Пьетро пожал плечами.
– Что важнее, господа, ваша гордость или прекрасная девушка Антуанетта? – спросил он. – Могу заверить вас, что седина совсем не редкий гость в таких домах – совсем наоборот, потому что тяга к прекрасному полу с возрастом возрастает. Что касается вас, сир Готье, то старые фурии, содержащие такие дома, будут только приветствовать такого красивого и, по-видимому, богатого мужчину, как вы…
– Пьетро, – сказал Готье, обращаясь к отцу, – видно, родился тысячу лет назад.
– Мы, естественно, должны разделиться, – предложил барон Анри, – иначе мы потратим в три раза больше времени.
– В два раза, – поправил его Пьетро. – Я Должен буду ходить с одним из вас. Я ведь не узнаю госпожу Антуанетту, если увижу ее.
– Клянусь жизнью Господа, Пьетро, – выругался Готье, – я ведь рассказывал тебе, как она выглядит!
– Вы описали ее мне, сир Готье, так, – сказал Пьетро, – как она выглядит в ваших любящих глазах. Как вы представляете, сколько в Марселе девушек с волосами цвета меди и карими глазами? Я готов держать с вами пари, что половина молодых женщин в этом городе в какой-то степени подойдет под это описание. У нее есть какие-нибудь родимые пятна? Родинка или шрам?
– Нет, – ответил Готье. – Я понял тебя, Пьетро. Отец, ты хочешь, чтобы Пьетро отправился с тобой? Он отлично владеет оружием, несмотря на свой невысокий рост, и, если возникнут неприятности…
– Я сам справлюсь, – сказал барон Анри. – Забирай своего оруженосца, Готье. Кроме того, мне будет стыдно до глубины души приходить в такое место с юношей, который годится мне в сыновья…
– И это будет, к тому же, вызывать подозрение, – заметил Пьетро. – Ну, что ж, господа, пошли?
Они медленно встали.
Пьяный моряк, к которому обратился с вопросом Пьетро, прекрасно все знал.
– Клянусь смертью Господа нашего! – расхохотался он. – Веселый дом? Вы можете выбирать – постучать в дверь любого дома на любой улице, ведущей от порта. Даже если это не так, они с готовностью превратят свой дом в публичный при виде таких прекрасных и благородных господ… По вашему виду я уверен, что вы не откажетесь оплатить кувшин вина старому Жану…
Старый Жан получил свой кувшин.
Они разделились. Готье с Пьетро пошли одной улицей, барон Анри другой. Молодые люди остановились перед дверью одного из домов. На двери была вывеска, а ниже ее покачивался под морским ветерком красный фонарь.
Вывеска гласила: “Серая кошка”.
Готье остановился под вывеской, его лицо подергивалось. Он поднял руку, чтобы постучать, но тут же отдернул ее.
– Ну? – спросил Пьетро.
Готье постучал.
Окошечко в двери открылось, и из него выглянула женщина. Старая женщина, с лицом древним, как сам грех. Пьетро заметил, как загорелись у нее глаза при виде их богатой одежды.
– Заходите, господа, – закудахтала она и широко распахнула дверь.
В доме было темно и дурно пахло. Вином. Мужским потом. Женской плотью.
– Вино для господ, – промурлыкала старуха, – прежде чем они перейдут к другим удовольствиям?
– Не пейте его! – резко предупредил Пьетро.
– У меня честный дом, – заявила старуха. – Пьер, подай кувшин!
Пьер оказался персонажем словно из ночного кошмара. Даже видя его воочию, Пьетро не верил своим глазам.
Старая ведьма взяла из его грязных рук кувшин, налила себе стакан и выпила.
– А теперь, – продолжала она, – если господа хотят присоединиться ко мне, вино подается бесплатно. Здесь вином не торгуют. Мы торгуем другим товаром…
Пьетро взял стакан. Вино было невероятно плохим. Одного глотка было достаточно. Он поставил стакан.
– Хотите посмотреть девочек? – спросила старуха.
– Да, – пробормотал Готье.
– Пьер! – закричала женщина.
Он привел девушек. Их было двадцать. Разного роста, возраста, полноты, цвета кожи – от блондинок с далекого севера до негритянок из Африки. Все они были в платьях из тонкого шелка, прозрачных как стекло.
Пьетро не смотрел на их фигуры. Его внимание привлекли их лица, их глаза.
Он глянул на Готье. Молодой норманн стоял как каменный.
Глаза тех, кто постарше. Спокойные. Полные такого холодного яростного презрения ко всему роду человеческому, что Пьетро не выдержал их взгляда.
Глаза других, помоложе. Их две или три. Глаза жаркие и ищущие. Проститутки по призванию, те, которым на роду написано заниматься этим с момента, когда они достигли половой зрелости. Уверенные в себе. Смело разглядывающие Готье. Оценивающе.
Пьетро прошел мимо. Искать следовало среди остальных. Среди новеньких, молоденьких, свеженьких. В их глаза страшно было заглядывать.
Черные провалы, заполненные ужасом. Глядящие по ту сторону смерти и ада.
Они же мертвые, подумал Пьетро. Живые, но уже мертвые.
Что-то в их глазах было еще. Помимо ужаса. Это не все время читалось в них. Пьетро уловил это, когда новенькие случайно взглядывали на собственное тело. Он пытался разгадать, что это. Для него это стало игрой – пытаться понять, чем полны их глаза, когда эти девушки смотрят на себя.
Ненавистью? Но этого следовало ожидать. И кроме того, эта ненависть была необычной – но в чем необычность?
Потом он увидел. Эта ненависть была обращена на них самих.
Они, медленно добирался Пьетро до истины, словно выстраивая в мозгу нечто из массивных глыб гранита, они ощущают себя испачканными до такой степени, о которой я могу только догадываться. На их душах лежит такой слой грязи, что они никогда уже не очистятся… Но – Пресвятая Богородица – почему они ненавидят себя?
Он боролся со своей догадкой. Мужчины – так много мужчин, что их лица стираются в сознании этих жалких существ. Так что мужчины становятся понятием отвлеченным и не могут быть объектом ненависти. Но ненависть живет. Разъедает, гноится. Пока они не начинают обращать ненависть внутрь себя, на свои прекрасные молодые тела, которые стали их проклятием. Пока эта мягкая и нежная плоть, которая делала их предметом вожделения, не оказывается отвратительнее кожи прокаженных…
И на этой неверно направленной ненависти воздвигается безнадежность, мысль, что, если с ними могут совершать такое, если каждую ночь с ними творят такое, чему нет названия ни в одном языке, значит, они за пределами – даже милости Божьей.
На них было тяжко смотреть. Видеть молодых, прелестных женщин, которые ненавидят свое податливое юное тело такой ненавистью, в которую трудно поверить, хотя вот она здесь, и приходится в нее верить, – это действовало на него угнетающе.
Я, подумал Пьетро, уже никогда не смогу смотреть на девушку с тем же ощущением радости, как раньше…
– Ну как, господа? – спросила старуха.
Готье фыркнул.
– Ни одна из них мне не нравится, – заявил он.
– И мне тоже, – поспешно добавил Пьетро.
Старая фурия уставилась на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114