«Как светляки над болотом заводят людей в трясину, а сами пропадают, так же обманывают людей прелести половой похоти. Люди запутаются, испортят себе жизнь. А когда опомнятся и оглянутся, то уже нет и признака того, ради чего они погубили свою жизнь».
Это рассказ о погубленной, разбитой жизни.
НА СЫТНОМ РЫНКЕ
Осень стояла теплой.
Ночью прошла, прошумела, прогремела синими всполохами гроза. К рассвету небо прочи-
стилось. Утро занималось тихим и солнечным.
Через Троицкий, Биржевой, Тучков и другие мосты, тяжело скрипя в осях, на Аптекарский остров тянулись подводы. Золотые дары щедрой осени они везли на Сытный рынок.
Да и то сказать, хороша торговля в канун празднования Рождества Богородицы — 7 сентября! Но богаче других большая лавка под новой, словно на французской галантерии, зеркальной вывеской «Иван Кашин и сын». Продовольственные товары тут самого широкого выбора, самого высшего качества! Не зря обыватели повторяют: «Кашины торгуют без обмана, за то им Бог дает богатство».
Сам Иван Иванович Кашин сейчас в отъезде. Расширяя дело, завел обширную торговлю колониальными товарами в Любани, а в Петербурге всем заправляет его 16-летний сынок Николай. Не по возрасту возмужал, вверх вымахал, в плечах раздался он, да и в торговле силен, умеет дешево купить, вовремя продать.
Вот и сейчас, завидя двух покупательниц, словно к самым близким, ласково обращается он:
— Ежели вам, Фекла Егоровна и Валентина Даниловна, горячее готовить, позвольте рекомендовать вот этот филей парной телятины. Пальчики оближете! Сами бы ели, да вам удружить хочется. Этот филей у нас нарасхват идет по три рубли шестьдесят копеек за пуд, а вам, по хорошему суседству, сорок копеечек сброшу.
Фекла Егоровна, маленькая шустрая женщина, изобразила на сморщенном личике сладкую улыбку:
— Благодарю-с за уважение, только теперича доставьте нам удовольствие ростбифом — фунтика четыре.
— Извольте, вот от этого куска! Мясник, отруби, без прожилок сделай. С вас, сударыни,68 копеечек.
В разговор, наконец, вступает 19-летняя дочка Феклы Егоровны — Валентина:
— Николай Иванович, вы все, поди, только об капитале думаете. А в вашем возрасте и об жизни пора узнавать многое, об разных ее удовольствиях.
Тяжело вздохнул Николай:
— Это вы, Валентина Даниловна, правильно судить можете. А мой папаша меня в строгом положении держит, из дома вечерами никуда не пускает. Навроде арестанта я. Только шутит: «Шевелись, чтобы денежки велись!»
— Родителев, конечно, слухать надо, — резонно заметила Фекла Егоровна. — Но и для пользы организма надо некоторую разгулку делать.
Валентина расхохоталась, обнажив крепкие мелкие зубки:
— Если кто веселья захочет, так за тем в какую подзорную трубу ни смотри — ничего не увидишь. Вашего батюшки сейчас в городе все равно нет, вот приходите после церкви завтра к нам — по суседству. Пообедаем и в лото сыграем.
Покраснел от такого смелого предложения юноша. Без родителей прежде он никогда в гости не ходил. Но виду робкого старается не показывать, отвечает:
— У нас, ведь, лавка завтра до вечера открыта. А в церковь, конечно, мы с матушкой Анной Петровной пойдем. Если обстоятельства позволят, непременно вас навещу. — И повернувшись к колченогому, но сильному старику Федору Морозову, торчавшему случаем в лавке, приказал:
— Доставь купчихам подарочек — из самой Астрахани получили — арбуз.
Удивились приятно гости:
— Ах, какое чудо замечательное — небось, не менее пуда! Премного вам благодарные. Без вас вскрывать его не будем. Только вместе!
При этом Фекла Егоровна добавила:
— А я сейчас же зайду к Анне Петровне и приглашу вас вместе!
Так она и сделала, пересекла базарную площадь и вошла в дом номер 15 по Сабелинской улице. Старик-ветеран Морозов ловко, как игрушку, потащил в дом Чесноковых (фамилия посетительниц) арбуз, положив его в мешок и бойко стуча деревяшкой ноги.
Оставив торговлю на приказчиков, Николай с Валентиной стали прогуливаться возле лавки.
МЕЖ ТОРГОВЫХ РЯДОВ
Ходят молодые люди туда-сюда, ведут разговор деликатный. Все больше Валентина вопросы задает, да глядит так нежно и заботливо, словно матушка на ребеночка:
— Скажите, пожалуйста, Николай Иванович, не скучно ли вы живете? Вы, нам известно, давно к торговле приставлены.
— Уж третий год отцу помогаю, а теперь, за его отъездом, и вовсе всеми делами заправляю. Но коммерции нашей от того урону нету. Батюшка мною весьма довольны.
Помолчали. Девичье сочувствие настроило юношу на откровенный лад. Он продолжил:
— Вы, Валентина Даниловна, знать того не можете, что я есть, наверное, самый несчастный человек на свете. Мой тятенька когда из дома уезжает, приказывает за мной маменьке в оба глаза глядеть, будто я несмышленыш какой и за свои поступки неответственен. Давеча я налил себе за обедом рюмку лафита, у поставщиков из Крыма по шесть рублей за дюжину брали, так матушка на меня уж косится. Я должен этот взгляд понимать, к чему она клонит. Ну и не стал я этот лафит употреблять, кухарка Ольга Козлова выпила и хвалила.
Валентина грустно покачала головой:
— Все это от нашей серости купеческой! Сами старики вовсю распоряжаются своей необузданностью, а нам, молодежи — ни-ни! Мой папаша когда в прошлом годе помер, то я, конечно, вся в горестной тоске изошла, но, лишь вам признаюсь, теперь мне вольготней жить стало. Даже в театрах бываю. А вас отпустят на следующей неделе, оперетта московская приезжает? Мы завтра своего дворника Василия посылаем два билета в партер заказывать. Коли вы изволите нас сопровождать, так мы этому будем весьма рады.
Николай, мотнув головой, желая показать свою взрослую независимость, проговорил:
— Считаю, что маменька не станет мне резонов чинить. Вас если не затруднит, возьмите и для меня кресло.
— И то дело! — обрадовалась Валентина. — Как деньги в торговле зарабатывать, да в лабазах сидеть — мы большие, а как удовольствие получать — не извольте беспокоиться.
И чуть позже, слегка коснувшись ладони Николая, с горьким вздохом добавила:
— И все же, завидую вам, Николай Иванович!
Вы, куда ни кинь, человек свободный, а меня маменька после четвертого класса из гимназии забрала. Внушает мне: «На что нам хошь бы это образование? От него в голове брожение и даже перхоть заводится!» Ей об этом фельдшер Фельдман, дескать, говорил. — И тут же с гордостью добавила: — Зато теперь я на фортепьяно играть учусь! Музыкальный маэстро три раза в неделю приходит. А вы не умеете на фортепьяно действовать? Николай смущенно мотнул головой:
— Нет!
— Это ничего! Вы к нам приходите, я вам сыграю польку «Кокет». А у меня отчаяние на сердце. Вы, Николай Иванович, человек благородный. Если вы поклянетесь, так я вам откроюсь — только никому ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Это рассказ о погубленной, разбитой жизни.
НА СЫТНОМ РЫНКЕ
Осень стояла теплой.
Ночью прошла, прошумела, прогремела синими всполохами гроза. К рассвету небо прочи-
стилось. Утро занималось тихим и солнечным.
Через Троицкий, Биржевой, Тучков и другие мосты, тяжело скрипя в осях, на Аптекарский остров тянулись подводы. Золотые дары щедрой осени они везли на Сытный рынок.
Да и то сказать, хороша торговля в канун празднования Рождества Богородицы — 7 сентября! Но богаче других большая лавка под новой, словно на французской галантерии, зеркальной вывеской «Иван Кашин и сын». Продовольственные товары тут самого широкого выбора, самого высшего качества! Не зря обыватели повторяют: «Кашины торгуют без обмана, за то им Бог дает богатство».
Сам Иван Иванович Кашин сейчас в отъезде. Расширяя дело, завел обширную торговлю колониальными товарами в Любани, а в Петербурге всем заправляет его 16-летний сынок Николай. Не по возрасту возмужал, вверх вымахал, в плечах раздался он, да и в торговле силен, умеет дешево купить, вовремя продать.
Вот и сейчас, завидя двух покупательниц, словно к самым близким, ласково обращается он:
— Ежели вам, Фекла Егоровна и Валентина Даниловна, горячее готовить, позвольте рекомендовать вот этот филей парной телятины. Пальчики оближете! Сами бы ели, да вам удружить хочется. Этот филей у нас нарасхват идет по три рубли шестьдесят копеек за пуд, а вам, по хорошему суседству, сорок копеечек сброшу.
Фекла Егоровна, маленькая шустрая женщина, изобразила на сморщенном личике сладкую улыбку:
— Благодарю-с за уважение, только теперича доставьте нам удовольствие ростбифом — фунтика четыре.
— Извольте, вот от этого куска! Мясник, отруби, без прожилок сделай. С вас, сударыни,68 копеечек.
В разговор, наконец, вступает 19-летняя дочка Феклы Егоровны — Валентина:
— Николай Иванович, вы все, поди, только об капитале думаете. А в вашем возрасте и об жизни пора узнавать многое, об разных ее удовольствиях.
Тяжело вздохнул Николай:
— Это вы, Валентина Даниловна, правильно судить можете. А мой папаша меня в строгом положении держит, из дома вечерами никуда не пускает. Навроде арестанта я. Только шутит: «Шевелись, чтобы денежки велись!»
— Родителев, конечно, слухать надо, — резонно заметила Фекла Егоровна. — Но и для пользы организма надо некоторую разгулку делать.
Валентина расхохоталась, обнажив крепкие мелкие зубки:
— Если кто веселья захочет, так за тем в какую подзорную трубу ни смотри — ничего не увидишь. Вашего батюшки сейчас в городе все равно нет, вот приходите после церкви завтра к нам — по суседству. Пообедаем и в лото сыграем.
Покраснел от такого смелого предложения юноша. Без родителей прежде он никогда в гости не ходил. Но виду робкого старается не показывать, отвечает:
— У нас, ведь, лавка завтра до вечера открыта. А в церковь, конечно, мы с матушкой Анной Петровной пойдем. Если обстоятельства позволят, непременно вас навещу. — И повернувшись к колченогому, но сильному старику Федору Морозову, торчавшему случаем в лавке, приказал:
— Доставь купчихам подарочек — из самой Астрахани получили — арбуз.
Удивились приятно гости:
— Ах, какое чудо замечательное — небось, не менее пуда! Премного вам благодарные. Без вас вскрывать его не будем. Только вместе!
При этом Фекла Егоровна добавила:
— А я сейчас же зайду к Анне Петровне и приглашу вас вместе!
Так она и сделала, пересекла базарную площадь и вошла в дом номер 15 по Сабелинской улице. Старик-ветеран Морозов ловко, как игрушку, потащил в дом Чесноковых (фамилия посетительниц) арбуз, положив его в мешок и бойко стуча деревяшкой ноги.
Оставив торговлю на приказчиков, Николай с Валентиной стали прогуливаться возле лавки.
МЕЖ ТОРГОВЫХ РЯДОВ
Ходят молодые люди туда-сюда, ведут разговор деликатный. Все больше Валентина вопросы задает, да глядит так нежно и заботливо, словно матушка на ребеночка:
— Скажите, пожалуйста, Николай Иванович, не скучно ли вы живете? Вы, нам известно, давно к торговле приставлены.
— Уж третий год отцу помогаю, а теперь, за его отъездом, и вовсе всеми делами заправляю. Но коммерции нашей от того урону нету. Батюшка мною весьма довольны.
Помолчали. Девичье сочувствие настроило юношу на откровенный лад. Он продолжил:
— Вы, Валентина Даниловна, знать того не можете, что я есть, наверное, самый несчастный человек на свете. Мой тятенька когда из дома уезжает, приказывает за мной маменьке в оба глаза глядеть, будто я несмышленыш какой и за свои поступки неответственен. Давеча я налил себе за обедом рюмку лафита, у поставщиков из Крыма по шесть рублей за дюжину брали, так матушка на меня уж косится. Я должен этот взгляд понимать, к чему она клонит. Ну и не стал я этот лафит употреблять, кухарка Ольга Козлова выпила и хвалила.
Валентина грустно покачала головой:
— Все это от нашей серости купеческой! Сами старики вовсю распоряжаются своей необузданностью, а нам, молодежи — ни-ни! Мой папаша когда в прошлом годе помер, то я, конечно, вся в горестной тоске изошла, но, лишь вам признаюсь, теперь мне вольготней жить стало. Даже в театрах бываю. А вас отпустят на следующей неделе, оперетта московская приезжает? Мы завтра своего дворника Василия посылаем два билета в партер заказывать. Коли вы изволите нас сопровождать, так мы этому будем весьма рады.
Николай, мотнув головой, желая показать свою взрослую независимость, проговорил:
— Считаю, что маменька не станет мне резонов чинить. Вас если не затруднит, возьмите и для меня кресло.
— И то дело! — обрадовалась Валентина. — Как деньги в торговле зарабатывать, да в лабазах сидеть — мы большие, а как удовольствие получать — не извольте беспокоиться.
И чуть позже, слегка коснувшись ладони Николая, с горьким вздохом добавила:
— И все же, завидую вам, Николай Иванович!
Вы, куда ни кинь, человек свободный, а меня маменька после четвертого класса из гимназии забрала. Внушает мне: «На что нам хошь бы это образование? От него в голове брожение и даже перхоть заводится!» Ей об этом фельдшер Фельдман, дескать, говорил. — И тут же с гордостью добавила: — Зато теперь я на фортепьяно играть учусь! Музыкальный маэстро три раза в неделю приходит. А вы не умеете на фортепьяно действовать? Николай смущенно мотнул головой:
— Нет!
— Это ничего! Вы к нам приходите, я вам сыграю польку «Кокет». А у меня отчаяние на сердце. Вы, Николай Иванович, человек благородный. Если вы поклянетесь, так я вам откроюсь — только никому ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87