когда же являлась к тому необходимость, они соскакивали с коней и стреляли из пушек, которые теперь не оставались позади, а могли даже упредить пехоту и даже сопровождать гусар в случае надобности. Кроме того, этим облегчалась тяжелая служба во время битвы при перевозке и больших грузов, так как солдаты, не утомленные предшествовавшим ей маршем, быстрее могли справиться со своим делом.
Много иноземных офицеров, даже из неприятельских армий, поступили теперь на прусскую службу. Между ними был также французский полковник Гешрей, уроженец Баварии. Так как он отличался в качестве партизана – хотя и не в этой войне, а в войне за Австрийское наследство, – то король разрешил ему основать корпус волонтеров в 2400 человек. Другой французский офицер, обер-лейтенант Тюрригель, тоже баварец и друг Гешрея, недовольный, как и он, версальским двором, поступил также на службу к Фридриху и стал командиром этого корпуса, который он создал единственно благодаря своей большой энергии, и вскоре собрал в нем полный комплект. Этот странный человек, одаренный от природы весьма предприимчивым духом и редкой пронырливостью, служил во французской армии предводителем отряда шпионов. Он их вербовал, распределял им должности, платил им жалованье, снабжал их необходимыми инструкциями, постоянно переписывался с ними и выводил из их различных донесений результаты, которые затем представлял на рассмотрение вождям армии и версальскому кабинету. Сам он путешествовал в областях, занятых неприятелем, принимая всевозможные наружности, имена и одежды, снабженный почетными пропусками, документами и рекомендательными письмами от министров и послов нейтральных дворов. Таким образом он объездил все северогерманские области, пробираясь в лагери и крепости, и так хорошо умел носить свою личину, что в Магдебурге ему удалось сидеть за трапезой коменданта в то время, когда последний получил от короля письмо с приказом остерегаться главного французского шпиона, который был выслан на разведку прусских крепостей. Везде сопровождали его удачи, благодаря его необыкновенной храбрости и хитрости.
Тюрригель избирал для основы шпионства какой-нибудь центр, откуда он высылал все свои распоряжения и куда должны были направляться все письма его помощников. Там он глубокомысленно сопоставлял их и результаты сообщал французским полководцам. Если он объезжал свой кордон разведок, то оставлял временного правителя для упорядочения своей благородной корреспонденции. Главные его квартиры находились большей частью в Готе или в Эрфурте. Неутомимые старания этого офицера отчасти заменяли французам недостаток легких войск. Многие неудачи, грозившие их магазинам, крепостям и армиям, были предотвращены его своевременными донесениями, кроме того, многие предложенные им планы были удачно исполнены. И все это происходило в стране, где французов не любили и где Тюрригель мог добиться своей цели лишь с помощью золота и хитрости. Маршал Саксонский первый заметил его способности и выбрал его для таких поручений; перед войной двор посылал его на Менорку, и обстоятельное донесение его о всем, виденном там, немало способствовало к овладению этим островом. Уход этого обиженного ими офицера был для них истинной потерей, а перемена его службы обещала пруссакам двойные выгоды.
Но честолюбие и злоба Гешрея уничтожили эти надежды. Он завидовал уважению, оказываемому его другу, и, с целью удалить его, возбудил у короля подозрение, что Тюрригель, так хорошо знакомый с профессией шпионства, может быть, с недобрыми намерениями вступил на его службу. Этого подозрения, хотя и лишенного всяких оснований, было достаточно, и король велел, в виде предосторожности, препроводить командира добровольного корпуса в Магдебург, где он при полном окладе жалованья должен был проживать, но не в крепости, а лишь в черте города. Там он и остался до конца войны. Судьба отмстила за его отставку, так как вскоре, благодаря оплошности генерала Гешрея, часть корпуса последнего и он сам попали в плен при нападении на Нордгаузен. Впоследствии Тюрригель заселил испанские пустоши, известные под именем Сьерра-Морена; он привел сюда несколько тысяч немцев, которые в короткое время превратили их в цветущие поля.
В Лейпциге был урегулирован контрибуционный вопрос предыдущего года при содействии берлинского купца Гоцковского, и город свободнее вздохнул; но это длилось всего один год. Продолжавшаяся война породила новые требования, простиравшиеся теперь до 3 000 000 рейхсталеров. Эта контрибуция, которая, несмотря на сильное сокращение торговли, павший кредит и преобладавшую бедность, была больше всех предыдущих, должна была быть исторгнута насильственными мерами. Поручение это было дано жестокосердным людям, а король был тогда далеко. В этой крайней нужде город снова обратился к Гоцковскому, который тотчас же отправился к Фридриху в Бреславль и стал ему делать самые энергичные представления. Монарх отвечал: «Столько моих земель находится в неприятельских руках, где ж мне взять денег для продолжения войны?» Но он все же уменьшил контрибуционную сумму до 1 000 000 рейхсталеров, на которые Гоцковский дал ему свои собственные векселя и взял ответственность на себя. Фридрих опять напомнил ему, что он не должен при этом забывать о себе. Гоцковский ему не перечил, но поступил согласно своим обыкновенным принципам, совершенно бескорыстно и с величайшей готовностью, хотя город был ему еще должен в счет предыдущих контрибуций 200 000 рейхсталеров. Новый декрет совета от 20 января 1762 года представил новое доказательство этого великодушия и новые выражения своей благодарности. Ужасные бедствия прошлых лет были предотвращены этим его поручительством.
Продолжавшаяся при венском дворе система не обменивать пленных была причиной ужасной сцены в Кюстрине. Часть предместий уцелела от поджога русских, и тут жили оставшиеся граждане и гарнизон. В других предместьях начинали уже отстраивать дома или в ожидании мира делать обитаемыми оставшиеся развалины. Прежние жители города постепенно стали являться и заниматься, насколько было возможно, своим делом. Прусский гарнизон состоял тут всего из 550 человек гарнизонных солдат и земской милиции, между которыми находилось немало инвалидов. Это небольшое число людей должно было не только защищать валы крепости, но и оберегать 4900 австрийских военнопленных, которых водворили тут с некоторых пор. Из них 4100 человек принадлежали к регулярным войскам, а остальные 800 человек были кроаты, тип войск, столь деятельных в этой и предыдущих войнах этой монархии и потому заслуживающих ближайшего ознакомления с ними.
Этот народ дает лучшие в Европе легкие войска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Много иноземных офицеров, даже из неприятельских армий, поступили теперь на прусскую службу. Между ними был также французский полковник Гешрей, уроженец Баварии. Так как он отличался в качестве партизана – хотя и не в этой войне, а в войне за Австрийское наследство, – то король разрешил ему основать корпус волонтеров в 2400 человек. Другой французский офицер, обер-лейтенант Тюрригель, тоже баварец и друг Гешрея, недовольный, как и он, версальским двором, поступил также на службу к Фридриху и стал командиром этого корпуса, который он создал единственно благодаря своей большой энергии, и вскоре собрал в нем полный комплект. Этот странный человек, одаренный от природы весьма предприимчивым духом и редкой пронырливостью, служил во французской армии предводителем отряда шпионов. Он их вербовал, распределял им должности, платил им жалованье, снабжал их необходимыми инструкциями, постоянно переписывался с ними и выводил из их различных донесений результаты, которые затем представлял на рассмотрение вождям армии и версальскому кабинету. Сам он путешествовал в областях, занятых неприятелем, принимая всевозможные наружности, имена и одежды, снабженный почетными пропусками, документами и рекомендательными письмами от министров и послов нейтральных дворов. Таким образом он объездил все северогерманские области, пробираясь в лагери и крепости, и так хорошо умел носить свою личину, что в Магдебурге ему удалось сидеть за трапезой коменданта в то время, когда последний получил от короля письмо с приказом остерегаться главного французского шпиона, который был выслан на разведку прусских крепостей. Везде сопровождали его удачи, благодаря его необыкновенной храбрости и хитрости.
Тюрригель избирал для основы шпионства какой-нибудь центр, откуда он высылал все свои распоряжения и куда должны были направляться все письма его помощников. Там он глубокомысленно сопоставлял их и результаты сообщал французским полководцам. Если он объезжал свой кордон разведок, то оставлял временного правителя для упорядочения своей благородной корреспонденции. Главные его квартиры находились большей частью в Готе или в Эрфурте. Неутомимые старания этого офицера отчасти заменяли французам недостаток легких войск. Многие неудачи, грозившие их магазинам, крепостям и армиям, были предотвращены его своевременными донесениями, кроме того, многие предложенные им планы были удачно исполнены. И все это происходило в стране, где французов не любили и где Тюрригель мог добиться своей цели лишь с помощью золота и хитрости. Маршал Саксонский первый заметил его способности и выбрал его для таких поручений; перед войной двор посылал его на Менорку, и обстоятельное донесение его о всем, виденном там, немало способствовало к овладению этим островом. Уход этого обиженного ими офицера был для них истинной потерей, а перемена его службы обещала пруссакам двойные выгоды.
Но честолюбие и злоба Гешрея уничтожили эти надежды. Он завидовал уважению, оказываемому его другу, и, с целью удалить его, возбудил у короля подозрение, что Тюрригель, так хорошо знакомый с профессией шпионства, может быть, с недобрыми намерениями вступил на его службу. Этого подозрения, хотя и лишенного всяких оснований, было достаточно, и король велел, в виде предосторожности, препроводить командира добровольного корпуса в Магдебург, где он при полном окладе жалованья должен был проживать, но не в крепости, а лишь в черте города. Там он и остался до конца войны. Судьба отмстила за его отставку, так как вскоре, благодаря оплошности генерала Гешрея, часть корпуса последнего и он сам попали в плен при нападении на Нордгаузен. Впоследствии Тюрригель заселил испанские пустоши, известные под именем Сьерра-Морена; он привел сюда несколько тысяч немцев, которые в короткое время превратили их в цветущие поля.
В Лейпциге был урегулирован контрибуционный вопрос предыдущего года при содействии берлинского купца Гоцковского, и город свободнее вздохнул; но это длилось всего один год. Продолжавшаяся война породила новые требования, простиравшиеся теперь до 3 000 000 рейхсталеров. Эта контрибуция, которая, несмотря на сильное сокращение торговли, павший кредит и преобладавшую бедность, была больше всех предыдущих, должна была быть исторгнута насильственными мерами. Поручение это было дано жестокосердным людям, а король был тогда далеко. В этой крайней нужде город снова обратился к Гоцковскому, который тотчас же отправился к Фридриху в Бреславль и стал ему делать самые энергичные представления. Монарх отвечал: «Столько моих земель находится в неприятельских руках, где ж мне взять денег для продолжения войны?» Но он все же уменьшил контрибуционную сумму до 1 000 000 рейхсталеров, на которые Гоцковский дал ему свои собственные векселя и взял ответственность на себя. Фридрих опять напомнил ему, что он не должен при этом забывать о себе. Гоцковский ему не перечил, но поступил согласно своим обыкновенным принципам, совершенно бескорыстно и с величайшей готовностью, хотя город был ему еще должен в счет предыдущих контрибуций 200 000 рейхсталеров. Новый декрет совета от 20 января 1762 года представил новое доказательство этого великодушия и новые выражения своей благодарности. Ужасные бедствия прошлых лет были предотвращены этим его поручительством.
Продолжавшаяся при венском дворе система не обменивать пленных была причиной ужасной сцены в Кюстрине. Часть предместий уцелела от поджога русских, и тут жили оставшиеся граждане и гарнизон. В других предместьях начинали уже отстраивать дома или в ожидании мира делать обитаемыми оставшиеся развалины. Прежние жители города постепенно стали являться и заниматься, насколько было возможно, своим делом. Прусский гарнизон состоял тут всего из 550 человек гарнизонных солдат и земской милиции, между которыми находилось немало инвалидов. Это небольшое число людей должно было не только защищать валы крепости, но и оберегать 4900 австрийских военнопленных, которых водворили тут с некоторых пор. Из них 4100 человек принадлежали к регулярным войскам, а остальные 800 человек были кроаты, тип войск, столь деятельных в этой и предыдущих войнах этой монархии и потому заслуживающих ближайшего ознакомления с ними.
Этот народ дает лучшие в Европе легкие войска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139