она забыла обо всех неприятностях этого мучительного дня. Поставив лампу на стол возле кроватки, Бонни наклонилась поцеловать Розмари.
Нехотя отойдя от ребенка, Бонни налила в таз воды, чтобы умыться. В эту ночь она даже не взглянула в маленькое зеркало, висящее над бюро. Она вынула шпильки, и пышные волосы упали ей на плечи.
Бонни еще раз взглянула на спящую дочь и впервые подумала, что Элай может предъявить права на Розмари и отнять у нее ребенка. Из всех опасностей, подстерегавших Бонни, эта была самой страшной. Дрожа, она стянула с себя платье и надела длинную фланелевую ночную рубашку. Снова поцеловав Роз, она легла в постель. Бонни размышляла о том, что Элай мог бы сделать для ребенка то, что было не в ее силах, и страх Бонни, все нарастая, стал невыносимым. Теплое одеяло уже не согревало ее.
Элай спал плохо: все в старом доме напоминало ему о прошлом, о родителях, он вновь ощутил горечь утраты. Ему уже тридцать три, но он до сих пор не понимает, как могли они оставить детей и отправиться в Африку кого-то спасать.
Но страшнее всего для Элая была мысль о Бонни. Его преследовало видение молоденькой, веселой, не уверенной в себе Бойни, его невесты.
Утром, умывшись и одевшись, Элай вышел из дома. Он постоял у пруда, швыряя камешки в воду. Ему казалось, будто дед его находится рядом. Значит, он все еще не убежал от ночных призраков, но присутствие Джошуа его не смущало.
Мысль его вернулась к тому дню, когда его родители объявили, что желают уйти от всего «мирского». Тогда он тоже стоял здесь, ему было десять лет, и он был потрясен до глубины души. К нему подошел Джошуа.
– Это печальный день для Мак Катченов, мальчик, – сказал Джошуа, – не стесняйся, плачь, если хочешь. Я знаю, что тебе надо поплакать.
Но Элай держал себя в руках.
– Эти камешки не прыгают по воде, они сразу идут ко дну, – вот все, что ответил он деду.
Джошуа нагнулся и поискал плоский камешек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70