Австрийская пехота спокойно стояла в своем укрепленном лагере, занятая приготовлением обеда, а конница была на фуражировке, когда Фридрих приступил к делу; несмотря на известия о приближении короля, принесенные форпостами, в лагере не верили тому, что Фридрих будет атаковать. Принц Карл тотчас же велел вернуть фуражиров. Несмотря на неудобство местоположения, прусская пехота атаковала с удивительным мужеством. Солдаты по узким плотинам шли только отдельными взводами, а шедшие по лугам вязли в тине на каждом шагу; полки Мейеринка и Трескова погрязли по колено в болоте и лишь с большим трудом вышли оттуда. Солдаты помогали друг другу и ободряли себя взаимно. Многие батальоны должны были при этом оставить свои орудия, несмотря на необходимость их поддержки. В час пополудни пруссаки преодолели все препятствия и начали выстраиваться в боевой порядок. Не отдохнув даже после столь сильного напряжения, они неустрашимо бросились на неприятеля, встретившего их страшным огнем артиллерии. Целые роты пруссаков падали оземь, однако полк Винтерфельда захватил одну батарею, но ценою жизни почти всех своих солдат. Это не препятствовало наступлению гренадерского батальона Вредена, кричавшего единодушно: «Товарищи, дайте нам подойти, вам довольно чести!» Король велел, не стреляя из ружей, броситься прямо в штыки; но картечный огонь австрийцев был так смертоносен, что положил предел человеческой храбрости. Многие прусские полки отступили.
Между тем конница с обеих сторон вступила в рукопашный бой; командовавший прусской кавалерией принц Шейнах атаковал с частью ее всю австрийскую и разбил первую линию неприятеля. Но тот совершил обход, и Шейнах потерял оба фланга и был отбит второй линией неприятелей. Тем не менее прусская конница выстроилась вновь, получила подкрепление и снова ударила по неприятелю. Это была решительная атака. Австрийская конница была совершенно расстроена и отброшена на свою же пехоту, которую привела в замешательство. Прусские гусары, воспользовавшись этим, напали на нее и увеличили еще расстройство ее рядов.
В это время фельдмаршал Шверин поспешно приводил в порядок пехоту, отступившую перед ужасным железным градом ядер, и повел ее на врага. Он стал перед полком, сошел с лошади и со словами: «Вперед, дети мои!» – схватил знамя, которое в руках его должно было указывать путь к победе. Пруссаки действительно нашли этот путь, но благородный вождь их пал, сраженный четырьмя картечными пулями. Королевское знамя покрыло его тело, скрыв искаженные черты его. Многие прусские генералы, подражая его примеру, пешими вели в бой свои бригады; принц Генрих также соскочил с лошади и во главе своих солдат взял приступом одну неприятельскую батарею. Тогда все остальные силы пруссаков устремились на австрийцев и погнали их до самого лагеря. Тут стояли еще палатки, ко торые не успели убрать. Герцог Фердинанд Браун швейгский, важнейший помощник Фридриха в этот кровавый день, как и в течение всей войны, заметил между прочим, что мужество неприятеля не ослабевало и что левое крыло его продолжало удерживать свою позицию. Он просил позволения у короля отступить от плана битвы, желая атаковать неприятельский фланг. Король ответил, чтобы тот поступал по своему усмотрению. Фердинанд тотчас же взял несколько полков из правого прусского крыла и бросился с фланга и с тыла на неприятеля, гнал его с горы на гору и взял приступом семь укрепленных позиций, занятых австрийскими гренадерами, составлявшими гордость императорской армии. Неприятель пришел в замешательство, так что оба крыла несколько отделились друг от друга. Фридрих тотчас же воспользовался этим; он бросился в открывшееся пространство и разъединил их окончательно. Но, к сожалению, прусская легкая конница была далеко; будь она тут же – гибель неприятеля была бы неизбежна. Разбитая армия составляла теперь две колонны: меньшая побежала через поля, а другая бросилась к Праге. Убежище это выбрали второпях, не думая о последствиях; уже через несколько часов они увидели весь ужас своего положения и в тот же день пытались было выйти оттуда, но пруссаки уже заняли все выходы из города, насколько это возможно было сделать в темноте ночи, и австрийцы принуждены были возвратиться в свою военную тюрьму.
Таковы были события этой достопамятной битвы, которая длилась с девяти часов утра до восьми часов вечера. По многочисленности сражавшихся войск, потокам крови, ошибкам со стороны побежденных, смерти опытного полководца в минуту величайшего расстройства, по храбрости, выказанной с обеих сторон, по большим трудностям, которые пришлось преодолеть, и по унынию, в которое погружены были побежденные, она весьма походила на сражение при Каннах, где Ганнибал так разбил римлян, как никто еще не делал этого до него. Римская битва решила судьбу всей Италии, кроме Рима; немецкая так же могла бы решить судьбу всей войны и изменить политическое состояние всей Германии, если б не одно весьма ничтожное обстоятельство, а именно, если б не отсутствие двух несчастных понтонов, которое решило судьбу стольких наций. Армия принца Морица Дессауского находилась выше Праги у Браника, по ту сторону Молдавы, через которую хотели построить мост, чтобы зайти в тыл неприятеля. Но в реке этой вода стала прибывать; этого не предвидели, и недоставало лишь нескольких понтонов для завершения моста. Таким образом, храбрые пруссаки лишь издали могли наблюдать сражение. Еще несколько понтонов – и ни минуты нельзя было бы сомневаться в окончательной гибели огромного австрийского войска, от которого теперь зависела участь могущественной монархии. День этот стал бы тогда бессмертным во всемирной истории; не произошло бы ни Коллинского, ни Гохкирхенского сражений, словом, история войны была бы совсем не та, какая теперь занесена в летописи восемнадцатого столетия. Все, что Мориц мог сделать в положении, столь обидном для героя, ограничилось канонадой по австрийцам, ретирующимся к армии Дауна.
Потери пруссаков в этот день равнялись 16 500 человек убитыми и ранеными; 1550 были взяты в плен. Многие дельные вожди их остались на поле битвы, кроме них еще фельдмаршал Шверин, а из генералов – принц Гольштинский, принц Ангальтский, Гольц, Гаутхармуа и другие; Фуке и Винтерфельд были опасно ранены. Австрийцы насчитывали 19 000 убитыми и ранеными, при этом они лишились 5000 пленных, которые с 60 орудиями, большим количеством знамен и штандартов, военной кассой и обозом достались победителю. Еще с поля битвы король писал своей матери: «Я и братья мои живы и здоровы; австрийцы проиграли битву, а я свободно могу действовать, имея еще 150 000 человек. Мы овладели королевством, которое даст нам денег и войско.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139