– Это место, товарищ капитан, мы называем Кукушкино урочище. Так что найди на своей карте Селище, и уже от него я поведу вас – ни одна фашистская пуля не достанет. Отмечай. – И старик стал называть пункты. Почти уже они на карте добрались до Угры, как на востоке загромыхала канонада. Все замерли. Показался из леса оставшийся с батальоном комиссар полка Милютин. Голова у него перевязана, словно в чалме. Еще не дойдя до Тарасова, он сказал:
– Гитлеровцы начали наступление.
– Начали? – повторил Тарасов и приказал стоявшему рядом командиру строить людей.
По лесу понеслось: «Становись!»
Тарасов упрямо двигал пальцем по карте и, доведя до Кукушкина урочища, огорченно качнул головой.
– Чего? – всполошился Ермолай. За Тарасова ответил Милютин:
– А то, что нас пугают Жары, ведь там фрицы.
– Не горюй, комиссар, я поведу вас через Журавлиное болото. Лесами обойдем супостата… Понял?
Только Милютин раскрыл рот, чтобы отдать команду, как за рекой снова загрохотало. Он с досадой махнул рукой и глухо выругался.
– Командир, – обратился Ермолай к Тарасову, – а вы по ним пальните.
Тарасов, надевая полушубок, с горечью сказал:
– Эх, старина, старина, хотел бы, да не могу. Все за рекой у Кислова оставили. Единственное, – хлопнул Тарасов по автомату и кивнул в сторону бойцов: – А у них – винтовки. Да вот еще, – тряхнул он гранатой, – карманная артиллерия… Ну, дед, веди!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Устинья оказалась хорошей женщиной. Заботливо, словно мать, отнеслась к Вере и Ане. В разговоры девушек не вмешивалась, и иногда Вере даже казалось, что она действительно принимает их за беженок и ничего не знает об их делах. Но вчера, когда ушел посыльный старосты, передавший приказ обязательно идти рыть окопы, Устинья сказала: «Вы, девки, с вислогубым осторожней. Он настоящий хлыщ!» Из этих слов Вера поняла, что женщине кое-что о них известно.
Часом позже прибежала дочь соседки Лида и предложила Вере и Ане на окопные работы не выходить.
Желая казаться в глазах Лиды простушкой, Вера сказала:
– Нельзя. Ведь приказ! В комендатуру заберут…
– Не бойся, не заберут.
Вера пожала плечами, но, увидев злые глаза Лиды, промямлила:
– С тетей Стешей поговорить надо было бы…
– С тетей Стешей, – передразнила ее Лида и с сердцем выпалила: – Сумрачь несчастная! – Она рванулась было к двери, но у порога остановилась, метнула взгляд на Аню, потом на Веру: – Только попробуйте выйти! Тогда пеняйте на себя!
В словах девушки прозвучала неприкрытая ненависть.
«Что делать? Как избежать обострения с Лидой?» – думала Вера. Но попасть под удар полицаев еще хуже. В тяжелом раздумье прошла бессонная ночь. На рассвете в избу ворвался вислогубый, вытолкнул Веру и Аню на улицу и погнал по поселку в гору, к дому старосты, где уже толпился народ.
С окопных работ они возвратились в сумерки, усталые и разбитые: спину ломило, руки ныли, ладони горели от мозолей. Девушки были рады, что выдержали это тяжелое испытание. Под конец работы Аня было начала сдавать и только с помощью Веры кое-как выполнила норму. Оберфельдфебель, руководивший окопными работами, сквозь зубы прошипел: «Шлехт!» Зато Вере он улыбнулся: «Гут! Зер гут! Корошо!»
Похвала врага была для Веры хуже плевка в лицо. Она была готова ударить лопатой этого долговязого, любезно улыбающегося немца. Но сдержалась, ответила «спасибо». И сейчас, сидя у окна, с гадливостью вспоминала об этом.
Томительно долго тянулось время в ожидании условного стука: сегодня обещал прийти Василий, и они должны договориться с ним о связи, о явках и об условных сигналах опасности. Вера продумала все-все, вплоть до повязывания платка: если лоб открытый, то опасности нет, если же платок опущен на глаза, подходить нельзя: значит, где-то невдалеке опасный человек.
Наконец чуть слышно трижды стукнули в окно. Девушки вздрогнули и насторожились.
– Вася! – встрепенулась Аня.
Стук повторился. Девушки на цыпочках подошли к окну и прильнули к стеклу, но в темноте никого не было видно.
– Ты сиди! – прошептала Вера. – Если что, так я стукну в стенку. – И, крадучись, чтобы не разбудить хозяйку, пошла к двери. Выйдя на улицу, она обогнула угол двора, вышла в огород на тропинку, ведущую к реке. Но там никого не было. Опираясь одной рукой о поленницу, а другой сжимая полено, она заглянула за угол. Вдоль стены кто-то пробирался.
– Стойте! Что вам надо?!
Из темноты послышался голос мужчины.
– Племянниц Устиньи.
– А вы кто будете? – так же тихо спросила Вера.
– Я? Я их дядя.
Вера растерялась: к ним впервые кто-то пришел. «Но зачем? Кто его послал?.. Может быть, провокатор?» – завертелось в ее голове, и она еще сильнее сжала полено и шагнула вперед к незнакомцу. – Зачем вам племянницы?
– Я их дядя, – внушительно повторил мужчина, что напомнило Вере условный пароль. И она ответила:
– Откуда вы, дядя? Из дому?
– Да нет, от тетки Агафьи. Гостевал у нее. – И мужчина, подойдя вплотную, протянул руку. – Здравствуй, племянница! В темноте не узнаю – кто? Настя аль Маша?
Вера, почувствовав прикосновение его руки, опустила полено. Оно ударило мужчину по ноге. Тот, положив руку на ее плечо, прошептал:
– А это зря. Спокойнее, дорогая, надо…
Вере хотелось крикнуть этому неизвестному, но родному человеку: «Не могу! Вот вся, понимаете, вся на взводе!» Сдерживая себя, сказала:
– Идемте в дом.
– Идем, – ответил мужчина и пошагал за Верой.
У изгороди они остановились, прислушались и, удостоверившись, что никого поблизости нет, вошли в избу.
Аня, притаившись в сенях, пропустила их. Они вошли в тот момент, когда Устинья, кряхтя, слезла с печки.
– Кого же бог принес?
– Здравствуйте, Устинья Осиповна! – приветствовал гость.
– А, Михаил Макарович! – Устинья узнала гостя по голосу.
– Михаил Макарович, – прошептала Вера.
– Боже мой, Михаил Макарович… – словно эхо, прошептала Аня.
Перед ними был тот человек, которого они считали героем из героев и представляли его высоким, сильным, с бородой и усами. А перед ними стоял обыкновенный, выше среднего роста крестьянин, обросший черной с проседью щетиной, с черными, чуть прищуренными умными глазами. Он спросил про Василия и был огорчен, что тот не пришел.
– Ну, как вам живется у тети Устиньи?
– Спасибо, хорошо, – ответили в один голос девушки.
– Хорошо, – повторил Михаил Макарович и, проводя пятерней по взлохмаченным волосам, тепло посмотрел на хозяйку.
– Спасибо, Устинья Осиповна. От всей души спасибо. – Он вынул из-за пазухи кусок цветастой материи. – Тебе на платье.
Устинья обрадовалась подарку, хотя и поворчала, что зря это.
Михаил Макарович попросил Устинью посмотреть за домом, пока он поговорит с девушками. Когда Устинья стукнула с улицы в окно, что означало: «на улице никого нет», Михаил Макарович пододвинулся ближе к девушкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
– Гитлеровцы начали наступление.
– Начали? – повторил Тарасов и приказал стоявшему рядом командиру строить людей.
По лесу понеслось: «Становись!»
Тарасов упрямо двигал пальцем по карте и, доведя до Кукушкина урочища, огорченно качнул головой.
– Чего? – всполошился Ермолай. За Тарасова ответил Милютин:
– А то, что нас пугают Жары, ведь там фрицы.
– Не горюй, комиссар, я поведу вас через Журавлиное болото. Лесами обойдем супостата… Понял?
Только Милютин раскрыл рот, чтобы отдать команду, как за рекой снова загрохотало. Он с досадой махнул рукой и глухо выругался.
– Командир, – обратился Ермолай к Тарасову, – а вы по ним пальните.
Тарасов, надевая полушубок, с горечью сказал:
– Эх, старина, старина, хотел бы, да не могу. Все за рекой у Кислова оставили. Единственное, – хлопнул Тарасов по автомату и кивнул в сторону бойцов: – А у них – винтовки. Да вот еще, – тряхнул он гранатой, – карманная артиллерия… Ну, дед, веди!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Устинья оказалась хорошей женщиной. Заботливо, словно мать, отнеслась к Вере и Ане. В разговоры девушек не вмешивалась, и иногда Вере даже казалось, что она действительно принимает их за беженок и ничего не знает об их делах. Но вчера, когда ушел посыльный старосты, передавший приказ обязательно идти рыть окопы, Устинья сказала: «Вы, девки, с вислогубым осторожней. Он настоящий хлыщ!» Из этих слов Вера поняла, что женщине кое-что о них известно.
Часом позже прибежала дочь соседки Лида и предложила Вере и Ане на окопные работы не выходить.
Желая казаться в глазах Лиды простушкой, Вера сказала:
– Нельзя. Ведь приказ! В комендатуру заберут…
– Не бойся, не заберут.
Вера пожала плечами, но, увидев злые глаза Лиды, промямлила:
– С тетей Стешей поговорить надо было бы…
– С тетей Стешей, – передразнила ее Лида и с сердцем выпалила: – Сумрачь несчастная! – Она рванулась было к двери, но у порога остановилась, метнула взгляд на Аню, потом на Веру: – Только попробуйте выйти! Тогда пеняйте на себя!
В словах девушки прозвучала неприкрытая ненависть.
«Что делать? Как избежать обострения с Лидой?» – думала Вера. Но попасть под удар полицаев еще хуже. В тяжелом раздумье прошла бессонная ночь. На рассвете в избу ворвался вислогубый, вытолкнул Веру и Аню на улицу и погнал по поселку в гору, к дому старосты, где уже толпился народ.
С окопных работ они возвратились в сумерки, усталые и разбитые: спину ломило, руки ныли, ладони горели от мозолей. Девушки были рады, что выдержали это тяжелое испытание. Под конец работы Аня было начала сдавать и только с помощью Веры кое-как выполнила норму. Оберфельдфебель, руководивший окопными работами, сквозь зубы прошипел: «Шлехт!» Зато Вере он улыбнулся: «Гут! Зер гут! Корошо!»
Похвала врага была для Веры хуже плевка в лицо. Она была готова ударить лопатой этого долговязого, любезно улыбающегося немца. Но сдержалась, ответила «спасибо». И сейчас, сидя у окна, с гадливостью вспоминала об этом.
Томительно долго тянулось время в ожидании условного стука: сегодня обещал прийти Василий, и они должны договориться с ним о связи, о явках и об условных сигналах опасности. Вера продумала все-все, вплоть до повязывания платка: если лоб открытый, то опасности нет, если же платок опущен на глаза, подходить нельзя: значит, где-то невдалеке опасный человек.
Наконец чуть слышно трижды стукнули в окно. Девушки вздрогнули и насторожились.
– Вася! – встрепенулась Аня.
Стук повторился. Девушки на цыпочках подошли к окну и прильнули к стеклу, но в темноте никого не было видно.
– Ты сиди! – прошептала Вера. – Если что, так я стукну в стенку. – И, крадучись, чтобы не разбудить хозяйку, пошла к двери. Выйдя на улицу, она обогнула угол двора, вышла в огород на тропинку, ведущую к реке. Но там никого не было. Опираясь одной рукой о поленницу, а другой сжимая полено, она заглянула за угол. Вдоль стены кто-то пробирался.
– Стойте! Что вам надо?!
Из темноты послышался голос мужчины.
– Племянниц Устиньи.
– А вы кто будете? – так же тихо спросила Вера.
– Я? Я их дядя.
Вера растерялась: к ним впервые кто-то пришел. «Но зачем? Кто его послал?.. Может быть, провокатор?» – завертелось в ее голове, и она еще сильнее сжала полено и шагнула вперед к незнакомцу. – Зачем вам племянницы?
– Я их дядя, – внушительно повторил мужчина, что напомнило Вере условный пароль. И она ответила:
– Откуда вы, дядя? Из дому?
– Да нет, от тетки Агафьи. Гостевал у нее. – И мужчина, подойдя вплотную, протянул руку. – Здравствуй, племянница! В темноте не узнаю – кто? Настя аль Маша?
Вера, почувствовав прикосновение его руки, опустила полено. Оно ударило мужчину по ноге. Тот, положив руку на ее плечо, прошептал:
– А это зря. Спокойнее, дорогая, надо…
Вере хотелось крикнуть этому неизвестному, но родному человеку: «Не могу! Вот вся, понимаете, вся на взводе!» Сдерживая себя, сказала:
– Идемте в дом.
– Идем, – ответил мужчина и пошагал за Верой.
У изгороди они остановились, прислушались и, удостоверившись, что никого поблизости нет, вошли в избу.
Аня, притаившись в сенях, пропустила их. Они вошли в тот момент, когда Устинья, кряхтя, слезла с печки.
– Кого же бог принес?
– Здравствуйте, Устинья Осиповна! – приветствовал гость.
– А, Михаил Макарович! – Устинья узнала гостя по голосу.
– Михаил Макарович, – прошептала Вера.
– Боже мой, Михаил Макарович… – словно эхо, прошептала Аня.
Перед ними был тот человек, которого они считали героем из героев и представляли его высоким, сильным, с бородой и усами. А перед ними стоял обыкновенный, выше среднего роста крестьянин, обросший черной с проседью щетиной, с черными, чуть прищуренными умными глазами. Он спросил про Василия и был огорчен, что тот не пришел.
– Ну, как вам живется у тети Устиньи?
– Спасибо, хорошо, – ответили в один голос девушки.
– Хорошо, – повторил Михаил Макарович и, проводя пятерней по взлохмаченным волосам, тепло посмотрел на хозяйку.
– Спасибо, Устинья Осиповна. От всей души спасибо. – Он вынул из-за пазухи кусок цветастой материи. – Тебе на платье.
Устинья обрадовалась подарку, хотя и поворчала, что зря это.
Михаил Макарович попросил Устинью посмотреть за домом, пока он поговорит с девушками. Когда Устинья стукнула с улицы в окно, что означало: «на улице никого нет», Михаил Макарович пододвинулся ближе к девушкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119