Ибо — это надо знать судьям! — время на свободе и время в заключении имеет совершенно разные измерения. Пятнадцать лет без близких, без женщин, без права выбора и передвижения — это постоянное истязание продолжительностью в несколько человеческих существований.
Александру Леопольдовичу обрили левую половину головы и долгим мучительным этапом отправили на остров слез — Сахалин.
«ПРОСИТ ТОЛЬКО ЗА ДРУГИХ…»
Канцелярия Александровской тюрьмы — место бойкое. Особенно много людей здесь в конце рабочего дня. Серая масса каторжан стекается сюда — к кабинету начальника. Одни несут жалобы, другие просьбы.
Журналист Влас Дорошевич, прибывший «с творческой целью» с материка, тоже расположился в кабинете начальника тюрьмы. Ему любопытно: какие бытовые докуки заставляют несчастных приходить на поклон?
Вот на пороге появился высокий молодой человек с красивым благородным лицом, добрыми кроткими глазами, с небольшой бородкой клинышком (а-ля Чехов), в поношенном арестантском халате.
— Ваше благородие, — произносит проситель, — нельзя ли, чтобы мне вместо бушлата выдали сукном?
Начальник — несчастное существо, живущий среди этой боли, крови и грязи, спасающийся от полного сумасшествия лишь регулярным пьянством, презрительно-скучно тянет:
— Это тебе еще для чего?
Молодой человек молчит. Ему, видимо, неудобно рассказывать о причине своей просьбы. Наконец, набравшись решимости и, вероятно, верный привычке говорить лишь правду, он произносит:
— Это для моего товарища. Свой у него износился. А мне выдадут готовый — на товарища бу— дет велик.
Начальник смотрит на просителя как на дурачка:
— Ты сам-то весь драный, а просишь за кого-то… Ничего не получишь! Кстати, как твоя фамилия?
— Тальма. Я писарь в больнице. Начальник с издевкой смеется:
— Тебе далеко и ходить не надо! Скажи, пусть тебе укол фельдшер сделает. Может, в твоей голове просветлеет.
Проситель, опустив голову, уходит. Дорошевич поинтересовался:
— Это какой Тальма? Тот, который обвинялся в двойном убийстве?
— Да, наверное! Я его дело не смотрел, а в газетах что-то читал, писали когда-то…
На другой день Дорошевич встретил Александра на пристани, когда он разговаривал с капитаном парохода «Ярославль». Тальма говорил капитану:
— Я к вам с просьбой. Из Петербурга мне прислали ящик прекрасного коллекционного вина. Мне его, по моему положению, взять нельзя. Будьте добры, скажите ресторатору, пусть он вино возьмет себе. В подарок. Вот накладная.
— Удивительная посылка! — произнес капитан, когда Тальма отошел. — Ее могут прислать
люди, не имеющие никакого понятия о каторге. А этот Тальма — очень странный. Он никогда ничего не просит для себя, все только для других.
Позже журналист познакомился с этим «странным» человеком. Когда он стал утешать каторжанина, говорить, что его дело, возможно, пересмотрят, Тальма махнул рукой:
— Никому никто не нужен! Я уже смирился с тем, что навсегда погиб.
В. Дорошевич писал: «Интересная черта, что, когда он говорил о своем деле, он не жаловался ни на страдания, ни на лишения. Не жаловался на загубленную жизнь, но всегда приходил в величайшее волнение, говоря, что его лишили чести.
Связь с прошлым — как святыня, у него хранятся те газеты, в которых несколько журналистов стояли за его невиновность…»
И свою заметку он закончил: «…Впечатление, которое осталось у меня от Тальма, это то, что я видел очень доброго человека».
ЭПИЛОГ
Весной 1899 года жена каторжанина Тальма, сохранявшая любовь и верность несчастному мужу, добралась до Нового Петергофа, где на даче «Александрия» жил император Николай Александрович.
Попасть на прием к царю стало почти невозможно. Государственные дела отнимали у него много времени. К тому же в империи развелось много всякой шпаны, поставившей своей злодейской целью уничтожение царя и высших государственных сановников, да и самого великого государства тоже.
Но, видать, Господь помогал жене несчастного каторжанина. Она случайно познакомилась с царским любимцем, полковым знаменщиком (знаменосцем) подпрапорщиком лейб-гвардейского Преображенского полка Н. Г. Щеголем.
Это был громадного роста бородатый красавец, поступивший в армейскую службу в далеком 1872 году, а спустя 14 лет командированный в батальон, охранявший русского царя.
Умными серыми глазами он внимательно смотрел на женщину, одетую в траур и говорившую с искренней убежденностью.
— В первый раз нарушу устав, — сказал Николай Георгиевич после долгого раздумья, — я скажу вам место, где завтра с утра поедет царь. Остальное будет зависеть только от вас самой.
На другой день она поступила согласно совету. Завидев царя, женщина вышла на дорогу, встала на колени и подняла над головой прошение.
Сопровождавший царя генерал-майор Комаров соскочил с коляски, принял прошение и передал его императору.
Тот помиловал каторжанина.
Но прежде чем Тальма сумел вернуться с далекого Сахалина на родную Верхнепешую улицу, там произошло еще одно удивительное событие. У некой жены штабс-капитана Елены Билим похитили из дома вещи. Виновницей этой неприятности оказалась крестьянка Варвара Захарова. Следствие установило, что она была любовницей памятного нам Александра Карпова. И еще то, что когда-то она сообщила «по секрету» кухарке пострадавшей (ее звали Дарья Мельникова) о том, что у нее лежит процентный билет на одну тысячу рублей. Карпов ей признался, что из-за этого билета «убили Болдыреву, а заодно и ее служанку».
Оба Карповых были арестованы и быстро сознались в преступлении.
26 апреля 1900 года Пензенский окружной суд приговорил Ивана Карпова и его супругу Христину в каторжные работы на шесть лет. Первого за убийство и грабеж, вторую — за укрывательство и пользование краденым. Последней позже заменили наказание одним годом заключения в тюрьме.
На два года тюрьмы был осужден и молодой Карпов. Статьи обвинения были те же, что и у его отца, но в момент совершения преступления он был еще несовершеннолетним.
Так что, когда в мае 1900 года Тальма вернулся домой, его честь была восстановлена.
«Бог видит правду, да не скоро скажет» — эта истина еще раз оправдалась.
Тальма зажил замкнуто и тихо. Он никогда не жаловался и не роптал. Встречаясь на улице со следователем Надеждиным, он вежливо раскланивался, но руки ему не подавал. Посещал церковные службы и исповедовался.
Исчез Тальма бесследно весной 1918 года.
Говорили разное, но пришли к мнению, что провалился он в полынью, переходя речку Суру.
Во всяком случае, следствия не назначили — в стране творилось такое, что было не до одного пропавшего, к тому же в прошлом каторжанина. Уничтожались миллионы россиян, строилось «светлое будущее».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Александру Леопольдовичу обрили левую половину головы и долгим мучительным этапом отправили на остров слез — Сахалин.
«ПРОСИТ ТОЛЬКО ЗА ДРУГИХ…»
Канцелярия Александровской тюрьмы — место бойкое. Особенно много людей здесь в конце рабочего дня. Серая масса каторжан стекается сюда — к кабинету начальника. Одни несут жалобы, другие просьбы.
Журналист Влас Дорошевич, прибывший «с творческой целью» с материка, тоже расположился в кабинете начальника тюрьмы. Ему любопытно: какие бытовые докуки заставляют несчастных приходить на поклон?
Вот на пороге появился высокий молодой человек с красивым благородным лицом, добрыми кроткими глазами, с небольшой бородкой клинышком (а-ля Чехов), в поношенном арестантском халате.
— Ваше благородие, — произносит проситель, — нельзя ли, чтобы мне вместо бушлата выдали сукном?
Начальник — несчастное существо, живущий среди этой боли, крови и грязи, спасающийся от полного сумасшествия лишь регулярным пьянством, презрительно-скучно тянет:
— Это тебе еще для чего?
Молодой человек молчит. Ему, видимо, неудобно рассказывать о причине своей просьбы. Наконец, набравшись решимости и, вероятно, верный привычке говорить лишь правду, он произносит:
— Это для моего товарища. Свой у него износился. А мне выдадут готовый — на товарища бу— дет велик.
Начальник смотрит на просителя как на дурачка:
— Ты сам-то весь драный, а просишь за кого-то… Ничего не получишь! Кстати, как твоя фамилия?
— Тальма. Я писарь в больнице. Начальник с издевкой смеется:
— Тебе далеко и ходить не надо! Скажи, пусть тебе укол фельдшер сделает. Может, в твоей голове просветлеет.
Проситель, опустив голову, уходит. Дорошевич поинтересовался:
— Это какой Тальма? Тот, который обвинялся в двойном убийстве?
— Да, наверное! Я его дело не смотрел, а в газетах что-то читал, писали когда-то…
На другой день Дорошевич встретил Александра на пристани, когда он разговаривал с капитаном парохода «Ярославль». Тальма говорил капитану:
— Я к вам с просьбой. Из Петербурга мне прислали ящик прекрасного коллекционного вина. Мне его, по моему положению, взять нельзя. Будьте добры, скажите ресторатору, пусть он вино возьмет себе. В подарок. Вот накладная.
— Удивительная посылка! — произнес капитан, когда Тальма отошел. — Ее могут прислать
люди, не имеющие никакого понятия о каторге. А этот Тальма — очень странный. Он никогда ничего не просит для себя, все только для других.
Позже журналист познакомился с этим «странным» человеком. Когда он стал утешать каторжанина, говорить, что его дело, возможно, пересмотрят, Тальма махнул рукой:
— Никому никто не нужен! Я уже смирился с тем, что навсегда погиб.
В. Дорошевич писал: «Интересная черта, что, когда он говорил о своем деле, он не жаловался ни на страдания, ни на лишения. Не жаловался на загубленную жизнь, но всегда приходил в величайшее волнение, говоря, что его лишили чести.
Связь с прошлым — как святыня, у него хранятся те газеты, в которых несколько журналистов стояли за его невиновность…»
И свою заметку он закончил: «…Впечатление, которое осталось у меня от Тальма, это то, что я видел очень доброго человека».
ЭПИЛОГ
Весной 1899 года жена каторжанина Тальма, сохранявшая любовь и верность несчастному мужу, добралась до Нового Петергофа, где на даче «Александрия» жил император Николай Александрович.
Попасть на прием к царю стало почти невозможно. Государственные дела отнимали у него много времени. К тому же в империи развелось много всякой шпаны, поставившей своей злодейской целью уничтожение царя и высших государственных сановников, да и самого великого государства тоже.
Но, видать, Господь помогал жене несчастного каторжанина. Она случайно познакомилась с царским любимцем, полковым знаменщиком (знаменосцем) подпрапорщиком лейб-гвардейского Преображенского полка Н. Г. Щеголем.
Это был громадного роста бородатый красавец, поступивший в армейскую службу в далеком 1872 году, а спустя 14 лет командированный в батальон, охранявший русского царя.
Умными серыми глазами он внимательно смотрел на женщину, одетую в траур и говорившую с искренней убежденностью.
— В первый раз нарушу устав, — сказал Николай Георгиевич после долгого раздумья, — я скажу вам место, где завтра с утра поедет царь. Остальное будет зависеть только от вас самой.
На другой день она поступила согласно совету. Завидев царя, женщина вышла на дорогу, встала на колени и подняла над головой прошение.
Сопровождавший царя генерал-майор Комаров соскочил с коляски, принял прошение и передал его императору.
Тот помиловал каторжанина.
Но прежде чем Тальма сумел вернуться с далекого Сахалина на родную Верхнепешую улицу, там произошло еще одно удивительное событие. У некой жены штабс-капитана Елены Билим похитили из дома вещи. Виновницей этой неприятности оказалась крестьянка Варвара Захарова. Следствие установило, что она была любовницей памятного нам Александра Карпова. И еще то, что когда-то она сообщила «по секрету» кухарке пострадавшей (ее звали Дарья Мельникова) о том, что у нее лежит процентный билет на одну тысячу рублей. Карпов ей признался, что из-за этого билета «убили Болдыреву, а заодно и ее служанку».
Оба Карповых были арестованы и быстро сознались в преступлении.
26 апреля 1900 года Пензенский окружной суд приговорил Ивана Карпова и его супругу Христину в каторжные работы на шесть лет. Первого за убийство и грабеж, вторую — за укрывательство и пользование краденым. Последней позже заменили наказание одним годом заключения в тюрьме.
На два года тюрьмы был осужден и молодой Карпов. Статьи обвинения были те же, что и у его отца, но в момент совершения преступления он был еще несовершеннолетним.
Так что, когда в мае 1900 года Тальма вернулся домой, его честь была восстановлена.
«Бог видит правду, да не скоро скажет» — эта истина еще раз оправдалась.
Тальма зажил замкнуто и тихо. Он никогда не жаловался и не роптал. Встречаясь на улице со следователем Надеждиным, он вежливо раскланивался, но руки ему не подавал. Посещал церковные службы и исповедовался.
Исчез Тальма бесследно весной 1918 года.
Говорили разное, но пришли к мнению, что провалился он в полынью, переходя речку Суру.
Во всяком случае, следствия не назначили — в стране творилось такое, что было не до одного пропавшего, к тому же в прошлом каторжанина. Уничтожались миллионы россиян, строилось «светлое будущее».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87