Во время сражения при Плоке Аксельту приносят весть, что его жена Туннель и сын Аксельрульф подло убиты и расчленены на части в их замке. Тогда отец Аксельта предлагает отложить задуманное ими вторжение в Финляндию.
«Я хочу рассыпаться прахом на чужбине», — говорит Аксельт своему отцу.
Таким образом доктор Хольстер заподозрил в Трампере некоторую театральность.
Но на самом деле то, о чем Хольстер даже не подозревал, было куда интереснее. Весь этот отрывок — сражение у Плока и то, что Туннель и сын Аксель-рульф подло убиты и расчленены, а также высказывание Аксельта — полная ахинея. Трампер потерял нить сюжета и, будучи вынужденным представить Хольстеру свой новый перевод, все это выдумал.
Позже он задумал оживить Аксельрульфа и Гун-нель: мол, все произошло из-за путаницы в именах.
Так что в любом случае выданная Трампером строка являлась его собственной.
— Я хотел бы рассыпаться прахом на чужбине. Реакция Хольстера, должно быть, поразила Трампера.
— Желаю вам хорошо провести время, — сказал ему на прощание доктор Вольфрам Хольстер.
Рейс «Люфтганзы» до Франкфурта при вылете из Чикаго оказался наполовину пустым. Еще несколько пассажиров подсели в Нью-Йорке, и все же незанятых мест оставалось больше чем достаточно. Но, несмотря на это, стюардесса «Люфтганзы» уселась именно рядом с Трампером. «Возможно, я похож на человека, которого вот-вот стошнит», — подумал Трампер и действительно почувствовал тошноту.
Стюардесса не слишком хорошо говорила по-английски, но Богусу пока не хотелось переходить на немецкий. Скоро он еще на нем наговорится.
— Это ваш перрвый полед? — чувственно-гортанным голосом спросила она. «Большинство людей даже не догадываются, как прекрасен немецкий язык», — пришло на ум Трамперу.
— Я давно не летал, — ответил он стюардессе, желая, чтобы его внутренности перестали сжиматься и вертеться одновременно с самолетом.
Над Атлантикой они опустились ниже, потом поднялись, потом снова спустились.
Когда зажглась надпись: «ПОЖАЛУЙСТА, ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ», очаровательная стюардесса расстегнула свой.
— Ну вот, мы и взлетели, — сказала она.
Но прежде чем она успела встать, Трампер чуть не бросился мимо нее в проход, позабыв, что его ремень остался застегнутым. Его резко дернуло к ней, и он толкнул стюардессу обратно в кресло. Содержимое его желудка вывернулось прямо ей на колени.
— О, простите, — хрипло выдавил он, соображая, сколько пива выпито им за последние несколько дней.
Стюардесса вскочила, подняла юбку, сделав из нее что-то вроде подноса, и улыбнулась — или попыталась улыбнуться.
— О, простите, — снова произнес он.
— Пожалуйсда, не безпокойтесь, — мягко сказала она.
Но Богус не слышал ее. Он видел за окном сплошную темноту и надеялся, что это всего лишь море.
— Правда, мне страшно жаль…
Стюардесса попыталась уйти, чтобы опорожнить юбку. Но он схватил ее за руку и, не глядя на нее, тупо уставился в окно, снова и снова повторяя:
— Мне страшно жаль, правда! Черт бы все побрал! Но я и в самом деле… будь оно все проклято, страшно сожалею…
Стюардесса неловко опустилась на колени в проходе рядом с ним, осторожно удерживая юбку.
— Пожалуйсда, вы… эй, вы! — глухо произнесла она. Но он начал плакать. — Пожалуйсда, забудьде об этом… — взмолилась она. Она дотронулась до его лица. — Послушайде, Пожалуйсда! — Упрашивала она. — Вы мне не повериде, но это случаедся постоянно.
Глава 21
САМОДЕЛЬНОЕ КИНО
Кент крутил проектор. Это была видавшая виды копия с оригинала, которую Тюльпен смонтировала начерно, чтобы можно было уловить общую концепцию.
Трампер включил магнитофон. Его пленки были склеены не менее небрежно, чем сам фильм: звуковая запись не везде была синхронной, так что ему приходилось постоянно просить Кента замедлить или увеличить скорость проектора и вечно дергаться из-за скорости магнитофона. В общем, это был все тот же любительский процесс, который Трампер имел привилегию наблюдать с тех пор, как начал работать с Ральфом. Большинство отснятых кадров делались ручной камерой, поэтому они дергались, как если бы это была кинохроника. Большая часть фильма шла без звука; отдельно записанный саунд-трек должен был налагаться позже. Ральф практически перестал пользоваться синхронным звуком. Даже сама пленка была нестандартной — высокая скорость, шероховатая фактура, — к тому же Ральф, обычно мастерски владеющий светом, передержал или недодержал половину отснятого материала. Ральф, истинный гений фотолаборатории, ухитрился обработать часть пленки так, будто ее хватали плоскогубцами и заляпали химикатами, которые предназначались скорее для удаления ржавчины, чем для проявления пленки.
Непревзойденный создатель шедевров, Ральф сделал это преднамеренно: на самом деле кое-какие дырки на пленке были проделаны перочинным ножом. Поскольку в фотолаборатории не нашлось пыли, Ральф, должно быть, подмел половину Нью-Йорка катушками, чтобы добиться того эффекта загрязненности, который он получил. Возможно, потом, когда фильм выйдет на экран — если только выйдет, — Ральф сообщит об использовании специальных треснутых линз в камере.
Когда Ральфу захотелось прогнать весь этот невнятный суррогат еще раз, Трампер догадался, что он получил именно то, что хотел.
— По-моему, здорово, — заметил Ральф. — Намного лучше, чем раньше.
— Ты хочешь знать, как это будет звучать? — спросил Трампер, нажимая на кнопку магнитофона. — Это звучит так, как если бы звук был записан на фабрике, изготовляющей жестяные консервные банки. А ты знаешь, как это выглядит? Это выглядит так, как если бы у тебя украли штатив, а ты оказался настолько беден, что тебе пришлось заложить экспонометр, чтобы купить самое дешевое кинооборудование в Гонконге.
Тюльпен кашлянула.
— Это выглядит так, — разошелся Трампер, — как если бы твоя фотолаборатория находилась в здании без окон, обдуваемом песчаными бурями.
Даже Кент ничего не сказал. Возможно, фильм ему тоже не понравился, но он питал к Ральфу безграничное доверие. Если бы Ральф попросил его зарядить камеру оберточной бумагой, то он попытался бы это сделать.
— Это выглядит как настоящее самодельное кино, — заявил Трампер.
— Оно и есть самодельное, Тамп-Тамп, — сказал Ральф. — Можно посмотреть еще раз с первой катушки, пожалуйста?
— Если только пленка не развалится на части, — съязвил Трампер. — Мне придется сделать копию. На ней намного больше склеек, чем это возможно в принципе. И она почти такая же жесткая, как волосы на лобке.
— Еще раз, Тамп-Тамп? — попросил Ральф.
— Если мне придется остановиться хоть раз, — предупредил Трампер, — то вся эта хреновина развалится на части.
— Тогда мы прогоним фильм без остановки, ладно, Кент?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
«Я хочу рассыпаться прахом на чужбине», — говорит Аксельт своему отцу.
Таким образом доктор Хольстер заподозрил в Трампере некоторую театральность.
Но на самом деле то, о чем Хольстер даже не подозревал, было куда интереснее. Весь этот отрывок — сражение у Плока и то, что Туннель и сын Аксель-рульф подло убиты и расчленены, а также высказывание Аксельта — полная ахинея. Трампер потерял нить сюжета и, будучи вынужденным представить Хольстеру свой новый перевод, все это выдумал.
Позже он задумал оживить Аксельрульфа и Гун-нель: мол, все произошло из-за путаницы в именах.
Так что в любом случае выданная Трампером строка являлась его собственной.
— Я хотел бы рассыпаться прахом на чужбине. Реакция Хольстера, должно быть, поразила Трампера.
— Желаю вам хорошо провести время, — сказал ему на прощание доктор Вольфрам Хольстер.
Рейс «Люфтганзы» до Франкфурта при вылете из Чикаго оказался наполовину пустым. Еще несколько пассажиров подсели в Нью-Йорке, и все же незанятых мест оставалось больше чем достаточно. Но, несмотря на это, стюардесса «Люфтганзы» уселась именно рядом с Трампером. «Возможно, я похож на человека, которого вот-вот стошнит», — подумал Трампер и действительно почувствовал тошноту.
Стюардесса не слишком хорошо говорила по-английски, но Богусу пока не хотелось переходить на немецкий. Скоро он еще на нем наговорится.
— Это ваш перрвый полед? — чувственно-гортанным голосом спросила она. «Большинство людей даже не догадываются, как прекрасен немецкий язык», — пришло на ум Трамперу.
— Я давно не летал, — ответил он стюардессе, желая, чтобы его внутренности перестали сжиматься и вертеться одновременно с самолетом.
Над Атлантикой они опустились ниже, потом поднялись, потом снова спустились.
Когда зажглась надпись: «ПОЖАЛУЙСТА, ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ», очаровательная стюардесса расстегнула свой.
— Ну вот, мы и взлетели, — сказала она.
Но прежде чем она успела встать, Трампер чуть не бросился мимо нее в проход, позабыв, что его ремень остался застегнутым. Его резко дернуло к ней, и он толкнул стюардессу обратно в кресло. Содержимое его желудка вывернулось прямо ей на колени.
— О, простите, — хрипло выдавил он, соображая, сколько пива выпито им за последние несколько дней.
Стюардесса вскочила, подняла юбку, сделав из нее что-то вроде подноса, и улыбнулась — или попыталась улыбнуться.
— О, простите, — снова произнес он.
— Пожалуйсда, не безпокойтесь, — мягко сказала она.
Но Богус не слышал ее. Он видел за окном сплошную темноту и надеялся, что это всего лишь море.
— Правда, мне страшно жаль…
Стюардесса попыталась уйти, чтобы опорожнить юбку. Но он схватил ее за руку и, не глядя на нее, тупо уставился в окно, снова и снова повторяя:
— Мне страшно жаль, правда! Черт бы все побрал! Но я и в самом деле… будь оно все проклято, страшно сожалею…
Стюардесса неловко опустилась на колени в проходе рядом с ним, осторожно удерживая юбку.
— Пожалуйсда, вы… эй, вы! — глухо произнесла она. Но он начал плакать. — Пожалуйсда, забудьде об этом… — взмолилась она. Она дотронулась до его лица. — Послушайде, Пожалуйсда! — Упрашивала она. — Вы мне не повериде, но это случаедся постоянно.
Глава 21
САМОДЕЛЬНОЕ КИНО
Кент крутил проектор. Это была видавшая виды копия с оригинала, которую Тюльпен смонтировала начерно, чтобы можно было уловить общую концепцию.
Трампер включил магнитофон. Его пленки были склеены не менее небрежно, чем сам фильм: звуковая запись не везде была синхронной, так что ему приходилось постоянно просить Кента замедлить или увеличить скорость проектора и вечно дергаться из-за скорости магнитофона. В общем, это был все тот же любительский процесс, который Трампер имел привилегию наблюдать с тех пор, как начал работать с Ральфом. Большинство отснятых кадров делались ручной камерой, поэтому они дергались, как если бы это была кинохроника. Большая часть фильма шла без звука; отдельно записанный саунд-трек должен был налагаться позже. Ральф практически перестал пользоваться синхронным звуком. Даже сама пленка была нестандартной — высокая скорость, шероховатая фактура, — к тому же Ральф, обычно мастерски владеющий светом, передержал или недодержал половину отснятого материала. Ральф, истинный гений фотолаборатории, ухитрился обработать часть пленки так, будто ее хватали плоскогубцами и заляпали химикатами, которые предназначались скорее для удаления ржавчины, чем для проявления пленки.
Непревзойденный создатель шедевров, Ральф сделал это преднамеренно: на самом деле кое-какие дырки на пленке были проделаны перочинным ножом. Поскольку в фотолаборатории не нашлось пыли, Ральф, должно быть, подмел половину Нью-Йорка катушками, чтобы добиться того эффекта загрязненности, который он получил. Возможно, потом, когда фильм выйдет на экран — если только выйдет, — Ральф сообщит об использовании специальных треснутых линз в камере.
Когда Ральфу захотелось прогнать весь этот невнятный суррогат еще раз, Трампер догадался, что он получил именно то, что хотел.
— По-моему, здорово, — заметил Ральф. — Намного лучше, чем раньше.
— Ты хочешь знать, как это будет звучать? — спросил Трампер, нажимая на кнопку магнитофона. — Это звучит так, как если бы звук был записан на фабрике, изготовляющей жестяные консервные банки. А ты знаешь, как это выглядит? Это выглядит так, как если бы у тебя украли штатив, а ты оказался настолько беден, что тебе пришлось заложить экспонометр, чтобы купить самое дешевое кинооборудование в Гонконге.
Тюльпен кашлянула.
— Это выглядит так, — разошелся Трампер, — как если бы твоя фотолаборатория находилась в здании без окон, обдуваемом песчаными бурями.
Даже Кент ничего не сказал. Возможно, фильм ему тоже не понравился, но он питал к Ральфу безграничное доверие. Если бы Ральф попросил его зарядить камеру оберточной бумагой, то он попытался бы это сделать.
— Это выглядит как настоящее самодельное кино, — заявил Трампер.
— Оно и есть самодельное, Тамп-Тамп, — сказал Ральф. — Можно посмотреть еще раз с первой катушки, пожалуйста?
— Если только пленка не развалится на части, — съязвил Трампер. — Мне придется сделать копию. На ней намного больше склеек, чем это возможно в принципе. И она почти такая же жесткая, как волосы на лобке.
— Еще раз, Тамп-Тамп? — попросил Ральф.
— Если мне придется остановиться хоть раз, — предупредил Трампер, — то вся эта хреновина развалится на части.
— Тогда мы прогоним фильм без остановки, ладно, Кент?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110