— Мне казалось, что я объективен. Бесстрастен. Как и подобает истинному ученому. Мне приятно было сознавать, что могут быть созданы такие изящные и эффективные модели. — Он печально улыбнулся. — Но когда я в них разобрался, когда окончательно понял их смысл, я… Я разозлился и испугался. И растерялся. Я начал проверять их, подставляя данные из прошлого. Я попытался предсказать прошлое. Точнее — «послесказать». И представьте себе, всякий раз ответ сходился. Модели, конечно, дают упрощенную, неполную, не совсем точную картину, но с учетом всех ограничений получаются ответы, которые совпадают с историческими фактами, со статистическими и экономическими данными. А там, где они не совпадают, — не исключено, что дело не в ошибках модели, а в липовых данных.
— Значит, у вас все получилось? И то, что сделали эти люди из Общества Бэббиджа, в самом деле настоящая наука?
Джереми снова подумал о Бокле, Кегле, Бэббидже. Они мечтали превратить историю в точную науку. На протяжении целого столетия никто не знал, что это им удалось. Забытое открытие, не оцененное никем, кроме маленькой горстки людей. Хранимая как зеница ока тайна крохотной кучки избранных. Тайна, ради сохранения которой они не останавливались перед убийством. И вот теперь мы знаем эту тайну. Он почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Не от страха и не от радости — наверное, это было скорее предчувствие. Интуитивное предчувствие, что вот-вот произойдет нечто важное. Как дрожь, которая охватывает скаковую лошадь перед тем, как прозвучит стартовый колокол. Мы знаем их тайну. Но знают ли они, что мы ее знаем? Сейчас Джим доложит свои результаты, и путь к отступлению будет отрезан.
— У вас не слишком счастливый вид, — заметил он вслух. Еще бы! Ведь Джим только что сказал, что из его расчетов следует смерть. — Во всяком случае, теперь мы знаем правду.
Донг, не поднимая глаз на Джереми, снова взял в руки портфель.
— «Ты познаешь истину, и истина сделает тебя свободным», — процитировал он и сердито кашлянул. — Сделает ли? Или навеки превратит тебя в раба?
Джереми нахмурился и пристально посмотрел на сидевшего с мрачным видом маленького математика.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что жизнь — сплошное жульничество. — Донг развел руки, охватив этим жестом и свой портфель, и конференц-зал, и весь мир. — Я хочу сказать, что, какие бы планы мы ни строили, на что бы ни надеялись, все равно случится то, что должно случиться. Я хочу сказать, что мы всего лишь вслепую бредем по жизни, произнося слова из предписанной нам роли, пытаясь что-то сделать. А ради чего?
Он стиснул кулаки и прижал их к портфелю.
— Ну, все не так уж плохо, — сказал Джереми. — Теперь мы знаем, что они делают, и можем принять меры. Можем уничтожить это их Общество…
Донг откинул голову назад и разразился хриплым смехом, в котором звучало не веселье, а одно только отчаяние.
— Вы так ничего и не поняли? — сказал он. — Дело не в Обществе Бэббиджа. Они такие же рабы, как и мы. Дело в самих формулах. Неужели вы не понимаете? Даже если бы никакого Общества Бэббиджа никогда не существовало, все равно мы были бы такими же рабами, как и сейчас. Как и всегда.
Так вот оно что! Нет, не Общество Бэббиджа беспокоило Джима Донга, а неотвратимость Судьбы. Древнегреческий Рок. Скандинавские Норны. Сознание того, что твоя собственная жизнь — всего лишь жалкая нить, навечно вплетенная в невидимую ткань, которая соткана кем-то, кто неизмеримо выше тебя. Джереми поразило, как глубоко переживает это Джим. Ему самому предмет казался слишком абстрактным, чтобы вызывать такие сильные эмоции. Страх перед насилием, перед гибелью — это реально, настолько реально, что при мысли об этом Джереми чувствовал, как у него начинает сосать под ложечкой. Но страх перед бессмысленностью бытия?
— Черт возьми, Джим, нельзя допускать, чтобы это так на вас действовало.
Донг искоса посмотрел на него.
— Нельзя, говорите? А вы, значит, настолько умеете владеть собой, что можете этого не допустить? — Он поднялся с дивана, одернул рубашку и пригладил волосы. — Ну что, пошли, вправим им мозги? — Он взглянул на дверь и усмехнулся. — Только, скорее всего, до них это не дойдет. В математике они ничего не понимают, а не зная, каким путем достигнут результат, просто ему не поверят. — Он оглянулся через плечо, и Джереми увидел, что глаза его полны страдания. — Хорошо быть невеждой: можно сохранить чувство собственного достоинства. Не исключено, что наши предки, которые верили в рок, были мудрее нас.
— Хорошо сказано, доктор Донг. Только вам не кажется, что все это слишком отдает мелодрамой?
Джереми обернулся и увидел, что рядом, ссутулившись и сунув руки в карманы пиджака, стоит Херкимер Вейн с кривой улыбкой, придающей ему необыкновенное сходство со старым лысым гномом.
— А, Херкимер, — сказал Джереми. — Вы, по-моему, не знакомы. Это Джим Донг.
Вейн протянул руку.
— Наш консультант по части математики? Нет, мы не знакомы, но я догадался, кто он. — Он улыбнулся Джереми. — Методом дедукции — это, кажется, вполне научно?
— Вообще-то наука чаще имеет дело со строгими умозаключениями, чем с дедукцией, — заметил Донг. Вейн пристально взглянул на него, но ничего не сказал.
— Вы, кажется, слышали, что говорил мне Джим?
Вейн пожал плечами.
— Кое-что.
— Это не заставляет вас изменить свое мнение? Я имею в виду — об истории как точной науке?
— О, конечно же нет. Доктор Донг не сказал ничего такого, что заставило бы меня его изменить.
— Но ведь…
— Неужели вы не понимаете? Ну конечно нет. И наш достойный математик тоже не понимает. Дело в том, что прогностических моделей дальнего действия не может быть, даже для такой простой системы, как Солнечная, где приходится принимать во внимание всего несколько тел и одну-единственную силу — тяготение. Как же можно прогнозировать траектории развития социальных систем, где намного больше взаимодействующих тел и такое множество сил?
Джереми взглянул на Донга, который внимательно слушал историка, но тот молчал, и Джереми ответил:
— Погодите, Херкимер. Может быть, я и не так уж хорошо разбираюсь в науке, но я знаю, что положение планет можно предсказать с большой точностью. Разве кто-то там не предсказал существование Нептуна, просто выведя его из формул тяготения?
— Это был или Адамс, или Леверье, смотря по тому, какой нации вы больше симпатизируете. Но разве вы не знаете, что оба они ошиблись?
— Как? Но ведь потом Нептун обнаружили, разве нет?
— Конечно, только не там, где они предсказывали. Адамс и Леверье вычислили для неизвестной, планеты две разные орбиты. На это им понадобилось не то год, не то два. Тратить столько же времени на то, чтобы проверить их расчеты, никто просто не собирался!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
— Значит, у вас все получилось? И то, что сделали эти люди из Общества Бэббиджа, в самом деле настоящая наука?
Джереми снова подумал о Бокле, Кегле, Бэббидже. Они мечтали превратить историю в точную науку. На протяжении целого столетия никто не знал, что это им удалось. Забытое открытие, не оцененное никем, кроме маленькой горстки людей. Хранимая как зеница ока тайна крохотной кучки избранных. Тайна, ради сохранения которой они не останавливались перед убийством. И вот теперь мы знаем эту тайну. Он почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Не от страха и не от радости — наверное, это было скорее предчувствие. Интуитивное предчувствие, что вот-вот произойдет нечто важное. Как дрожь, которая охватывает скаковую лошадь перед тем, как прозвучит стартовый колокол. Мы знаем их тайну. Но знают ли они, что мы ее знаем? Сейчас Джим доложит свои результаты, и путь к отступлению будет отрезан.
— У вас не слишком счастливый вид, — заметил он вслух. Еще бы! Ведь Джим только что сказал, что из его расчетов следует смерть. — Во всяком случае, теперь мы знаем правду.
Донг, не поднимая глаз на Джереми, снова взял в руки портфель.
— «Ты познаешь истину, и истина сделает тебя свободным», — процитировал он и сердито кашлянул. — Сделает ли? Или навеки превратит тебя в раба?
Джереми нахмурился и пристально посмотрел на сидевшего с мрачным видом маленького математика.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что жизнь — сплошное жульничество. — Донг развел руки, охватив этим жестом и свой портфель, и конференц-зал, и весь мир. — Я хочу сказать, что, какие бы планы мы ни строили, на что бы ни надеялись, все равно случится то, что должно случиться. Я хочу сказать, что мы всего лишь вслепую бредем по жизни, произнося слова из предписанной нам роли, пытаясь что-то сделать. А ради чего?
Он стиснул кулаки и прижал их к портфелю.
— Ну, все не так уж плохо, — сказал Джереми. — Теперь мы знаем, что они делают, и можем принять меры. Можем уничтожить это их Общество…
Донг откинул голову назад и разразился хриплым смехом, в котором звучало не веселье, а одно только отчаяние.
— Вы так ничего и не поняли? — сказал он. — Дело не в Обществе Бэббиджа. Они такие же рабы, как и мы. Дело в самих формулах. Неужели вы не понимаете? Даже если бы никакого Общества Бэббиджа никогда не существовало, все равно мы были бы такими же рабами, как и сейчас. Как и всегда.
Так вот оно что! Нет, не Общество Бэббиджа беспокоило Джима Донга, а неотвратимость Судьбы. Древнегреческий Рок. Скандинавские Норны. Сознание того, что твоя собственная жизнь — всего лишь жалкая нить, навечно вплетенная в невидимую ткань, которая соткана кем-то, кто неизмеримо выше тебя. Джереми поразило, как глубоко переживает это Джим. Ему самому предмет казался слишком абстрактным, чтобы вызывать такие сильные эмоции. Страх перед насилием, перед гибелью — это реально, настолько реально, что при мысли об этом Джереми чувствовал, как у него начинает сосать под ложечкой. Но страх перед бессмысленностью бытия?
— Черт возьми, Джим, нельзя допускать, чтобы это так на вас действовало.
Донг искоса посмотрел на него.
— Нельзя, говорите? А вы, значит, настолько умеете владеть собой, что можете этого не допустить? — Он поднялся с дивана, одернул рубашку и пригладил волосы. — Ну что, пошли, вправим им мозги? — Он взглянул на дверь и усмехнулся. — Только, скорее всего, до них это не дойдет. В математике они ничего не понимают, а не зная, каким путем достигнут результат, просто ему не поверят. — Он оглянулся через плечо, и Джереми увидел, что глаза его полны страдания. — Хорошо быть невеждой: можно сохранить чувство собственного достоинства. Не исключено, что наши предки, которые верили в рок, были мудрее нас.
— Хорошо сказано, доктор Донг. Только вам не кажется, что все это слишком отдает мелодрамой?
Джереми обернулся и увидел, что рядом, ссутулившись и сунув руки в карманы пиджака, стоит Херкимер Вейн с кривой улыбкой, придающей ему необыкновенное сходство со старым лысым гномом.
— А, Херкимер, — сказал Джереми. — Вы, по-моему, не знакомы. Это Джим Донг.
Вейн протянул руку.
— Наш консультант по части математики? Нет, мы не знакомы, но я догадался, кто он. — Он улыбнулся Джереми. — Методом дедукции — это, кажется, вполне научно?
— Вообще-то наука чаще имеет дело со строгими умозаключениями, чем с дедукцией, — заметил Донг. Вейн пристально взглянул на него, но ничего не сказал.
— Вы, кажется, слышали, что говорил мне Джим?
Вейн пожал плечами.
— Кое-что.
— Это не заставляет вас изменить свое мнение? Я имею в виду — об истории как точной науке?
— О, конечно же нет. Доктор Донг не сказал ничего такого, что заставило бы меня его изменить.
— Но ведь…
— Неужели вы не понимаете? Ну конечно нет. И наш достойный математик тоже не понимает. Дело в том, что прогностических моделей дальнего действия не может быть, даже для такой простой системы, как Солнечная, где приходится принимать во внимание всего несколько тел и одну-единственную силу — тяготение. Как же можно прогнозировать траектории развития социальных систем, где намного больше взаимодействующих тел и такое множество сил?
Джереми взглянул на Донга, который внимательно слушал историка, но тот молчал, и Джереми ответил:
— Погодите, Херкимер. Может быть, я и не так уж хорошо разбираюсь в науке, но я знаю, что положение планет можно предсказать с большой точностью. Разве кто-то там не предсказал существование Нептуна, просто выведя его из формул тяготения?
— Это был или Адамс, или Леверье, смотря по тому, какой нации вы больше симпатизируете. Но разве вы не знаете, что оба они ошиблись?
— Как? Но ведь потом Нептун обнаружили, разве нет?
— Конечно, только не там, где они предсказывали. Адамс и Леверье вычислили для неизвестной, планеты две разные орбиты. На это им понадобилось не то год, не то два. Тратить столько же времени на то, чтобы проверить их расчеты, никто просто не собирался!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168