– Это, товарищ полковник, для согрева. Чай, продрогли.
– Продрог, Александр Никифорович. И здорово.
Из-за палатки, прикрывавшей вход, донеслись шлепающие по грязи шаги, и в дверях прозвучал бодрый голос полковника Хватова:
– Вот кстати. Проголодался и замерз как черт. – Хватов зябко поежился и обхватил ладонями парящий картошкой котелок. – Переоделся, а все еще знобит.
Расторопный Никитушкин поставил на стол железную кружку, извинился:
– Не обессудьте. Вся посуда там, на КП.
– Говорят, письмо получил? От жены? – спросил Хватов. В ответ Железнов только кивнул головой. – Что пишет? – Это поставило Якова Ивановича в трудное положение. И он сказал неправду:
– Жена пишет, что все хорошо. Работает на заводе…
– Что-то, дружище, ты скрываешь. Видно, не все хорошо?
– Откуда ты взял? – Яков Иванович сделал большие глаза. Но они выражали не удивление, а скорее глубокую грусть.
– Я встретил капитана Свиридова, и он поведал: «Комдив получил, видимо, неприятное письмо. Распечатал. Стал читать и как-то сразу сделался непохожим на себя: помрачнел, задумался и отвечал невпопад…» С Ниной Николаевной что-нибудь или с тещей? – Фома Сергеевич участливо смотрел прямо в глаза друга. Яков Иванович выдержал этот взгляд.
– Нет, право, ничего особенного. – Наконец он подавил в себе все то, что понуждало его сказать правду.
– Давай-ка лучше поужинаем, да и спать. А то завтра рано подниматься. – Железнов налил в кружку водки и протянул ее Хватову. – За успехи дивизии!
Чокаясь, Фома Сергеевич не без горечи сказал:
– А все же, Яков Иванович, ты правду скрыл. Ну, это дело твое. Будь здоров!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Шли напряженные до предела дни, полные боевых схваток и штурмов, а Яков Иванович все таил от Фомы Сергеевича страшную правду. Ничего не сказал, когда полки успешно форсировали Яузу, а дивизия стойко выдерживала трехдневное встречное сражение с подошедшей 78-й дивизией, остановила ее, опрокинула и погнала на юг к реке Коротень. Молчал и в те дни, когда дошло радостное известие, что войска армии генерала Поленова ворвались в город Зубцов, а армии генерала Рейтера овладели городом Карманово и отбросили врага за реку Осугу и Гжать. Решился сказать Хватову о трагической гибели его жены только недели три спустя после получения Вериного письма, когда, по сути дела, закончилась Погорело-Городищенская операция и дивизию вывели в резерв на доукомплектование, так как в последних сражениях она, как и другие дивизии, понесла большие потери, в особенности в пехоте.
Написав ответное письмо жене, Яков Иванович отправил его с Никитушкиным на почту, а сам решил разобраться с донесениями полков.
Никитушкин тут же отправился выполнять поручение комдива, намереваясь на обратном пути завернуть в чайную и там хотя бы краем глаза взглянуть на буфетчицу Шуру. Шура ему нравилась. Занятый своими думами, он не заметил, что следом за ним увязался Куделин.
Не так давно тот получил от своего шефа Еремина задание любыми путями сблизиться с Никитушкиным и выведать у него все возможное и невозможное как о комдиве, так и его делах. Конечно же, Никитушкин как ординарец знал довольно много. В лесу Куделин соседней тропой обогнал Никитушкина и вышел как раз там, где тропы сходятся у перехода через ручей. Поджидая Никитушкина, сел на кряж. Когда тот появился, не вставая козырнул:
– Здорово, дружище! Куда путь держишь?
– На почту.
– Далековато. Садись, отдохни. – Куделин хлопнул ладонью по кряжу, протянул кисет. – Давай подымим… За посылкой, что ль?
– Да нет, – держа в губах закруточную бумажку, прошепелявил Никитушкин. – Письмо комдива несу. – Это вырвалось как-то невзначай, и он тут же прикусил язык.
Такая необычная отправка письма насторожила Куделина, и, полагая, что это делается неспроста, он решил сопровождать Никитушкина до почты. Сказал тому, что тоже пойдет на почту, возможно, есть посылка. Когда Никитушкин опускал письмо в ящик, Куделин успел через его плечо прочесть на конверте подпись отправителя: «Железнова В.Я.», это его удивило и основательно заинтересовало. Но спрашивать ничего не стал у Никитушкина. Для отвода глаз поинтересовался в окошке выдачи посылок, нет ли на его имя чего, и, делая огорченный вид, отошел в сторону. А в голове вертелось: «Кто же такая В.Я.? „Я“ – это, конечно, отчество. Ведь имя комдива Яков. Значит, дочь… Дочь? Так где ж она? И почему письмо отсюда?». Вслух сказал:
– Ничего мне нет, дружок. Забыли. Напиться бы с тоски. Зайдем в чайную, что ли?..
Никитушкин отрицательно покачал головой. Он хотел зайти в чайную один, ведь там работала Шура, его мечта. А тут увязался этот Куделин. Как бы от него отделаться?
Но Куделин, словно угадывая мысли Никитушкина, легонько подталкивал его к двери чайной и многозначительно хлопал по левому карману.
Пришлось смириться.
Зашли. Заказали чай с баранками. За чаем Куделин заметил, как Никитушкин жадными глазами смотрел на буфетчицу.
– Эх, и тяжела же наша жизнь солдатская, – сокрушенно пропел Куделин. – Вот такая ядреная бабенка и одна на всю чайную. Сиди вот и созерцай. Только одно раздражение. Кто как, а я не могу, – и Куделин было поднялся, но Никитушкин его удержал.
– Напрасно ты так. А может, она самая настоящая, порядочная женщина.
– Да я к ней по делу, а не на что-нибудь такое, – и Куделин прошел к буфету. Вернулся оттуда с двумя тощенькими бутербродами и вытащил из кармана фляжку с водкой. Никитушкин к водке был строг, но чтобы лишнее время посидеть за столом и посмотреть на предмет своего обожания, согласился на глоток. За глотком был другой, а затем Куделин пригласил и буфетчицу присесть на минутку, отрекомендовав ей ординарца комдива по имени и отчеству. Та присела, но пить отказалась и гостей предупредила, чтобы они этого в чайной не делали. Почувствовав прикосновение женского колена, Никитушкин был на седьмом небе. Когда Шура уходила, он крепко пожал ей руку, чтобы она хоть чуточку поняла его.
Потом Куделин как бы между прочим постучал по медали:
– Это за комдива Железнова получил. Тогда на реке Руза я его спас…
Услышав это, Никитушкин как-то сразу проникся к своему сослуживцу безграничным доверием. Разговор пошел живее, доверительнее, сначала обо всем и в конце концов о комдиве.
– Видно, за дочку сильно волнуется старик? – наобум спросил Куделин.
– Еще бы. Он-то еще ничего. А вот мать, жена, значит, так та, что ни письмо, одно и то же. Где Верушка, почему не пишет?..
– И правда, чего же она не пишет? Эх, дети, дети, – удрученно проговорил Игнат.
– А как же ей писать? Ведь она там, у них, – Никитушкин кивнул головой в сторону противника.
И так слово за слово Куделин вытянул все, что его интересовало, и в этот же день сообщил Еремину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119