Силаев сообщил полиции. Громилу арестовали. Он не запирался:
— Меня зовут Иван Казеев. Я участник убийства Арцимовичей. Мне нет больше покоя… Где сообщники? В Москве. Пишите адрес…
Полуляхова и Пирожкову арестовали в одном из притонов на Солянке.
…Суд проходил в Луганске. Полуляхов был уверен, что его повесят. Держался он спокойно, порой дерзко. К общему удивлению, его приговорили «всего» в каторжные работы — на 15 лет.
Когда преступников выводили из зала, из толпы вдруг выскочил Силаев и выстрелил в Полуляхова. Но покушителя кто-то толкнул, пуля прошла мимо. Его тут же арестовали.
Прибыв в тюрьму, Полуляхов тут же настрочил губернатору ходатайство: «Прошу не судить стрелявшего. Я убил его мать. Он желал мне справедливо отомстить. Я сделал бы то же…»
И еще: арестованных этапировали на вокзал. Вдоль дороги стояли толпы людей. Одна сердобольная женщина, смахивая с глаз слезу, молвила:
— Сколько среди этих бедняг невиновных! Вот, к примеру, — она указала на Полуляхова, — у этого молодого человека такое ангельское лицо, разве такой может кого обидеть!
Кто— то объяснил ей:
— Этот «ангел» вырезал всю семью Арцимовичей!
Женщина вскрикнула и потеряла сознание. То была родная сестра убитой. Она недавно прибыла из Варшавы для оформления своей части наследства.
Прошел суд над пасынком. Присяжные оправдали его.
ЭПИЛОГ
На Сахалине наши герои встретились. Согласно законам преступного мира Полуляхов должен был убить Казеева как предателя. Но он вдруг простил его. Теперь Иван все время находился возле своего товарища, старался исполнять любые его желания. Дружба продолжалась. По ночам Полуляхов иногда начинал орать дурным голосом. Казеев будил его. Остолбенело глядя в пространство, Полуляхов бормотал:
— Ребенок! Он опять мне привиделся. Шесть человек я убил, но он, ребеночек, доводит меня до сумасшествия. Едва глаза закрою, как вижу топор, а на нем… он…
Когда Дорошевич спросил Полуляхова: «А где теперь Пирожкова?», тот отвечал с презрительной миной:
— А черт ее знает, где! Где-то здесь же, на Сахалине!
— Она тебя не интересует?
— Ни капли. Дура штопаная.
Эта самая Пирожкова ради любви к старому другу не пожелала пойти в сожительницы к вышедшему на поселение. По этой причине она обрекла себя на голод и нищету. Какой-то каторжник изнасиловал ее, заразил сифилисом. От этой болезни она и скончалась на четвертый год своего заключения, не дожив до освобождения всего два года.
Казеева убили во время дерзкого побега — среди бела дня его устроил Полуляхов. Сам он погиб через год: его придавило громадным деревом.
Каторжники, пытавшиеся приподнять дерево, услыхали последние слова: «Прости, Господи…»

ПЕТЛЯ И ЯД
Преступник задумал дело необычное и жестокое. Готовился к нему долго и тщательно. Чтобы запутать следы, пошел на исключительное злодейство. За расследование взялись самые ловкие и опытные сыщики Москвы и Петербурга.
ЗОЛОТЫЕ ПУГОВИЦЫ
Меблированные комнаты в Лештуковом переулке пользовались доброй славой. Постояльцы хотя и ворчали на высокие цены, но, приехав в Петербург, вновь стремились сюда. Да и то сказать: стол здесь радовал разнообразием, а услужающие — обходительностью и расторопностью.
Вот и сейчас к парадному подъезду подкатила рессорная коляска лихача. На землю ловко спустился господин высокого роста, с широким разворотом плеч, одетый в дорогой пиджак с золотыми пуговицами. Лицо его сохраняло великую важность. И только несколько портило впечатление большое родимое пятно на правой щеке.
Приезжего сопровождал юноша лет двадцати. Он помог извозчику донести поклажу до дверей гостиницы. Как и его патрона, юношу отличали высокий рост и широкие плечи. Ясное спокойное лицо поражало мужественной красотой. Бедная поношенная одежда несколько портила впечатление, а лакированные модные туфли на ногах молодого человека скорей подчеркивали убогость его костюма. Однако юноша держался уверенно. Он словно нечаянно коснулся руки молоденькой хорошенькой горничной, расселявшей приезжих в большом, с двумя спальными комнатами, номере 6, что возле лестницы на 2-м этаже.
— Простите мою неловкость, — улыбнулся юноша. И храбро добавил: — Прежде я думал, что самые красивые девушки — у нас, в Москве. Теперь вижу — ошибался.
Девушка залилась стыдливым румянцем.
— А как прикажете вас, сударыня, называть?
— Татьяной.
— Прекрасное имя! Самое мое любимое из прочих, — и далее юноша прочел стихи из пушкинского «Онегина»: — «Итак, она звалась Татьяной…»
Татьяна рассказала, что она сирота, ее отец-чиновник и мама погибли в прошлом году во время большого пожара на Лиговке. Теперь она живет у тети и служит здесь, в меблированных комнатах.
— А я природный москвич, студент, зовут меня… — начал рассказывать юноша. Но важный господин в пиджаке с золотыми пуговицами строго прикрикнул:
— Молодой человек, не отвлекайтесь! Поставьте мой саквояж в номер.
Юноша вздохнул:
— Простите, поговорим позже. Они разошлись в разные стороны.
ЛЮБОВЬ ДО ГРОБА
Вскоре оба приезжих отправились в город. Татьяна видела, что они вернулись лишь часа в четыре — пропыленные и утомленные. Минут через пятнадцать юноша на мгновение выскочил в коридор, быстро сунул Татьяне в руку какую-то бумажку и вновь поспешил в номер. Девушку поразило, что тут же за юношей в коридор выглянул и важный господин. Он закричал:
— Почему вы все время бегаете? Я вас уволю от должности. Вы что-то сунули горничной? Горничная, что вам передал этот человек?
Татьяна приняла независимый вид:
— Вы ошибаетесь! Мне никто ничего не передавал.
Оба постояльца скрылись в номере. Татьяна слышала, как с обратной стороны щелкнула, задвижка — важный господин закрыл дверь.
Уединившись, она с волнением развернула бумажку. Это оказалась торопливо написанная записка: «Татьяна, простите мою дерзость! Ее может извинить то обстоятельство, что в вашем городе я лишь на короткое время. Мой хозяин не отпускает меня от себя ни на миг. Но он сказал мне, чтобы я купил для его петербургского друга один билет на поезд до Москвы. Хозяин пойдет, по его словам, провожать друга. Стало быть, вечером его не будет дома. Приходите ровно в 9 к Гостиному двору. Стану ждать возле конторы нотариуса. С первого взгляда я полюбил вас до безумства, до гробового исхода. Навеки ваш А.».
Татьяна прижала записку к губам.
Она долго прихорашивалась перед зеркалом. Ровно в девять пришла к Гостиному двору. На душе почему-то было тяжело, словно томили мрачные предчувствия. Она говорила себе: «Отчего я совсем потеряла голову? Ведь я даже не знаю его имени — Алексей, Аристарх, Александр? Уж, во всяком случае, не Авдей — так нашего сторожа зовут».
Увы, юноши не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87