— Ах, вот как… Значит, это был не он.
Ллуэлин улыбнулась.
— Почему-то мы всегда принимаем за чистую монету все, что зарегистрировано в компьютере. Пока нас не ткнут носом, нам и в голову не приходит усомниться.
— Что вы хотите сказать?
— Смотрите. Предположим, вам надо кого-то «потерять», но он находится в больнице и нетранспортабелен. Что бы вы сделали?
Он начал понимать, к чему она клонит. Почему она всегда видит такие вещи раньше, чем он? Неужели он такой тупой? Или просто слишком долго вел тихую, спокойную, размеренную жизнь?
— Я бы подделал записи.
— Правильно. Правда, те, кто его принимал, знают, как обстояло дело, но их можно подкупить. Дать им отступного. Например, навсегда отправить на Багамы. После этого вы пережидаете несколько дней и потом запутываете регистрационные записи — немного сдвигаете даты приема и выписки, одни вперед, другие назад. Тогда все будут думать, что им изменила память. Если вообще обратят на это внимание.
Джереми охватило волнение.
— Значит, вы думаете, что это был он? Что тот неопознанный мужчина — Деннис? — Он обернулся и бросил взгляд на здание больницы. — Вы хотите сказать, что он там так и лежит все это время, только вычеркнутый из компьютерных записей?
— Не совсем вычеркнутый. Скорее переименованный. Ведь он был серьезно ранен, верно? Таким способом вполне можно было его спрятать, никуда на самом деле не перемещая. Если подумать, то это вселяет некоторую надежду.
— Почему?
— Очевидно, они не хотели причинять ему вреда.
Джереми просиял, но Ллуэлин добавила:
— По крайней мере до тех пор, пока не узнают, что ему известно и кому он об этом рассказывал.
Джереми сделал шаг к дверям больницы.
— Так чего же мы ждем? В какой палате лежит этот неопознанный мужчина?
— Лежал. Его выписали на прошлой неделе. Судя по записям, выписал его этот ваш доктор Венн.
— Но… Ведь Венн уехал! Его тогда уже не было! Он сбежал с любовницей двадцать первого! Он не мог никого выписать на прошлой неделе!
Ллуэлин пожала плечами.
— Все записи в полном порядке. И если бы никто не начал разыскивать того неопознанного мужчину и сопоставлять даты, никто ничего бы и не заметил. Через некоторое время они, возможно, и это подправят. До сих пор, судя по всему, они действовали наспех.
Джереми почувствовал, что появившаяся было у него надежда исчезла. Деннис все это время был здесь, но теперь его нет. Джереми стукнул кулаком по крыше машины. Ллуэлин выжидательно молчала.
— Черт возьми! Что же дальше?
Он тяжело вздохнул, обошел машину, сел на место водителя и задумался. Ллуэлин уселась рядом.
— Погодите-ка, — сказал он через некоторое время. — Почему вам разрешили просмотреть записи, а мне нет?
Ллуэлин улыбнулась, отчего ее лицо стало похоже на румяный пончик.
— Я нашла тут, в отделе регистрации, одну девочку из тех, что добровольно помогают сестрам, и предложила ей сто долларов.
— Вы дали ей взятку?
— Взятка — не самое страшное, с чем нам приходится иметь дело, — серьезно ответила Ллуэлин. — Сразу после того, как вы ушли, случилась одна странная вещь. Я выждала несколько минут, чтобы нельзя было догадаться, что мы пришли вместе. Пока я ждала, я видела, как сестра приемного отделения вдруг вся напряглась, словно ее током ударило, и глаза у нее остекленели. Она взяла трубку, набрала какой-то номер, произнесла несколько слов и снова положила, трубку. Что она сказала, я не слышала. Потом глаза у нее ожили, она встрепенулась и огляделась, как будто не совсем поняла, что произошло. Кажется, больше никто на это не обратил внимания. Все было почти незаметно, я видела это только потому, что на нее смотрела.
Джереми нахмурился.
— Как по-вашему, кому она звонила?
— Не знаю. Возможно, она и сама не знает. Я думаю, это было постгипнотическое внушение. Я думаю, те, кто подделал записи и подкупил врача и сестру, чтобы они сбежали на Багамы, позаботились о том, чтобы им дали сигнал, если кто-то начнет любопытствовать. — Она захлопнула дверцу машины. — Поехали.
— Куда?
Ллуэлин вытащила из-под блузки клочок бумаги.
— Прежде чем уйти, я еще раз заглянула к этой девочке из отдела регистрации и узнала адреса того доктора и сестры.
— Но ведь он уехал. И она тоже.
— Но муж-то ее здесь?
Джереми нажал на газ, и машина, завизжав покрышками, рванулась с места.

Покинутый дом всегда навевает какое-то особое ощущение заброшенности. Джереми стоял у кожаного дивана в гостиной Килбрайтов и чувствовал, как пуст их дом. Он провел пальцами по абажуру торшера — пыль здесь не вытирали по меньшей мере две недели. Его больше не смущало то, что они с Ллуэлин вломились в чужой дом. Сюда никто уже не вернется.
Послышался скрип ступенек. Он поднял голову и увидел, что сверху спускается Ллуэлин.
— В шкафах пусто, — объявила она.
Джереми кивнул. Ничего другого он и не ожидал. Похоже, это мертвое дело. И, может быть, в буквальном смысле слова тоже. Он подозревал, что романтический треугольник и бегство любовников — всего лишь ширма для какой-то кровавой истории. Все, что он до сих пор узнал о тайном обществе, говорило о том, что вряд ли оно занимается организацией безобидных курортных туров.
— Может быть, мы сумеем разыскать их где-нибудь на Багамах? — предположила Ллуэлин.
Джереми покачал головой. Никто уже не вернется.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Кеннисон садился обедать. Карин подала обед точно по расписанию. Телячья отбивная под соусом «бешамель» с мускатным орехом. Кеннисон только успел поднести первый кусочек ко рту, как его прервала Беттина.
— Вас к телефону, сэр, — сказала она с легким поклоном. Она была стройна, изящна, и черный фрачный костюм дворецкого ей очень шел.
Кеннисон с сожалением взглянул на свою тарелку. Рут-Энн, его повариха, не имела себе равных во всей стране, от ее шедевров просто невозможно оторваться. Он поспорил с ней, что она не сможет каждый день в течение года готовить новое блюдо, но прошло уже больше полугода, а она еще ни разу не повторилась. Он вздохнул.
— А они не могут подождать? Я только что сел обедать.
— Говорят, это срочно, сэр.
— Хорошо, мадам дворецкий. Я буду говорить из кабинета. Передайте Рут-Энн, пусть держит все на огне, я только на минуту.
Его кабинет был отделан темным дубом, в шкафах стояли книги — не слишком мало и не слишком много. Письменный стол в тон стенным панелям был обширен и совершенно пуст, если не считать маленькой таблички с надписью каллиграфическим почерком: «Чистый стол — свидетельство грязных мыслей». Легкий юмористический штрих, который, как и исключительно женская прислуга в доме, должен был создавать у посетителей определенный образ. Бонвиван Кеннисон, человек огромных возможностей — и финансовых, и сексуальных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168