Считая своего благодетеля совершенно погибшим, неблагодарный забыл все это и стал заискивать благосклонности у его врагов, причем упустил из виду самые элементарные правила благоразумия и приличия. Он ругал короля, сорвал с себя орден Черного Орла и попрал его ногами; поступок этот возмутил даже императорских генералов, которые отнеслись к этому с презрительной укоризной. Вскоре после того он бежал в Богемские горы, чтобы скрыть там свой позор. Затем он отправился в Вену, где знать отнеслась к нему с пренебрежением; Мария-Терезия и император Франц сильно порицали его и не согласились даже дать ему аудиенцию. В Риме он тоже не встретил ни защиты, ни сострадания; там его давно уже ненавидели за излишне свободный образ жизни; протянув уныло остаток дней своих, он умер изгнанником в Богемии в 1795 году.
Иезуиты были благоразумнее; очевидно, они имели лучшее мнение об удачах Фридриха, так как раненные в битве пруссаки нашли в их лице преданных друзей. Поместив несчастных в своей обширной коллегии, они заботливо ухаживали за ними; поведение это, вызванное политическими соображениями, прикрывалось личиной человеколюбия, и именно поэтому Фридрих не обратил на него внимания.
Победители опубликовали уже много распоряжений, касавшихся управления страной. Пленные пруссаки, уроженцы Силезии, были распущены по домам, и множество чиновников уже присягнуло на верность Марии-Терезии, как вдруг «Берлинский вахтпарад» подошел к столице Силезии.
В начале декабря холода до того усилились, что занятие зимних квартир являлось неотложной необходимостью. Всякий другой полководец на месте росбахского победителя удовлетворился бы в это суровое время года надеждами на будущую кампанию, занялся бы укреплением Одера, защитой Глогау и прикрытием Саксонии. Но планы Фридриха были совсем иные. Он хотел безотлагательно освободить Силезию. Совершив в двенадцать дней переход из Лейпцига к Одеру, он присоединил к себе по пути бежавшую армию герцога Бевернского и подошел к Бреславлю, где укрепился неприятель. Решившись на атаку даже в том случае, если бы пришлось взбираться для этого на вершины высочайших гор, король созвал всех генералов и штаб-офицеров и сказал им краткую, но сильную речь. Он изобразил свое бедственное положение, привел им на память храбрость предков их, кровь, пролитую прусскими героями, за которую надо было отомстить, и славу прусского имени; причем он выразил свое сильное упование на их мужество, усердие и любовь к родине, так как был намерен теперь же атаковать врага и отнять у него все приобре тенные тем преимущества. Этой торжественной речью он воспламенил своих воинов до энтузиазма; некоторые проливали слезы, все были растроганы. Знатнейшие генералы ответили от имени всей этой горстки героев и в кратких, но многозначительных словах поклялись королю победить или умереть. Такое настроение охватило вскоре всю прусскую армию; а когда узнали, что австрийцы покинули свою необыкновенно выгодную позицию, – атаковать которую дерзнул бы разве отчаянный человек, – и идут навстречу пруссакам, то последние сочли врага уже побежденным.
Выступление из лагеря австрийцев было решено на общем военном собрании, хотя Даун считал, что им теперь более, чем когда-либо, необходима осмотрительность для сохранения действительно многочисленных выгод, приобретенных ими. Безопасное положение необыкновенно сильного лагеря при обильно снабженной крепости относительно ослабленной, истощенной армии не могло быть сравнимо с сомнительным исходом битвы в поле. Для удержания в течение зимы всех завоеваний битва не была нужна, да ничто и не побуждало их к ней. Но спесь остальных генералов одержала верх над благоразумием. «Недостойно оставаться в бездействии нашим победоносным войскам», – говорили они; к ним присоединились льстецы, уверявшие принца Лотарингского, что от него лишь зависит окончание войны с помощью сражения, исход которого не подлежит никакому сомнению. Это мнение, поддерживаемое особенно Лукези, одним из знатнейших генералов, превозмогло; уверенность принца и остальных опытных генералов была так велика, что полевую пекарню не везли, как обыкновенно, в хвосте армии, а выслали вперед в город Неймарк, так что, собственно говоря, послали ее королю. Фридрих, уже атаковавший и рассеявший при Пархвице маленький отряд императорского генерала Герсдорфа, по прибытии своем в Неймарк немало был удивлен, встретя этот авангард, состоящий из пекарни. Чтобы не терять времени, высланные вперед драгуны и гусары должны были спешиться и осадить город, который, впрочем, скоро был взят вместе с 5000 пленных; после этого Фридрих пошел дальше.
5 декабря, близ деревни Лейтен, произошла одна из величайших битв нашего столетия. Обе армии во всем разнились между собой. Фридрих командовал 33 000 пруссаков, а Карл Лотарингский – 90 000 австрийцев, которые совершенно уповали на свое грозное могущество, на мощных своих союзников и на обладание уже наполовину завоеванной Силезией. Пруссаки же полагались на свою ученую тактику и на своего великого полководца. Одна армия изобиловала во всем, благодаря бреславльским запасным складам и беспрепятственному подвозу из Богемии; другая же нуждалась во многом. Одна из них пользовалась продолжительным спокойствием, другая же была истощена форсированными маршами в стужу. В этот достопамятный день австрийцы были воодушевлены обыкновенным военным мужеством, пруссаки же находились в необыкновенно приподнятом настроении.
Обе армии встретились на обширной равнине, удобнее которой Фридрих не мог и желать для своих маневров. Австрийцы, впервые выступившие на бой в открытом поле, выстроились громадными необозримыми линиями и не верили своим глазам, увидя маленькую прусскую армию, собиравшуюся атаковать их. Здесь-то обнаружился великий гений Фридриха; он избрал косой порядок битвы, даровавший грекам столько побед, при помощи которого Эпаминонд преодолел непобедимых дотоле спартанцев. Он основывается на том, чтобы удерживать в бездействии большую часть неприятельских войск, оставляя их в нерешительности и приводя в замешательство, поставить на главный пункт атаки больше солдат, чем у неприятеля, и таким образом как бы исторгнуть победу у него; такой прием почитается высшим образцом военного искусства. Фридрих производил фальшивые маневры против правого крыла неприятеля, тогда как на самом деле готовился атаковать левый. С этой целью он произвел в одной части своей линии маневр, который, хотя и был заимствован у других войск, но который до этого лишь одни пруссаки могли выполнить в надлежащем порядке и с необходимой быстротой. Для такой эволюции разделяют линию на несколько плутонгов, сближают их и таким образом двигают всю массу людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139