Аль Камил улыбнулся ему. Это была задумчивая улыбка.
– Значит, – пробормотал он, – аль Муктафи является корнем этого дерева зла? Им следует заняться…
– Великий калиф Аллаха, – обратился к нему Пьетро, – во имя милостивого Бога я прошу вас проявить к нему снисхождение. Он был добр ко мне, а в заговор его втянули помимо его воли другие люди…
Глаза султана оставались задумчивыми.
– Я пощажу его жизнь, – сказал он наконец. – Но значительной части богатства я его лишу. Скажите мне, сир Пьетро, какую награду обещал вам шейх Ахмад? Я полагаю, это интересный момент…
Пьетро сдержал готовый вырваться стон. Задать такой вопрос не пришло в голову даже Фридриху. Пьетро думал, что лучше бы оставить это в тайне. Но калиф ожидал от него ответа.
– Я просил у него рабыню Зенобию, которую вы, господин, могли запомнить, ибо это ее взял в жены шейх Ахмад на ваших глазах, лишь бы не отдать ее вам, как вы хотели…
– Конечно! – рассмеялся султан. – И у тебя хватило смелости потребовать ее!
– Ахмад развелся с ней, мой господин, – сказал Пьетро, – но на самом деле я не хотел получить эту женщину. Это была уловка, чтобы развеять подозрения Ахмада…
– Уловка это была или нет, – сказал аль Камил, – но ты ее получишь! На этом условии я сохраню жизнь Ахмаду…
– Но, ваше величество… – взмолился Пьетро.
– Пьетро, замолчи! – загремел Фридрих. – Наш царственный хозяин слишком добр к тебе! – Он обернулся к султану и улыбнулся. – Мой благородный вассал застенчив, – хихикнул он, – но он принимает ваш подарок!
Пьетро глянул на Фридриха. Было ясно, что императору это представляется самой лучшей, самой изысканной шуткой. Но императору не приходилось иметь дело с Элайн, а Пьетро приходилось. И самое печальное заключалось в том, что все его объяснения не произвели бы на Фридриха ни малейшего впечатления. Для этого наполовину восточного монарха сама мысль, что в таком деле следует учитывать чувства женщины, казалась смехотворной. Его совершенно не беспокоило то, что церковь запрещает многоженство.
Всю дорогу до Иерусалима Пьетро спорил с Фридрихом. На его жалобный возглас: “Что подумает Элайн, сир?” – император отвечал только раскатистым хохотом.
– Ты так долго был мусульманином, Пьетро, – ухмыльнулся он, – и не научился обращаться с гаремом?
Пьетро в отчаянии подумал, что никогда не сумеет ему что-либо объяснить. Я должен буду избавиться от Зенобии – насколько возможно безболезненно. Но и это потребует времени – слишком много времени.
Однако и когда они прибыли в Акру и стали готовиться к отплытию, Пьетро не знал, как разрешить эту проблему, наполовину комическую, наполовину трагическую. У него оставалась одна надежда – что караван, с которым должны привезти Зенобию, задержится и прибудет после того, как они отплывут.
Каждая задержка вызывала у него раздражение. А Фридрих не торопился. Он грузил своего слона, жирафа, чистокровных кобыл и несколько жеребцов, чтобы обслуживать их, леопардов для охоты – и два десятка бесподобно красивых девушек-рабынь, подарок аль Камила.
Император вез с собой и еще один подарок – от некоей прекрасной сирийской дамы – Фридриха Антиохийского, еще одного своего сына, которому исполнилось два месяца.
Они совершили еще одну короткую поездку в Иерусалим, и Фридрих развлекался тем, что посетил все запретные для иноверца мусульманские святыни. Под куполом мечети Сакра он вслух прочел надпись: “Салахэтдин очистил этот храм от людей, верящих в многобожие”.
– А кто эти люди, верящие в многобожие? – спросил он, прекрасно зная, кого имеют в виду сарацины под этой формулой.
Кади с некоторым смущением объяснил, что имеются в виду христиане с их Богом, единым в трех лицах.
– А эта решетка зачем? – показал пальцем Фридрих.
– А это защита от воробьев, господин…
– И тем не менее, – рассмеялся Фридрих, – Аллах пустил к вам свиней!
Пьетро чуть не поперхнулся. Он-то хорошо знал, что сарацины называют всех христиан свиньями…
Не все мусульмане были высокого мнения об императоре. Один из них, глядя на его безбородое лицо и низкорослую фигуру, хмыкнул:
– Если бы он был рабом, я не дал бы за него и двух сотен драхм!
Фридрих только рассмеялся и проследовал своей дорогой.
Когда они вернулись в Акру, пришло послание от султана с вложенной в него запиской, которую он получил от Ордена Тамплиеров. “Теперь, – писали они, – у вас есть шанс захватить этого осквернителя твоих Святых Мест и наших”.
Пьетро понимал, что Фридрих никогда этого не забудет и не простит тамплиерам. Не простит он и Папе Григорию, который открыл против него военные действия дома и послал своего легата объявить отлучение самим камням Виа Долорозы и наконец даже самому храму Гроба Господня. Люди осеняли себя крестом, бледнели и шептали:
– Святая Мария! Что с нами будет? Он наложил запрет и на гробницу!
Караван из Каира прибыл в самый день их отплытия. Фридрих был уже на борту корабля со своим слоном, который очень развлекал его, и танцовщицами, оставив только Ибелина в качестве управителя этих земель, пока он не пришлет своих чиновников. Пьетро был вместе с ним, когда два евнуха доставили на борт плотно закутанную в покрывало женщину.
– Дай-ка мне посмотреть на нее! – загремел Фридрих.
Но Пьетро слышал только тихие всхлипывания под покрывалом.
– Умоляю! – шептала Зенобия. – Именем Богоматери, Пьетро, не надо! Не открывай моего лица!
Голос ее звучал странно. Он настолько изменился, что Пьетро с трудом узнал его.
Фридрих очень веселился. Пьетро увел Зенобию в свою комнату.
– Что тебя тревожит, любовь моя? – спросил он.
Она застонала. Это был стон боли, настоящей физической боли.
Он протянул руку к ее покрывалу. Она отскочила с криком:
– Пьетро, нет! Во имя моей любви, не надо!
– Почему, Зенобия? – прошептал Пьетро.
– Мое лицо! – всхлипнула она. – Мое лицо… о Святой Боже… мое лицо!
– Дай мне посмотреть, – потребовал он.
– Нет… я не могу… я не могу видеть, как ты… о, господин моей души… как ты содрогнешься от ужаса, увидев, во что я превратилась…
Пьетро протянул руку и взялся за покрывало. Его рука была нежной, но твердой.
– Не бойся, – сказал он и начал разматывать покрывало. Оно было очень длинное. Конец его оказался липким – от крови.
Кто-то плеснул ей в лицо купоросом.
Пьетро стоял, пытаясь что-то вымолвить. Но не мог. Он боялся, что его вырвет. Он не хотел обидеть ее.
Она стояла с широко раскрытыми от ужаса глазами, всматриваясь в его лицо. Она искала в нем следы отвращения.
– Это Харун? – прошептал Пьетро.
– Да.
– Пусть шайтан вечно терзает его душу, – спокойно произнес Пьетро, – в геенне огненной, пусть он вечно ест грязь, и пусть его кишки расплавятся, и пусть он будет пить кровь до тех пор, пока его язык не свернется и он не сможет даже застонать, чтобы смягчить свою боль…
Ее глаза не отрывались от его лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114