Все обязательно получится. Просто все это нужно успеть сделать до утра. И предупредить вашего сына, чтобы он не вздумал до утра что-то кому-то сболтнуть.
Петраков вдруг ощутил прилив энергии. Все, что говорит ему Лапик, вполне реально. Ведь, по сути, нужно сделать самую малость — оформить несколько документов задним числом. Самое же главное, он понимал: идея, только что сообщенная ему Лапиком, должна в принципе устроить всех. Абсолютно всех. Министерство обороны, Главморштаб, военную прокуратуру. Даже ГРУ. Идея ведь в том, что никому ничего на самом деле не было продано. Все осталось на месте.
Он сидел, не веря сам себе. Пропасть, сегодня утром открывшаяся перед ним, исчезла. Все оставалось так, как было. Может быть, даже лучше. Помолчав, спросил:
— А что скажет Талаяти? Он ведь перевел нам все деньги. Все до конца.
— О Талаяти не беспокойтесь. Талаяти я беру на себя. — Да?
— Да. Так, Петр Николаевич, вы предупредите Леонида Петровича, чтобы он до утра никому не проговорился?
Тот сказал мягко:
— Володя, вы отлично знаете Леонида. Он никому не проговорится. И ничего никому сбалтывать не будет.
— Все же нужно подстраховаться. Вы можете ему позвонить?
— Зачем звонить. Мы сейчас подъедем, я поднимусь к нему в квартиру и все расскажу.
— Сделать это нужно быстро. Нам нужно встретиться еще со многими людьми.
— Володя, не волнуйтесь. Мы со всеми встретимся. И все сделаем. Обещаю вам..
— Только прошу, Петр Николаевич, не забудьте — желательно, чтобы меня видело как можно меньше людей. Сегодня в Москве меня нет. Я появлюсь здесь только послезавтра.
«Алка» подходила к рейду. Еще издали Седов увидел в бинокль: Гущин с одним из десантников стоит у трапа «Хаджи-бея». Сказал Алле:
— У трапа на крейсере стоит сейчас Виктор Александрович Гущин. Тот самый человек, с которым я разговаривал позавчера. Помнишь?
— Смутно, но помню. Кто это?
— Мой непосредственный начальник. — Помолчал. — Представляю, как ты меня ненавидишь.
— Ненавижу?
— Да, узнав, что у меня есть непосредственный начальник. Не глядя на него, спросила:
— Думаешь, у меня есть причина для ненависти?
— Ну… все ведь становится понятным.
— Что — все?
— Зачем я появился на яхте.
— Зачем ты появился на яхте, я поняла задолго до сегодняшнего дня.
— Интересно.
— Ничего интересного. Думаешь, это трудно было понять?
— Что — это на тебя никак не повлияло?
— Не повлияло — в каком смысле?
— Ну… мы же с тобой говорили друг другу что-то. О чувствах. И потом, кое-что произошло этой ночью. Между нами.
— А для тебя разве это важно? То, что мы говорили о чувствах? И то, что произошло между нами этой ночью?
— Очень важно.
Она ничего не ответила. Яхта приближалась к «Хаджибею», лица людей на палубе давно уже можно было различить без бинокля. Наконец, закрутив штурвал, чтобы вписаться в разворот к трапу, сказала:
— Юра, на чувства такие вещи не влияют.
— По-моему, наоборот, влияют.
— Не влияют. Чувство, оно такое, оно или есть, или его нет.
— Так оно, это чувство, у тебя есть?
— Прекрасно знаешь, что есть.
— Значит, мы с тобой объяснились.
— Мы с тобой давно объяснились. Только толку мало.
— Почему?
— Потому что все равно это ничего не даст. Он не удержался, тронул ее за плечо:
— Алла… Не даст — почему?
— Юра, не трогай меня. Я ведь реагирую.
— Хорошо, — он убрал руку.
— Не даст, и все. И давай не будем больше об этом говорить.
— Раз не хочешь — не будем.
Они замолчали — до момента, пока яхта не подошла к трапу. После того как они поднялись наверх, Гущина у трапа уже не было. Остановившись, Алла сказала:
— Я хотела бы увидеть Глеба. Сразу.
— Хорошо. Ты можешь подождать пять минут? Я разыщу Виктора Александровича и тут же вернусь.
— Не забудь сказать насчет похорон. Что мы хотим похоронить Глеба в море.
— Хорошо.
Двинувшись к главной надстройке, увидел Паламарчука, которому так успешно удалось сыграть в бухте Барахтае роль милиционера. Помощник Гущина улыбнулся:
— Здравствуйте. Если вы ищете Виктора Александровича — он в главной надстройке, в первой каюте справа. Он ждет вас.
— Спасибо.
Каюта, в которую он вошел, была небольшой; кроме койки, здесь стояли только принайтовленные к переборкам и палубе рабочий стол и кресло. Сидящий в кресле Гущин кивнул:
— Садись.
— Виктор Александрович, я скоро вернусь, и мы с вами поговорим капитально. Но тут такое дело — Алла хочет проститься с Довганем. Я хотел бы ее проводить. Сами понимаете…
— Понимаю, Юра. Конечно, пойди с Аллой. Он лежит в медсанчасти. Пойдите проститесь с ним. Я буду здесь.
— Еще одно, Виктор Александрович. Алла хотела бы похоронить Довганя в море. Родственников у него нет, Алла — единственный близкий ему человек. Как вы?
— Я не возражаю. Считаю, она имеет право решать, где его похоронить. Да и сам я считаю, что похоронить его в море — единственно разумное решение.
— Тогда, Виктор Александрович, я скоро вернусь.
— Давай. Буду ждать.
Вернувшись к Алле, Седов провел ее в медсанчасть. Сказал сидящему у входа десантнику:
— Мы хотим проститься с погибшим.
— Пожалуйста. — Десантник открыл дверь в соседнюю каюту. — Вот здесь.
Глеб лежал на медицинской каталке в центре, накрытый синей простыней. Подойдя, Алла откинула простыню. Сказала, не поворачиваясь:
— Я хотела бы побыть с ним одна.
Седов вышел. Десантника в медсанчасти уже не было, он ушел, видимо, решив не мешать.
Алла вышла минут через пять. Постояла у открытого иллюминатора. Повернулась:
— Я сейчас схожу на яхте на берег, куплю цветы. Схожу одна. Я хочу это сделать одна. Тебе ведь, наверное, нужно поговорить с Виктором Александровичем?
— Нужно.
— Поговорите. А я пока куплю цветы. А когда вернусь, мы с тобой выйдем с Глебом в море. И похороним его. Проводишь меня до трапа?
— Конечно. Остановившись у трапа, сказала:
— Знаешь, я передумала — насчет этого миллиона.
— Передумала?
— Да. Я хочу его положить на свой счет. Причем прямо сейчас. Здесь, в Чахбехаре.
— У тебя это получится? У тебя есть счет?
— Счет у меня есть. Даже если бы не было — положить миллион долларов в банк у меня везде получится. Только хочу предупредить: то, что я положу этот миллион на свой счет, не будет означать, что я возьму его себе. Просто, если я сейчас, именно сейчас положу эти деньги на свой счет, они будут сохраннее. Ну, а потом… Потом я или мы с тобой вместе решим, что делать с этими деньгами. Ты не против?
— Нет, не против.
— Тогда все. Поможешь отдать швартов?
— Конечно.
Спустившись вниз, он подождал, пока Алла перейдет на яхту, — и, отвязав швартовый конец, бросил его на палубу. Яхта, отойдя от борта крейсера, ушла к береговым причалам.
Вернувшись в каюту к Гущину, сказал:
— Все, Виктор Александрович. Я готов к разговору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Петраков вдруг ощутил прилив энергии. Все, что говорит ему Лапик, вполне реально. Ведь, по сути, нужно сделать самую малость — оформить несколько документов задним числом. Самое же главное, он понимал: идея, только что сообщенная ему Лапиком, должна в принципе устроить всех. Абсолютно всех. Министерство обороны, Главморштаб, военную прокуратуру. Даже ГРУ. Идея ведь в том, что никому ничего на самом деле не было продано. Все осталось на месте.
Он сидел, не веря сам себе. Пропасть, сегодня утром открывшаяся перед ним, исчезла. Все оставалось так, как было. Может быть, даже лучше. Помолчав, спросил:
— А что скажет Талаяти? Он ведь перевел нам все деньги. Все до конца.
— О Талаяти не беспокойтесь. Талаяти я беру на себя. — Да?
— Да. Так, Петр Николаевич, вы предупредите Леонида Петровича, чтобы он до утра никому не проговорился?
Тот сказал мягко:
— Володя, вы отлично знаете Леонида. Он никому не проговорится. И ничего никому сбалтывать не будет.
— Все же нужно подстраховаться. Вы можете ему позвонить?
— Зачем звонить. Мы сейчас подъедем, я поднимусь к нему в квартиру и все расскажу.
— Сделать это нужно быстро. Нам нужно встретиться еще со многими людьми.
— Володя, не волнуйтесь. Мы со всеми встретимся. И все сделаем. Обещаю вам..
— Только прошу, Петр Николаевич, не забудьте — желательно, чтобы меня видело как можно меньше людей. Сегодня в Москве меня нет. Я появлюсь здесь только послезавтра.
«Алка» подходила к рейду. Еще издали Седов увидел в бинокль: Гущин с одним из десантников стоит у трапа «Хаджи-бея». Сказал Алле:
— У трапа на крейсере стоит сейчас Виктор Александрович Гущин. Тот самый человек, с которым я разговаривал позавчера. Помнишь?
— Смутно, но помню. Кто это?
— Мой непосредственный начальник. — Помолчал. — Представляю, как ты меня ненавидишь.
— Ненавижу?
— Да, узнав, что у меня есть непосредственный начальник. Не глядя на него, спросила:
— Думаешь, у меня есть причина для ненависти?
— Ну… все ведь становится понятным.
— Что — все?
— Зачем я появился на яхте.
— Зачем ты появился на яхте, я поняла задолго до сегодняшнего дня.
— Интересно.
— Ничего интересного. Думаешь, это трудно было понять?
— Что — это на тебя никак не повлияло?
— Не повлияло — в каком смысле?
— Ну… мы же с тобой говорили друг другу что-то. О чувствах. И потом, кое-что произошло этой ночью. Между нами.
— А для тебя разве это важно? То, что мы говорили о чувствах? И то, что произошло между нами этой ночью?
— Очень важно.
Она ничего не ответила. Яхта приближалась к «Хаджибею», лица людей на палубе давно уже можно было различить без бинокля. Наконец, закрутив штурвал, чтобы вписаться в разворот к трапу, сказала:
— Юра, на чувства такие вещи не влияют.
— По-моему, наоборот, влияют.
— Не влияют. Чувство, оно такое, оно или есть, или его нет.
— Так оно, это чувство, у тебя есть?
— Прекрасно знаешь, что есть.
— Значит, мы с тобой объяснились.
— Мы с тобой давно объяснились. Только толку мало.
— Почему?
— Потому что все равно это ничего не даст. Он не удержался, тронул ее за плечо:
— Алла… Не даст — почему?
— Юра, не трогай меня. Я ведь реагирую.
— Хорошо, — он убрал руку.
— Не даст, и все. И давай не будем больше об этом говорить.
— Раз не хочешь — не будем.
Они замолчали — до момента, пока яхта не подошла к трапу. После того как они поднялись наверх, Гущина у трапа уже не было. Остановившись, Алла сказала:
— Я хотела бы увидеть Глеба. Сразу.
— Хорошо. Ты можешь подождать пять минут? Я разыщу Виктора Александровича и тут же вернусь.
— Не забудь сказать насчет похорон. Что мы хотим похоронить Глеба в море.
— Хорошо.
Двинувшись к главной надстройке, увидел Паламарчука, которому так успешно удалось сыграть в бухте Барахтае роль милиционера. Помощник Гущина улыбнулся:
— Здравствуйте. Если вы ищете Виктора Александровича — он в главной надстройке, в первой каюте справа. Он ждет вас.
— Спасибо.
Каюта, в которую он вошел, была небольшой; кроме койки, здесь стояли только принайтовленные к переборкам и палубе рабочий стол и кресло. Сидящий в кресле Гущин кивнул:
— Садись.
— Виктор Александрович, я скоро вернусь, и мы с вами поговорим капитально. Но тут такое дело — Алла хочет проститься с Довганем. Я хотел бы ее проводить. Сами понимаете…
— Понимаю, Юра. Конечно, пойди с Аллой. Он лежит в медсанчасти. Пойдите проститесь с ним. Я буду здесь.
— Еще одно, Виктор Александрович. Алла хотела бы похоронить Довганя в море. Родственников у него нет, Алла — единственный близкий ему человек. Как вы?
— Я не возражаю. Считаю, она имеет право решать, где его похоронить. Да и сам я считаю, что похоронить его в море — единственно разумное решение.
— Тогда, Виктор Александрович, я скоро вернусь.
— Давай. Буду ждать.
Вернувшись к Алле, Седов провел ее в медсанчасть. Сказал сидящему у входа десантнику:
— Мы хотим проститься с погибшим.
— Пожалуйста. — Десантник открыл дверь в соседнюю каюту. — Вот здесь.
Глеб лежал на медицинской каталке в центре, накрытый синей простыней. Подойдя, Алла откинула простыню. Сказала, не поворачиваясь:
— Я хотела бы побыть с ним одна.
Седов вышел. Десантника в медсанчасти уже не было, он ушел, видимо, решив не мешать.
Алла вышла минут через пять. Постояла у открытого иллюминатора. Повернулась:
— Я сейчас схожу на яхте на берег, куплю цветы. Схожу одна. Я хочу это сделать одна. Тебе ведь, наверное, нужно поговорить с Виктором Александровичем?
— Нужно.
— Поговорите. А я пока куплю цветы. А когда вернусь, мы с тобой выйдем с Глебом в море. И похороним его. Проводишь меня до трапа?
— Конечно. Остановившись у трапа, сказала:
— Знаешь, я передумала — насчет этого миллиона.
— Передумала?
— Да. Я хочу его положить на свой счет. Причем прямо сейчас. Здесь, в Чахбехаре.
— У тебя это получится? У тебя есть счет?
— Счет у меня есть. Даже если бы не было — положить миллион долларов в банк у меня везде получится. Только хочу предупредить: то, что я положу этот миллион на свой счет, не будет означать, что я возьму его себе. Просто, если я сейчас, именно сейчас положу эти деньги на свой счет, они будут сохраннее. Ну, а потом… Потом я или мы с тобой вместе решим, что делать с этими деньгами. Ты не против?
— Нет, не против.
— Тогда все. Поможешь отдать швартов?
— Конечно.
Спустившись вниз, он подождал, пока Алла перейдет на яхту, — и, отвязав швартовый конец, бросил его на палубу. Яхта, отойдя от борта крейсера, ушла к береговым причалам.
Вернувшись в каюту к Гущину, сказал:
— Все, Виктор Александрович. Я готов к разговору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126