Некоторые генералы хотели защищать его со своими бригадами, но главнокомандующий запретил им это, говоря: «Если мы будем разбиты, то вряд ли нам удастся спасти что-либо из обоза; если же победим, то мы его скоро отнимем». Следуя этому мудрому принципу, благодаря которому Фридрих выиграл в 1745 году сражение при Сооре, пруссаки предоставили свой обоз на разграбление неприятелю и сражались нераздельно. Генерал Бек продолжал свою атаку очень искусно и энергично, так что приобрел некоторые преимущества, но Ласси и Брентано плохо поддерживали его. Между тем пруссаки везде стали во фронт, надеясь на энергию своего короля.
Эта надежда войск его оправдалась, так как при первых же пушечных выстрелах принц Вюртембергский вскочил на лошадь, поспешил во главе королевской конницы во весь опор на место битвы и ударил на корпус О’Доннеля, который был тотчас же опрокинут. За этой конницей следовала полной рысью так называемая конная артиллерия из королевской армии, а за ней сам Фридрих во главе гусарского полка, за которым должны были поспевать несколько пехотных бригад. Впрочем, еще до их прибытия неприятель был уже совершенно выбит из позиции. Потери его составляли 1200 убитых и раненых и 1500 пленных. Пруссаки насчитывали 1000 убитых и раненых и несколько сотен пленных. Обоз их, который неприятель стал было грабить, был вновь отбит с незначительным уроном.
Много высших и низших начальников обнаружили в этой битве большую храбрость, за которую герцог желал бы их наградить; но король не изъявил на это согласия, говоря: «Если за каждое исполнение долга будут выдаваться отличия, то они, в конце концов, станут весьма обыденными и перестанут быть отличиями». После этого Даун ушел в Глац и оставил Швейдниц на произвол судьбы.
Между тем осада, помимо полковой артиллерии, постоянно продолжалась при помощи 68 орудий и 32 мортир и гаубиц. Гарнизон крепости, хотя и лишенный всякой надежды на освобождение, все же не терял мужества. Съестные припасы имелись у него в изобилии, солдат мог их дешево покупать; кроме того, каждый утром получал стакан водки, а в полдень стакан вина. Вследствие тайной инструкции, данной фельдмаршалом Дауном тотчас же после Рейхенбахского сражения, комендант, генерал Гуаско, предложил капитуляцию. Он хотел иметь свободный пропуск, в чем получил отказ. Тауэнцин ссылался при этом на слова генерала Лаудона, который в переписке своей год тому назад с маркграфом Карлом Прусским по поводу договора о размене пленных положительно заявил, что двор его вовсе не считает себя обязанным ни сдерживать данное слово в вопросе обмена пленных, ни исполнять какое-либо иное обещание. Шесть дней спустя комендант возобновил предложение, предоставляя пруссакам все орудия, все магазины и кассы и обещая не воевать со своим гарнизоном против короля в течение года. И на такое предложение не обратили почти никакого внимания. Вскоре после этого одному императорскому офицеру удалось пройти мимо прусских форпостов и принести генералу Гуаско приказ не отступать от условия свободного пропуска вплоть до крайней нужды.
Однако искусные подкопы Лефевра требовали много времени и вначале мало приносили пользы. Это были так называемые нажимные пули – превосходное изобретение Белидорса, значительно расширившее науку о подкопах как в основах ее, так и в применении, и употребляемое здесь впервые надлежащим образом. Разнообразная цель этих пуль состояла в том, чтобы на расстоянии от 30 до 40 футов разрушать галереи осажденных с помощью взрыва мин, бросать контрэскарпы в крепостные рвы, устроить новый обеспеченный пункт атаки и открыть без урона и без штурма путь, находящийся под прикрытием, и внешние укрепления; с помощью такого изобретения, применяемого против осаждающих, можно было, кроме разрушения их мин и ложементов, взрывать их батареи на брешах и приблизить собственные орудия к городу. В течение осады было изготовлено много таких нажимных пуль; их наполняли, зажигали, но некоторые из них не имели никакого действия. Были сделаны подземные слуховые ходы, чтобы выследить ходы и местонахождение неприятельских подкопов. Иногда минеры враждебных партий встречались под землей; пока их отделяли земляные стены, они употребляли вонючие пули, распространявшие с отвратительнейшим запахом дым и удушливые пары; завидя же друт друга, они сражались на пистолетах. На более далекие расстояния пользовались паропроводными подкопами, которые, при удачном действии, не только убивали неприятельских землекопов, но и разрушали их мины.
Императорские минеры по численности сильно превосходили прусских, вследствие чего многие попытки последних были неудачны. Это была в полном смысле слова подземная война, при которой враждебные стороны задирались на все лады, но которая принесла однако мало пользы пруссакам. Лефевр был в совершенном отчаянии, так как высокие и низкие начальники прусской армии относились к нему равнодушно, даже презрительно. Его военное честолюбие и слава изобретателя были затронуты самым чувствительным образом; он оплакивал свои несбывшиеся надежды быстрой осады и свою, им же самим признанную теорию, долженствовавшую увековечить его имя; он добивался теперь только смерти, потому ходил на самые рискованные предприятия. Король был до того тронут отчаянием этого офицера, что он, который редко прощал начальнику неудачу и никогда не прощал неспособности, забыл потерю стольких денег и крови, забыл столь долгую проволочку военных операций и сам стал утешать несчастного Лефевра.
Между тем надземная перестрелка свирепствовала беспрестанно с обеих сторон. Каждый час днем и ночью приносил дань смерти. Императорские войска в Швейднице больше всего страдали от этого ужасного положения. Добровольцы их, предпринимавшие до сих пор самые опасные работы, начинали уже тяготиться своим уделом. Вознаграждения, получаемые ими, были для них вернейшими залогами смерти. Тогда упразднили все их тяжелые предприятия, и число их с тех пор ежедневно, даже ежечасно стало уменьшаться. Все австрийские инженерные офицеры были либо убиты, либо ранены. Тяжелые орудия были без лафетов, а для легких орудий уже обнаруживался недостаток ядер.
Между тем тут совершен был не один подвиг. Императорский капитан Бради защищал шанец, с которого бежали все его солдаты; при нем осталось лишь 15 человек против нескольких сотен осаждающих пруссаков, которые наполовину уже взобрались на бруствер; схватив пилы, эта горсть австрийцев отпилила бруствер, и в ту минуту, когда силы их были совершенно истощены, они вдруг получили подкрепление и удержались на своем посту. Другой геройский поступок был совершен императорским поручиком Вальдгютером и его храбрым отрядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Эта надежда войск его оправдалась, так как при первых же пушечных выстрелах принц Вюртембергский вскочил на лошадь, поспешил во главе королевской конницы во весь опор на место битвы и ударил на корпус О’Доннеля, который был тотчас же опрокинут. За этой конницей следовала полной рысью так называемая конная артиллерия из королевской армии, а за ней сам Фридрих во главе гусарского полка, за которым должны были поспевать несколько пехотных бригад. Впрочем, еще до их прибытия неприятель был уже совершенно выбит из позиции. Потери его составляли 1200 убитых и раненых и 1500 пленных. Пруссаки насчитывали 1000 убитых и раненых и несколько сотен пленных. Обоз их, который неприятель стал было грабить, был вновь отбит с незначительным уроном.
Много высших и низших начальников обнаружили в этой битве большую храбрость, за которую герцог желал бы их наградить; но король не изъявил на это согласия, говоря: «Если за каждое исполнение долга будут выдаваться отличия, то они, в конце концов, станут весьма обыденными и перестанут быть отличиями». После этого Даун ушел в Глац и оставил Швейдниц на произвол судьбы.
Между тем осада, помимо полковой артиллерии, постоянно продолжалась при помощи 68 орудий и 32 мортир и гаубиц. Гарнизон крепости, хотя и лишенный всякой надежды на освобождение, все же не терял мужества. Съестные припасы имелись у него в изобилии, солдат мог их дешево покупать; кроме того, каждый утром получал стакан водки, а в полдень стакан вина. Вследствие тайной инструкции, данной фельдмаршалом Дауном тотчас же после Рейхенбахского сражения, комендант, генерал Гуаско, предложил капитуляцию. Он хотел иметь свободный пропуск, в чем получил отказ. Тауэнцин ссылался при этом на слова генерала Лаудона, который в переписке своей год тому назад с маркграфом Карлом Прусским по поводу договора о размене пленных положительно заявил, что двор его вовсе не считает себя обязанным ни сдерживать данное слово в вопросе обмена пленных, ни исполнять какое-либо иное обещание. Шесть дней спустя комендант возобновил предложение, предоставляя пруссакам все орудия, все магазины и кассы и обещая не воевать со своим гарнизоном против короля в течение года. И на такое предложение не обратили почти никакого внимания. Вскоре после этого одному императорскому офицеру удалось пройти мимо прусских форпостов и принести генералу Гуаско приказ не отступать от условия свободного пропуска вплоть до крайней нужды.
Однако искусные подкопы Лефевра требовали много времени и вначале мало приносили пользы. Это были так называемые нажимные пули – превосходное изобретение Белидорса, значительно расширившее науку о подкопах как в основах ее, так и в применении, и употребляемое здесь впервые надлежащим образом. Разнообразная цель этих пуль состояла в том, чтобы на расстоянии от 30 до 40 футов разрушать галереи осажденных с помощью взрыва мин, бросать контрэскарпы в крепостные рвы, устроить новый обеспеченный пункт атаки и открыть без урона и без штурма путь, находящийся под прикрытием, и внешние укрепления; с помощью такого изобретения, применяемого против осаждающих, можно было, кроме разрушения их мин и ложементов, взрывать их батареи на брешах и приблизить собственные орудия к городу. В течение осады было изготовлено много таких нажимных пуль; их наполняли, зажигали, но некоторые из них не имели никакого действия. Были сделаны подземные слуховые ходы, чтобы выследить ходы и местонахождение неприятельских подкопов. Иногда минеры враждебных партий встречались под землей; пока их отделяли земляные стены, они употребляли вонючие пули, распространявшие с отвратительнейшим запахом дым и удушливые пары; завидя же друт друга, они сражались на пистолетах. На более далекие расстояния пользовались паропроводными подкопами, которые, при удачном действии, не только убивали неприятельских землекопов, но и разрушали их мины.
Императорские минеры по численности сильно превосходили прусских, вследствие чего многие попытки последних были неудачны. Это была в полном смысле слова подземная война, при которой враждебные стороны задирались на все лады, но которая принесла однако мало пользы пруссакам. Лефевр был в совершенном отчаянии, так как высокие и низкие начальники прусской армии относились к нему равнодушно, даже презрительно. Его военное честолюбие и слава изобретателя были затронуты самым чувствительным образом; он оплакивал свои несбывшиеся надежды быстрой осады и свою, им же самим признанную теорию, долженствовавшую увековечить его имя; он добивался теперь только смерти, потому ходил на самые рискованные предприятия. Король был до того тронут отчаянием этого офицера, что он, который редко прощал начальнику неудачу и никогда не прощал неспособности, забыл потерю стольких денег и крови, забыл столь долгую проволочку военных операций и сам стал утешать несчастного Лефевра.
Между тем надземная перестрелка свирепствовала беспрестанно с обеих сторон. Каждый час днем и ночью приносил дань смерти. Императорские войска в Швейднице больше всего страдали от этого ужасного положения. Добровольцы их, предпринимавшие до сих пор самые опасные работы, начинали уже тяготиться своим уделом. Вознаграждения, получаемые ими, были для них вернейшими залогами смерти. Тогда упразднили все их тяжелые предприятия, и число их с тех пор ежедневно, даже ежечасно стало уменьшаться. Все австрийские инженерные офицеры были либо убиты, либо ранены. Тяжелые орудия были без лафетов, а для легких орудий уже обнаруживался недостаток ядер.
Между тем тут совершен был не один подвиг. Императорский капитан Бради защищал шанец, с которого бежали все его солдаты; при нем осталось лишь 15 человек против нескольких сотен осаждающих пруссаков, которые наполовину уже взобрались на бруствер; схватив пилы, эта горсть австрийцев отпилила бруствер, и в ту минуту, когда силы их были совершенно истощены, они вдруг получили подкрепление и удержались на своем посту. Другой геройский поступок был совершен императорским поручиком Вальдгютером и его храбрым отрядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139