Нами движут одинаковые причины, только приходим мы к этому разными путями: Природа, или, скорее, пресыщенность, требует, чтобы происходил постепенный, но неуклонный прогресс: ты начинаешь с булавки, которую вонзаешь в чужое тело, и в конце концов берешь в руки кинжал. А в яде, помимо того, есть коварство, которое таит в себе еще большую привлекательность. Ну что ж, надо признать, что ты превзошла своих учителей, Жюльетта; быть может, мое воображение богаче, чем твое, но боюсь, что я совершила меньше, чем могла бы…
– Чем же богаче ваше воображение? – прервала я свою подругу.
– Я бы хотела, – серьезно отвечала Клервиль, ничуть не рассердившись, – придумать такое преступление, последствия которого, даже после того, как я совершу его, длились бы вечно, чтобы покуда я жива, в любой час дня и ночи, я служила бы непрекращающейся причиной чьего-то страдания, чтобы это страдание могло шириться и расти, охватить весь мир, превратиться в гигантскую катастрофу, чтобы даже после своей смерти я продолжала существовать в нескончаемом и всеобъемлющем зле и пороке…
– Для осуществления ваших желаний, милая вы моя, лучше всего подойдет то, что можно назвать моральным убийством или просто растлением, через посредство советов, книг или личных примеров. Мы с Бельмором недавно обсуждали этот вопрос, и он набросал кое-какие расчеты, которые показывают, как быстро распространяется эта эпидемия и какое сладострастное ощущение она может вызвать, так как – и мы с вами прекрасно это знаем, – степень злодейства прямо зависит от его последствий.
И мадам де Лорсанж показала слушателям лист бумаги, который оставил ей Бельмор несколько лет назад. Там было написано следующее: «Посвятив себя пороку, один распутник без труда, в течение одного года, может развратить три сотни детей; в продолжение тридцати лет он развратит девять тысяч. Если каждый развращенный им ребенок, когда вырастет, хотя бы на одну четверть усвоит уроки учителя – а на меньшее рассчитывать не приходится – и будет развращать такое же количество юных душ, что вполне возможно, к тому времени, когда истекут указанные тридцать лет, пороком будет охвачено два поколения, и на земле будет минимум девять миллионов человек, развращенных лично им и, еще в большей мере, идеями и примерами, которыми он засеял свою пашню».
– Это блестящая идея, – согласилась Клервиль, – и ее можно попробовать осуществить, но, к сожалению, этот процесс не может все время идти так гладко…
– Надо не только развращать по три сотни человек ежегодно – надо, по мере сил, помогать в этом и другим растлителям.
– Если даже ты найдешь десятерых сообщников, которые одновременно с тобой приступят к исполнению десяти таких планов, все равно размах распространения зла не сравнится с эффектом самой элементарной, чумы или другой заразной болезни.
– Разумеется, – сказала я, – но недостаточно быть простым наблюдателем, ибо столь масштабное предприятие требует постоянного руководства и поддержки. Для этой цели и для окончательного успеха необходимо употребить и другие средства, о которых я говорила минуту назад: советы, примеры, литературные произведения.
– Мне кажется, ты ступаешь на скользкий путь…
– Допустим, но вспомните Макиавелли, который говорил, что лучше действовать без оглядки, нежели быть осмотрительным, поскольку Природа – та же женщина, которую можно покорить только с кнутом в руке. Опыт показывает, как говорит этот мыслитель, что она охотнее дарит свои милости жестокому поклоннику, нежели робкому.
– Твой Бельмор, должно быть, великолепный наставник, – улыбнулась Клервиль.
– Я и не скрываю этого. Мало найдется таких любезных и таких развратных людей. Кстати, он в восторге от сделок, которые я предложила ему совершить: я имею в виду спекуляцию недвижимостью. А как вы считаете, дорогая, можем ли мы, женщины, обманывать человека несмотря на самые добрые с ним отношения?
– И ты еще сомневаешься! – возмутилась Клервиль. – Имея дело с мужчиной, мы имеем перед собой человеческое существо, с которым постоянно приходится вести войну: мы вынуждены относиться к нему так, как он относится к нам, а коль скоро не существует в природе верных мужчин, для чего хранить им верность? Угождай вкусам своего любовника, пока они не противоречат твоим желаниям, выжми все, что можешь, из его моральных и физических способностей; подогревай себя огнем его страсти, вдохновляйся его талантами, но не забывай ни на миг, что он принадлежит к враждебному нам полу, к тому полу, который ведет с нами непрестанную войну. Не упускай ни единой возможности отомстить за оскорбления, которые мы терпим от мужчин и которые ты сама испытываешь каждый день; словом, твой граф – мужчина, и ты должна водить его за нос… Боюсь, Жюльетта, что в этой области ты все еще блуждаешь в потемках невероятного невежества: ты добра, мягкосердечна, поэтому испытываешь к мужчинам уважение. А в принципе их надо только использовать и обманывать – большего они не заслуживают. Из Сен-Фона ты не выцарапала и шестой части того, что получила бы я, имей он ко мне такую же слабость; на твоем месте я бы каждый день относила в банк по миллиону.
На этом наш разговор, который мы вели в карете Клервиль по дороге в далекое предместье Сен-Жак, прервался, так как мы подъехали к дому, где жила колдунья.
Это был небольшой домик, стоявший уединенно посреди садов и огородов; один из наших лакеев позвонил в дверь, которую тут же открыла пожилая женщина, по виду служанка. Узнав о цели нашего визита, она прежде всего попросила нас отпустить кучера и сопровождающих, сказав, что они должны ждать нас возле винной лавки, довольно далеко от дома. Мы выполнили ее желание, и она провела нас в маленькую комнату. Четверть часа спустя появилась мадам Дюран – сорокалетняя, очень красивая женщина, грациозная, прекрасно сложенная, высокого роста, поразившая меня царственной осанкой, римскими чертами лица, восхитительной кожей и большими выразительными глазами. Речь ее была учтива, но без подобострастия, жесты – сдержанны, вообще весь ее облик и манеры выдавали хорошее происхождение, воспитание и незаурядный ум.
– Сударыня, – обратилась к ней моя подруга, – нас прислали люди, хорошо вам знакомые, которым вы оказали не одну услугу. Прежде всего нам хотелось бы узнать, какое будущее уготовано нам, за что вы получите двадцать пять золотых монет; во-вторых, мы желали бы получить от вас средства, которые позволят нам держать это будущее под контролем, – я имею в виду полный комплект ваших знаменитых ядов. А вот это, – Клервиль протянула ей еще пятьдесят луидоров, – плата за рецепт приготовления этих самых ядов и-за то, что вы покажете нам свою лабораторию и свой сад с ядовитыми растениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197
– Чем же богаче ваше воображение? – прервала я свою подругу.
– Я бы хотела, – серьезно отвечала Клервиль, ничуть не рассердившись, – придумать такое преступление, последствия которого, даже после того, как я совершу его, длились бы вечно, чтобы покуда я жива, в любой час дня и ночи, я служила бы непрекращающейся причиной чьего-то страдания, чтобы это страдание могло шириться и расти, охватить весь мир, превратиться в гигантскую катастрофу, чтобы даже после своей смерти я продолжала существовать в нескончаемом и всеобъемлющем зле и пороке…
– Для осуществления ваших желаний, милая вы моя, лучше всего подойдет то, что можно назвать моральным убийством или просто растлением, через посредство советов, книг или личных примеров. Мы с Бельмором недавно обсуждали этот вопрос, и он набросал кое-какие расчеты, которые показывают, как быстро распространяется эта эпидемия и какое сладострастное ощущение она может вызвать, так как – и мы с вами прекрасно это знаем, – степень злодейства прямо зависит от его последствий.
И мадам де Лорсанж показала слушателям лист бумаги, который оставил ей Бельмор несколько лет назад. Там было написано следующее: «Посвятив себя пороку, один распутник без труда, в течение одного года, может развратить три сотни детей; в продолжение тридцати лет он развратит девять тысяч. Если каждый развращенный им ребенок, когда вырастет, хотя бы на одну четверть усвоит уроки учителя – а на меньшее рассчитывать не приходится – и будет развращать такое же количество юных душ, что вполне возможно, к тому времени, когда истекут указанные тридцать лет, пороком будет охвачено два поколения, и на земле будет минимум девять миллионов человек, развращенных лично им и, еще в большей мере, идеями и примерами, которыми он засеял свою пашню».
– Это блестящая идея, – согласилась Клервиль, – и ее можно попробовать осуществить, но, к сожалению, этот процесс не может все время идти так гладко…
– Надо не только развращать по три сотни человек ежегодно – надо, по мере сил, помогать в этом и другим растлителям.
– Если даже ты найдешь десятерых сообщников, которые одновременно с тобой приступят к исполнению десяти таких планов, все равно размах распространения зла не сравнится с эффектом самой элементарной, чумы или другой заразной болезни.
– Разумеется, – сказала я, – но недостаточно быть простым наблюдателем, ибо столь масштабное предприятие требует постоянного руководства и поддержки. Для этой цели и для окончательного успеха необходимо употребить и другие средства, о которых я говорила минуту назад: советы, примеры, литературные произведения.
– Мне кажется, ты ступаешь на скользкий путь…
– Допустим, но вспомните Макиавелли, который говорил, что лучше действовать без оглядки, нежели быть осмотрительным, поскольку Природа – та же женщина, которую можно покорить только с кнутом в руке. Опыт показывает, как говорит этот мыслитель, что она охотнее дарит свои милости жестокому поклоннику, нежели робкому.
– Твой Бельмор, должно быть, великолепный наставник, – улыбнулась Клервиль.
– Я и не скрываю этого. Мало найдется таких любезных и таких развратных людей. Кстати, он в восторге от сделок, которые я предложила ему совершить: я имею в виду спекуляцию недвижимостью. А как вы считаете, дорогая, можем ли мы, женщины, обманывать человека несмотря на самые добрые с ним отношения?
– И ты еще сомневаешься! – возмутилась Клервиль. – Имея дело с мужчиной, мы имеем перед собой человеческое существо, с которым постоянно приходится вести войну: мы вынуждены относиться к нему так, как он относится к нам, а коль скоро не существует в природе верных мужчин, для чего хранить им верность? Угождай вкусам своего любовника, пока они не противоречат твоим желаниям, выжми все, что можешь, из его моральных и физических способностей; подогревай себя огнем его страсти, вдохновляйся его талантами, но не забывай ни на миг, что он принадлежит к враждебному нам полу, к тому полу, который ведет с нами непрестанную войну. Не упускай ни единой возможности отомстить за оскорбления, которые мы терпим от мужчин и которые ты сама испытываешь каждый день; словом, твой граф – мужчина, и ты должна водить его за нос… Боюсь, Жюльетта, что в этой области ты все еще блуждаешь в потемках невероятного невежества: ты добра, мягкосердечна, поэтому испытываешь к мужчинам уважение. А в принципе их надо только использовать и обманывать – большего они не заслуживают. Из Сен-Фона ты не выцарапала и шестой части того, что получила бы я, имей он ко мне такую же слабость; на твоем месте я бы каждый день относила в банк по миллиону.
На этом наш разговор, который мы вели в карете Клервиль по дороге в далекое предместье Сен-Жак, прервался, так как мы подъехали к дому, где жила колдунья.
Это был небольшой домик, стоявший уединенно посреди садов и огородов; один из наших лакеев позвонил в дверь, которую тут же открыла пожилая женщина, по виду служанка. Узнав о цели нашего визита, она прежде всего попросила нас отпустить кучера и сопровождающих, сказав, что они должны ждать нас возле винной лавки, довольно далеко от дома. Мы выполнили ее желание, и она провела нас в маленькую комнату. Четверть часа спустя появилась мадам Дюран – сорокалетняя, очень красивая женщина, грациозная, прекрасно сложенная, высокого роста, поразившая меня царственной осанкой, римскими чертами лица, восхитительной кожей и большими выразительными глазами. Речь ее была учтива, но без подобострастия, жесты – сдержанны, вообще весь ее облик и манеры выдавали хорошее происхождение, воспитание и незаурядный ум.
– Сударыня, – обратилась к ней моя подруга, – нас прислали люди, хорошо вам знакомые, которым вы оказали не одну услугу. Прежде всего нам хотелось бы узнать, какое будущее уготовано нам, за что вы получите двадцать пять золотых монет; во-вторых, мы желали бы получить от вас средства, которые позволят нам держать это будущее под контролем, – я имею в виду полный комплект ваших знаменитых ядов. А вот это, – Клервиль протянула ей еще пятьдесят луидоров, – плата за рецепт приготовления этих самых ядов и-за то, что вы покажете нам свою лабораторию и свой сад с ядовитыми растениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197