В этом страхе было нечто успокаивающее. Это была первая естественная реакция со времени его женитьбы.
Засыпая, он все еще думал об Элайн.
На следующий день битва не состоялась. Они скакали по берегу Нила, и перед сумерками им встретился отряд сарацин с белым флагом перемирия. С ними был франк, как называли они всех европейцев, который служил им переводчиком. Пьетро распознал в этом человеке одного из многих венецианцев, чья торговля с мусульманами приносила такие доходы, что они противились каждому крестовому походу. Лицо этого человека не понравилось Пьетро.
Когда венецианец заговорил, Пьетро оборвал его и обратился непосредственно к эмиру, возглавлявшему отряд.
– О, ты, повелитель войска, – сказал Пьетро, – тень Бога на земле, обращайся к нам на твоем родном языке, потому что мне не нравится этот сын шайтана, которого ты привез с собой!
Кардинал Пелагиус в изумлении уставился на него. Многие сирийские владыки говорили по-арабски, некоторые даже превосходно, но мало кто из них мог разговаривать таким высоким стилем, как Пьетро. На беду короля Иерусалима и сирийских владык, они учились арабскому языку у слуг и рабов, перенимая от них искажения и отклонения от правил, управляющих этим самым богатым и изысканным языком на свете. И что самое плохое – они не знали формул вежливости.
– Давайте разобьем лагерь, – сказал кардинал, – а вы, молодой господин, будете нашим переводчиком, поскольку вы, по-видимому, владеете этим языком неверных.
Через час они сидели у огня.
Эмир произнес речь. Смысл ее был прост – Иерусалим пусть принадлежит Дамиетте. Когда Пьетро перевел эти слова, рыцари разразились приветственными криками. Те из них, кто уже годами жили в завоеванных христианами сирийских землях, знали, что победить сарацин не удастся никогда. Были среди них и такие, кто, как Пьетро, понимали, что крестовые походы – это последние атаки варваров, нападение более низкой цивилизации на гораздо более высокую во всех отношениях…
Однако воинственный кардинал вскочил, размахивая руками, и прорычал, что он, представитель наместника Христа, отказывается от любых компромиссов. Его гнев был столь неудержим, что Пьетро вынужден был несколько раз утихомиривать его, придавая его воинственным крикам при переводе на арабский более сглаженную форму.
Прощальная речь эмира была краткой и касалась самого главного: Победоносный Малик аль Камил, калиф Аллаха, великодушно предложил им избежать новых человеческих жертв. К сожалению, они не оставили ему, тени Аллаха на земле, иного выбора, кроме как сокрушить их…
– Вдовы будут плакать в гаремах Франкистам, сыновья будут расти без отцов и будут проклинать девяносто девятью священными именами Бога тех, кто оказался настолько глуп, что упорствовал. Ибо вы должны знать, что наши воины многочисленны, как песок в пустыне, что тучи стрел наших лучников затмят солнце, что наши всадники подобны сыновьям ветра, они столь же быстрые и ужасные, и что наши нафатуны извергнут на вас пламя ада. Наш властелин велик и великодушен. Или вы примете его условия, или умрете как паршивые собаки!
Все солдаты были согласны с ним. Но они были бессильны против одного-единственного человека, который мог отлучить их от церкви, угрожать единственному, чем они дорожили больше собственной жизни – спасению их бессмертной души.
Они вступили в бой на следующий день.
Пьетро с самого начала понял, что сражение может иметь лишь один исход. Доспехи европейцев превосходили доспехи сарацин, но мусульманские рыцари именно благодаря этому оказались более подвижными. В своих легких доспехах, на малорослых, но прекрасных конях, арабские всадники могли крутиться вокруг могучих боевых коней крестоносцев. Если рыцарю удавалось попасть своим копьем в цель, он мог выбить сарацина из седла, но арабы редко следовали европейским правилам поединка. Вместо этого они кружились, полагаясь на невероятную быстроту своих маленьких коней, нападая сбоку, сзади, со всех сторон одновременно, так что каждый рыцарь-крестоносец оказывался почти окружен и вынужден был прокладывать себе путь мечом.
Их пехота была лучше вооружена и более дисциплинирована, чем у европейцев, лучники использовали арбалеты, но редко. Они предпочитали короткие стрелы с раздвоенным наконечником, которые по силе удара в два или три раза превосходили длинные стрелы европейцев. Впервые за все битвы, в которых он участвовал, Пьетро увидел, как арбалетные стрелы выбивают всадников из седла. Конечно, арбалеты были сильным оружием и арабы усовершенствовали его, но предпочитали они свои короткие стрелы, которыми, как дождем, осыпали противника.
В первом бою германские, венгерские, итальянские и французские рыцари имели преимущество. Они положили гораздо больше сарацин, чем потеряли сами. Однако сарацины легко восполняли свои потери – из сотен городов они получали хорошо вооруженные подкрепления.
Июнь прошел под грозный скрежет оружия. В июле они тоже без конца сражались. Но теперь они больше не одерживали побед. Слишком многие из них были ранены, слишком многие погибли. Теперь они были не в силах побеждать. Они могли только стремиться к тому, чтобы каждое их поражение обходилось аль Камилу как можно дороже.
Пьетро часто думал об Элайн. Думал с грустью. Каждый день, когда кардинал Пелагиус силой своей воли удерживал Иоанна Иерусалимского и Эндрю Венгерского от приказа отступать, чего требовала военная обстановка, делал все призрачнее надежды Пьетро и всех остальных на то, что они увидят своих жен и детей. “Вдовы будут рыдать в гаремах Франкистана”, – сказал эмир. И если бы во франкской земле действительно существовали гаремы, в них рыдало бы Бог знает сколько вдов…
Двадцать второго июля начался ежегодный разлив Нила. Теперь уже каждому стало ясно, что нужно уходить. Их лагерь располагался в низине на узком треугольнике, образуемом притоком Асва. Следовало не мешкая разбирать палатки и уходить. Все видели это. Кроме кардинала Пелагиуса.
– Бог, – гремел его голос, – на нашей стороне! Мы победим!
Беда заключалась в том, с горечью думал Пьетро, что, похоже, никто не оповестил Господа Бога.
Пьетро глядел на воду, подбирающуюся к основаниям палаток. Он думал об Элайн и горевал.
В своих горьких раздумьях он шел дальше насмешек на тему о том, что Бог не знает об их положении. Он невольно размышлял о крестовых походах вообще, об их прошлом, настоящем и будущем. Пьетро отлично знал их историю от людей, которые участвовали в последних походах, из хроник, описывавших ранние походы. В каждом случае сарацины оказывались в выигрыше, даже терпя поражения, они оставались победителями. Ни один сарацинский военачальник не покрыл себя позором, ни одна сарацинская армия не вела себя по отношению к побежденным так, как воины милосердного Христа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Засыпая, он все еще думал об Элайн.
На следующий день битва не состоялась. Они скакали по берегу Нила, и перед сумерками им встретился отряд сарацин с белым флагом перемирия. С ними был франк, как называли они всех европейцев, который служил им переводчиком. Пьетро распознал в этом человеке одного из многих венецианцев, чья торговля с мусульманами приносила такие доходы, что они противились каждому крестовому походу. Лицо этого человека не понравилось Пьетро.
Когда венецианец заговорил, Пьетро оборвал его и обратился непосредственно к эмиру, возглавлявшему отряд.
– О, ты, повелитель войска, – сказал Пьетро, – тень Бога на земле, обращайся к нам на твоем родном языке, потому что мне не нравится этот сын шайтана, которого ты привез с собой!
Кардинал Пелагиус в изумлении уставился на него. Многие сирийские владыки говорили по-арабски, некоторые даже превосходно, но мало кто из них мог разговаривать таким высоким стилем, как Пьетро. На беду короля Иерусалима и сирийских владык, они учились арабскому языку у слуг и рабов, перенимая от них искажения и отклонения от правил, управляющих этим самым богатым и изысканным языком на свете. И что самое плохое – они не знали формул вежливости.
– Давайте разобьем лагерь, – сказал кардинал, – а вы, молодой господин, будете нашим переводчиком, поскольку вы, по-видимому, владеете этим языком неверных.
Через час они сидели у огня.
Эмир произнес речь. Смысл ее был прост – Иерусалим пусть принадлежит Дамиетте. Когда Пьетро перевел эти слова, рыцари разразились приветственными криками. Те из них, кто уже годами жили в завоеванных христианами сирийских землях, знали, что победить сарацин не удастся никогда. Были среди них и такие, кто, как Пьетро, понимали, что крестовые походы – это последние атаки варваров, нападение более низкой цивилизации на гораздо более высокую во всех отношениях…
Однако воинственный кардинал вскочил, размахивая руками, и прорычал, что он, представитель наместника Христа, отказывается от любых компромиссов. Его гнев был столь неудержим, что Пьетро вынужден был несколько раз утихомиривать его, придавая его воинственным крикам при переводе на арабский более сглаженную форму.
Прощальная речь эмира была краткой и касалась самого главного: Победоносный Малик аль Камил, калиф Аллаха, великодушно предложил им избежать новых человеческих жертв. К сожалению, они не оставили ему, тени Аллаха на земле, иного выбора, кроме как сокрушить их…
– Вдовы будут плакать в гаремах Франкистам, сыновья будут расти без отцов и будут проклинать девяносто девятью священными именами Бога тех, кто оказался настолько глуп, что упорствовал. Ибо вы должны знать, что наши воины многочисленны, как песок в пустыне, что тучи стрел наших лучников затмят солнце, что наши всадники подобны сыновьям ветра, они столь же быстрые и ужасные, и что наши нафатуны извергнут на вас пламя ада. Наш властелин велик и великодушен. Или вы примете его условия, или умрете как паршивые собаки!
Все солдаты были согласны с ним. Но они были бессильны против одного-единственного человека, который мог отлучить их от церкви, угрожать единственному, чем они дорожили больше собственной жизни – спасению их бессмертной души.
Они вступили в бой на следующий день.
Пьетро с самого начала понял, что сражение может иметь лишь один исход. Доспехи европейцев превосходили доспехи сарацин, но мусульманские рыцари именно благодаря этому оказались более подвижными. В своих легких доспехах, на малорослых, но прекрасных конях, арабские всадники могли крутиться вокруг могучих боевых коней крестоносцев. Если рыцарю удавалось попасть своим копьем в цель, он мог выбить сарацина из седла, но арабы редко следовали европейским правилам поединка. Вместо этого они кружились, полагаясь на невероятную быстроту своих маленьких коней, нападая сбоку, сзади, со всех сторон одновременно, так что каждый рыцарь-крестоносец оказывался почти окружен и вынужден был прокладывать себе путь мечом.
Их пехота была лучше вооружена и более дисциплинирована, чем у европейцев, лучники использовали арбалеты, но редко. Они предпочитали короткие стрелы с раздвоенным наконечником, которые по силе удара в два или три раза превосходили длинные стрелы европейцев. Впервые за все битвы, в которых он участвовал, Пьетро увидел, как арбалетные стрелы выбивают всадников из седла. Конечно, арбалеты были сильным оружием и арабы усовершенствовали его, но предпочитали они свои короткие стрелы, которыми, как дождем, осыпали противника.
В первом бою германские, венгерские, итальянские и французские рыцари имели преимущество. Они положили гораздо больше сарацин, чем потеряли сами. Однако сарацины легко восполняли свои потери – из сотен городов они получали хорошо вооруженные подкрепления.
Июнь прошел под грозный скрежет оружия. В июле они тоже без конца сражались. Но теперь они больше не одерживали побед. Слишком многие из них были ранены, слишком многие погибли. Теперь они были не в силах побеждать. Они могли только стремиться к тому, чтобы каждое их поражение обходилось аль Камилу как можно дороже.
Пьетро часто думал об Элайн. Думал с грустью. Каждый день, когда кардинал Пелагиус силой своей воли удерживал Иоанна Иерусалимского и Эндрю Венгерского от приказа отступать, чего требовала военная обстановка, делал все призрачнее надежды Пьетро и всех остальных на то, что они увидят своих жен и детей. “Вдовы будут рыдать в гаремах Франкистана”, – сказал эмир. И если бы во франкской земле действительно существовали гаремы, в них рыдало бы Бог знает сколько вдов…
Двадцать второго июля начался ежегодный разлив Нила. Теперь уже каждому стало ясно, что нужно уходить. Их лагерь располагался в низине на узком треугольнике, образуемом притоком Асва. Следовало не мешкая разбирать палатки и уходить. Все видели это. Кроме кардинала Пелагиуса.
– Бог, – гремел его голос, – на нашей стороне! Мы победим!
Беда заключалась в том, с горечью думал Пьетро, что, похоже, никто не оповестил Господа Бога.
Пьетро глядел на воду, подбирающуюся к основаниям палаток. Он думал об Элайн и горевал.
В своих горьких раздумьях он шел дальше насмешек на тему о том, что Бог не знает об их положении. Он невольно размышлял о крестовых походах вообще, об их прошлом, настоящем и будущем. Пьетро отлично знал их историю от людей, которые участвовали в последних походах, из хроник, описывавших ранние походы. В каждом случае сарацины оказывались в выигрыше, даже терпя поражения, они оставались победителями. Ни один сарацинский военачальник не покрыл себя позором, ни одна сарацинская армия не вела себя по отношению к побежденным так, как воины милосердного Христа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114