С самого начала, когда они покинули свои дома, чтобы “освободить Святую Землю от грязных рук неверных”, они во время первого крестового похода маршировали при свете погребальных костров, из которых доносились вопли беспомощных евреев, которых они убивали у себя на родине в доказательство серьезности своих намерений. И когда эти милосердные христиане одержали наконец победу, они обступили храм Гроба Господня, обнимали друг друга и плакали, вознося благодарения Богу, даровавшему им победу. Но к этому храму они шли по улицам, заваленным трупами их жертв, на перекрестках им приходилось огибать аккуратно сложенные пирамиды из отрубленных голов и рук, перешагивать через тела детей, чьи головы были размозжены о столбы…
Они шли в бой, обезумев от вида Святого Копья, пронзившего бок Иисуса, от явления трех святых мучеников, облаченных в белые одеяния: Святого Маврикия, Святого Теодора и Святого Георгия. Однако через три дня Святое Копье убрали со знамен, поскольку оно было подделкой, а святые мученики оказались молодыми рыцарями, специально выряженными для этого действа, а монаха Питера Бартоломью, который задумал все это представление, заставили совершить чудо и пройти через огонь, чтобы доказать свою искренность. Однако “чудо” просуществовало всего один день, и Питер умер от ожогов.
Второй крестовый поход кончился полной неудачей после того, как вместо нечестивых турок были разграблены города греков-христиан. Этот поход прославился, припомнил с усмешкой Пьетро, в основном огромным количеством проституток, сопровождавших армию, а также высокородными дамами, вроде Элеоноры Аквитанской, которые пожелали сопровождать своих мужей и от всей души развлекались с крепкими парнями из солдат, пока их мужья ссорились по поводу того, кто будет править городами, которые еще не были – да так никогда и не будут – завоеваны…
В противоположность им, думал Пьетро, возьмем Саладина. В противовес жульничеству и грубости, грабежу и зверской жестокости, предательству и похоти посмотрим на Юсуфа, сына Иова.
Он произнес это имя по-арабски, почти почтительно. “Аль Малик, аль Насир, Салах-ад-Дин, Юсуф ибн Айюб. Повелитель, Защитник веры, Юсуф, сын Иова”. Человек, который, взяв Иерусалим, пощадил всех его защитников, который послал персики и груши больному Ричарду Львиное Сердце, самому своему безжалостному врагу, который предложил Ричарду коня, когда его конь был ранен; человек, редко кого убивавший, и то только тех, кто уж очень провоцировал его, даровавший жизнь даже Реджинальду, который захватил в плен его сестру, и убивший его в конце концов только тогда, когда тот отказался признать Мухаммеда пророком Бога…
О четвертом крестовом походе Пьетро слышал от сира Роже, дяди Готье. Пытки, убийства, насилия и предательства. Прибавьте сюда еще грабежи, братоубийство. Их целью был Константинополь. Жертвами оказались христиане Двигала ими алчность, а не священный долг.
А теперь этот поход. Не лучше всех предыдущих. Когда пала Дамьетта, повторились все ужасы 1099 года. Если не считать того, что жертв резни оказалось меньше во много раз меньше по сравнению с семьюдесятью тысячами мусульман, убитых при первом взятии Иерусалима. Но тысячи евреев были загнаны в синагоги и сожжены заживо. Но достаточно. И во имя чего?
Во имя кровожадной, извращенной веры в Иисуса. Во славу тех священнослужителей, которые не допускают, что могут быть разные формы истины и что Бог не так жесток и не так скуп, чтобы оставить открытой только одну дорогу к своей милости. Во славу тех, кто верит, будто их правота позволяет им стать палачами, что неправота других – это грех, достаточный для того, чтобы угрожать их жизням, чтобы отнимать их бессмертные души. Во славу тех, кто считает, будто их мнения отражают волю Господа Бога, и слепо рубят каждого, кто осмеливается отличаться от них…
Во славу тех, кто сейчас обрекает армию на гибель в уверенности, что Бог удовлетворит их чрезмерное тщеславие, совершив чудо.
Но чуда не произошло. Двадцать четвертого июля воды Нила затопили лагерь. С высот Мансура арабы осыпали лагерь камнями из метательных машин. Стрелы тучами обрушивались на палатки.
Пьетро выехал вместе с Иоанном де Бриенном на эту последнюю самоубийственную схватку. Кони тонули в грязи, а арабские пехотинцы из-за укрытий поражали крестоносцев своими стрелами.
Они отступили обратно в лагерь. Ниже по течению им были видны корабли аль Камила. Теперь они не смогут получать продовольствие из Акры или Тира. Ничто не дойдет до них, кроме смерти.
Отовсюду доносился шум воды и свист стрел. Каждая палатка превратилась в нечто вроде подушки для иголок. Метательные машины бросали огромные камни, разрывавшие палатки и людей на части.
Кардинал Пелагиус, стоя по колено в воде, молился.
– О Боже, – кричал он, – спаси нас, твоих сыновей-воинов, которые верно служат тебе!
Пьетро посмотрел на него. Он тоже стоял по колени в холодной воде. Он перестал думать о неизбежном – о смерти, плене, рабстве. Ему на ум, как бывало всегда в минуты напряжения, приходили странные мысли.
Этот служитель Бога обладает верой, и люди всегда восхваляли таких. Я не верую, и это считается грехом, но если мир будет спасен, то спасут его люди доброй воли, высокого ума и не очень верующие… Вера мешает размышлять, а мысль является источником жизни, без которого мы станем зверьми. Вера – это подчинение, зависимость, это – возврат в детство, отказ от принятия разнообразных вариантов истины. Вера мешает прогрессу и узаконивает убийства.
За такие мысли меня могут сжечь на костре; вместо этого я либо утону, либо буду убит сарацинской стрелой во имя веры этого кардинала, его ошибочной веры в то, будто мы хорошо служим Богу – служим убийством и грабежом… Я смахиваю на купца, который не хочет вкладывать капитал в предприятие, в течение веков приносившее столь маленький доход… Вера еще никогда и никому в истории человечества не приносила избавления, если в этот момент не совпадала с волей капризного Бога. И то, чему Бог позволяет случаться с человеком, имеет так мало общего с тем, чего этот человек заслуживает, что даже пророки вынуждены были говорить, что Он карает тех, кого любит…
Пьетро тряхнул головой и вернулся к своей палатке. Он откинул полог и вошел внутрь. Уолдо и Рейнальдо лежали в грязной воде, высунув головы на поверхность и держась подальше от стен палатки, в которых стрелы обычно застревали или их убойная сила ослабевала.
Пьетро смотрел на них, но думал он совсем о другом. Он думал о том, что каждая цивилизация, которая зиждется на одних надеждах и вере в невидимое, неизбежно гибнет от умственного и духовного застоя и в силу особенностей характера Пьетро его ум предлагал альтернативу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Они шли в бой, обезумев от вида Святого Копья, пронзившего бок Иисуса, от явления трех святых мучеников, облаченных в белые одеяния: Святого Маврикия, Святого Теодора и Святого Георгия. Однако через три дня Святое Копье убрали со знамен, поскольку оно было подделкой, а святые мученики оказались молодыми рыцарями, специально выряженными для этого действа, а монаха Питера Бартоломью, который задумал все это представление, заставили совершить чудо и пройти через огонь, чтобы доказать свою искренность. Однако “чудо” просуществовало всего один день, и Питер умер от ожогов.
Второй крестовый поход кончился полной неудачей после того, как вместо нечестивых турок были разграблены города греков-христиан. Этот поход прославился, припомнил с усмешкой Пьетро, в основном огромным количеством проституток, сопровождавших армию, а также высокородными дамами, вроде Элеоноры Аквитанской, которые пожелали сопровождать своих мужей и от всей души развлекались с крепкими парнями из солдат, пока их мужья ссорились по поводу того, кто будет править городами, которые еще не были – да так никогда и не будут – завоеваны…
В противоположность им, думал Пьетро, возьмем Саладина. В противовес жульничеству и грубости, грабежу и зверской жестокости, предательству и похоти посмотрим на Юсуфа, сына Иова.
Он произнес это имя по-арабски, почти почтительно. “Аль Малик, аль Насир, Салах-ад-Дин, Юсуф ибн Айюб. Повелитель, Защитник веры, Юсуф, сын Иова”. Человек, который, взяв Иерусалим, пощадил всех его защитников, который послал персики и груши больному Ричарду Львиное Сердце, самому своему безжалостному врагу, который предложил Ричарду коня, когда его конь был ранен; человек, редко кого убивавший, и то только тех, кто уж очень провоцировал его, даровавший жизнь даже Реджинальду, который захватил в плен его сестру, и убивший его в конце концов только тогда, когда тот отказался признать Мухаммеда пророком Бога…
О четвертом крестовом походе Пьетро слышал от сира Роже, дяди Готье. Пытки, убийства, насилия и предательства. Прибавьте сюда еще грабежи, братоубийство. Их целью был Константинополь. Жертвами оказались христиане Двигала ими алчность, а не священный долг.
А теперь этот поход. Не лучше всех предыдущих. Когда пала Дамьетта, повторились все ужасы 1099 года. Если не считать того, что жертв резни оказалось меньше во много раз меньше по сравнению с семьюдесятью тысячами мусульман, убитых при первом взятии Иерусалима. Но тысячи евреев были загнаны в синагоги и сожжены заживо. Но достаточно. И во имя чего?
Во имя кровожадной, извращенной веры в Иисуса. Во славу тех священнослужителей, которые не допускают, что могут быть разные формы истины и что Бог не так жесток и не так скуп, чтобы оставить открытой только одну дорогу к своей милости. Во славу тех, кто верит, будто их правота позволяет им стать палачами, что неправота других – это грех, достаточный для того, чтобы угрожать их жизням, чтобы отнимать их бессмертные души. Во славу тех, кто считает, будто их мнения отражают волю Господа Бога, и слепо рубят каждого, кто осмеливается отличаться от них…
Во славу тех, кто сейчас обрекает армию на гибель в уверенности, что Бог удовлетворит их чрезмерное тщеславие, совершив чудо.
Но чуда не произошло. Двадцать четвертого июля воды Нила затопили лагерь. С высот Мансура арабы осыпали лагерь камнями из метательных машин. Стрелы тучами обрушивались на палатки.
Пьетро выехал вместе с Иоанном де Бриенном на эту последнюю самоубийственную схватку. Кони тонули в грязи, а арабские пехотинцы из-за укрытий поражали крестоносцев своими стрелами.
Они отступили обратно в лагерь. Ниже по течению им были видны корабли аль Камила. Теперь они не смогут получать продовольствие из Акры или Тира. Ничто не дойдет до них, кроме смерти.
Отовсюду доносился шум воды и свист стрел. Каждая палатка превратилась в нечто вроде подушки для иголок. Метательные машины бросали огромные камни, разрывавшие палатки и людей на части.
Кардинал Пелагиус, стоя по колено в воде, молился.
– О Боже, – кричал он, – спаси нас, твоих сыновей-воинов, которые верно служат тебе!
Пьетро посмотрел на него. Он тоже стоял по колени в холодной воде. Он перестал думать о неизбежном – о смерти, плене, рабстве. Ему на ум, как бывало всегда в минуты напряжения, приходили странные мысли.
Этот служитель Бога обладает верой, и люди всегда восхваляли таких. Я не верую, и это считается грехом, но если мир будет спасен, то спасут его люди доброй воли, высокого ума и не очень верующие… Вера мешает размышлять, а мысль является источником жизни, без которого мы станем зверьми. Вера – это подчинение, зависимость, это – возврат в детство, отказ от принятия разнообразных вариантов истины. Вера мешает прогрессу и узаконивает убийства.
За такие мысли меня могут сжечь на костре; вместо этого я либо утону, либо буду убит сарацинской стрелой во имя веры этого кардинала, его ошибочной веры в то, будто мы хорошо служим Богу – служим убийством и грабежом… Я смахиваю на купца, который не хочет вкладывать капитал в предприятие, в течение веков приносившее столь маленький доход… Вера еще никогда и никому в истории человечества не приносила избавления, если в этот момент не совпадала с волей капризного Бога. И то, чему Бог позволяет случаться с человеком, имеет так мало общего с тем, чего этот человек заслуживает, что даже пророки вынуждены были говорить, что Он карает тех, кого любит…
Пьетро тряхнул головой и вернулся к своей палатке. Он откинул полог и вошел внутрь. Уолдо и Рейнальдо лежали в грязной воде, высунув головы на поверхность и держась подальше от стен палатки, в которых стрелы обычно застревали или их убойная сила ослабевала.
Пьетро смотрел на них, но думал он совсем о другом. Он думал о том, что каждая цивилизация, которая зиждется на одних надеждах и вере в невидимое, неизбежно гибнет от умственного и духовного застоя и в силу особенностей характера Пьетро его ум предлагал альтернативу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114