Впервые он видел в нем своего сына, свою кровь и плоть – а также кровь и плоть женщины, которую любил больше всего на свете.
– Господи! – прошептал герцог. – У тебя материнская улыбка, Филипп!.. Как я не замечал этого раньше?
– Раньше я не улыбался в вашем присутствии, отец, – тихо ответил тот. – Теперь обязательно буду...
ГЛАВА IX. БЛАНКА КАСТИЛЬСКАЯ
Между событиями, описанными в двух предыдущих главах, лежит отрезок времени длиной почти в семь лет. О любви Филиппа к Луизе можно сочинить мелодраматическую историю с душещипательным финалом, а о его похождениях в Толедо – внушительный сборник новелл в жанре крутой эротики, но это завело бы нас далеко в сторону. Посему мы, не мудрствуя лукаво, сделали то, что сделали – одним махом перешагнули через семь лет и... остановились в растерянности. Жизнь – это песня, а из песни слов не выкинешь; так и прожитые Филиппом годы на чужбине нельзя просто вычеркнуть из его биографии. И уж тем более, что при кастильском дворе его судьба тесно переплелась с судьбой другого героя нашей повести, вернее, героини, о которой сейчас и пойдет речь...
В разговоре герцога с Эрнаном де Шатофьером уже упоминалось о принцессе Бланке, старшей дочери кастильского короля, и о ее предполагаемой любовной связи с Филиппом. Мы намерены приподнять завесу таинственности над их отношениями, и тогда нашему взору откроется нечто весьма любопытное, совершенно неожиданное и даже курьезное. Вкратце, это сказ о том, как людской молвой было очернено доброе имя Бланки и как из невесты императора Римского она стала женой графа Бискайского.
Отношение Филиппа к Бланке с самого момента их знакомства было особенным, отличным от его отношения ко всем прочим женщинам – и не только потому, что их дружба носила крайне целомудренный характер, но еще и потому, что сама Бланка была необыкновенной девушкой. Когда весной 1447 года Филипп, извлеченный Альфонсо из кантабрийской глуши, приехал в Толедо, Бланке едва лишь исполнилось одиннадцать, и она только-только стала девушкой в полном смысле этого слова, но уже тогда она была необычайно привлекательна и желанна. Невысокая, хрупкая, изящная шатенка с большими темно-карими глазами, Бланка пленила Филиппа не так своей внешностью (которая была у нее вполне заурядной), как красотой своей внутренней, острым и гибким умом, кротостью и мягкостью в обхождении с людьми, умением понимать других и сопереживать, что непостижимым образом сочеталось в ней с властностью и высокомерием, а также некоторой язвительностью. Филипп избегал называть ее красавицей (что, по большому счету, было бы неправдой), но он считал ее прекрасной. Вскоре после их знакомства Бланка и Филипп стали закадычными друзьями, и это давало сплетникам обильную пищу для досужих домыслов, а у Альфонсо иной раз вызывало приступы ревности: он был очень привязан к старшей из своих сестер, а в глубине души – безнадежно влюблен в нее.
Взрослея, Бланка все больше привлекала Филиппа, и все чаще его посещали мысли о женитьбе на ней, но поначалу он решительно гнал их прочь, потому как страшился одного этого слова – женитьба. Смерть Луизы сокрушила его наивные детские мечты о счастливом браке, об уютном семейном очаге, и впоследствии, даже смирившись с потерей любимой, он не подпускал ни одну женщину слишком близко к своему сердцу, панически боясь снова испытать горечь утраты. Впервые Филипп допустил для себя возможность новой женитьбы лишь в конце второго года своего пребывания в Толедо, когда он в очередной раз предпринял попытку наполнить свою старую дружбу с Бланкой новым содержанием и для начала решил запечатлеть на ее губах совсем невинный поцелуй. Как и во всех предыдущих случаях, ничем хорошим это не кончилось – Филипп в очередной раз получил от ворот поворот, а вдобавок пощечину, в награду за настырность. И именно тогда он раздосадовано подумал:
«Похоже, она станет моей женщиной не раньше, чем станет моей женой».
Эта мысль не на шутку испугала Филиппа, но и отделаться от нее было не так-то легко. Чем дальше, тем милее становилась ему Бланка, он уже безоговорочно признал, что она лучше всех на свете, и просто сгорал от желания обладать ею. Вместе с тем, его подозрения, что Бланка будет принадлежать ему только на брачном ложе, росли и крепли изо дня в день и постепенно превратились в уверенность, а затем – и в твердую убежденность.
В отличие от своих братьев Альфонсо и Фернандо, обе кастильские принцессы, Бланка и Элеонора, были воспитаны в духе строгой пуританской морали, исповедуемой их отцом, королем Фернандо IV, которого за чрезмерное ханжество современники прозвали Святошей. Особенно сильно это воспитание сказалось на Бланке: она с малых лет страшилась гнева Господнего, трепетала перед дьяволом и искренне считала слова «грех» и «преступление» синонимами. Хоть как ей ни нравился Филипп, хоть как он ее ни привлекал, она не допускала даже мысли о возможной близости с ним вне брака. Правда, временами ей приходилось несладко от обуревавших ее «греховных желаний», но Бланка была девушка исключительной силы воли, и всякий раз ей удавалось преодолеть свою минутную слабость. Филипп все больше запутывался в ее сетях, и хотя он по-прежнему пускался в загулы и заслуженно пользовался репутацией опасного сердцееда, дело явно шло к тому, что рано или поздно он обратится к королю с просьбой руки его старшей дочери. А что касается Бланки, то она стала своего рода живой легендой кастильского двора, и многие отцы ставили ее в пример своим беспутным дочерям, которые не сумели устоять перед чарами Филиппа.
Однако в конце лета 1451 года положение резко изменилось. Вначале придворные обратили внимание, что Бланка, находясь на людях в обществе Филиппа, чувствует себя несколько скованно, держится с ним чересчур сухо и официально, а всякий раз при упоминании его имени почему-то смущается и тотчас переводит разговор на другую тему. Чуть позже было замечено, что Филипп, который сразу по переезде в Толедо приобрел себе роскошный особняк, вежливо отвергнув предложение Альфонсо поселиться во дворце, в последнее время вроде бы умерил свою гордыню и частенько оставался на ночь в покоях, отведенных ему на половине наследника престола. От вездесущих глаз двора не укрылись и загадочные ночные рейды Филиппа: поздно вечером он тайком прокрадывался к апартаментам принцесс, а на рассвете возвращался к себе, причем делал это с завидным постоянством. И тогда по дворцу, затем по всему городу, а вскоре и по всей Испании поползли упорные слухи о падении последней твердыни женской добродетели – принцессы Бланки Кастильской. Никому даже в голову не приходило, что очередной жертвой Филиппа стала вовсе не она, а ее младшая сестра, двенадцатилетняя крошка Элеонора, которую чаще называли просто Норой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
– Господи! – прошептал герцог. – У тебя материнская улыбка, Филипп!.. Как я не замечал этого раньше?
– Раньше я не улыбался в вашем присутствии, отец, – тихо ответил тот. – Теперь обязательно буду...
ГЛАВА IX. БЛАНКА КАСТИЛЬСКАЯ
Между событиями, описанными в двух предыдущих главах, лежит отрезок времени длиной почти в семь лет. О любви Филиппа к Луизе можно сочинить мелодраматическую историю с душещипательным финалом, а о его похождениях в Толедо – внушительный сборник новелл в жанре крутой эротики, но это завело бы нас далеко в сторону. Посему мы, не мудрствуя лукаво, сделали то, что сделали – одним махом перешагнули через семь лет и... остановились в растерянности. Жизнь – это песня, а из песни слов не выкинешь; так и прожитые Филиппом годы на чужбине нельзя просто вычеркнуть из его биографии. И уж тем более, что при кастильском дворе его судьба тесно переплелась с судьбой другого героя нашей повести, вернее, героини, о которой сейчас и пойдет речь...
В разговоре герцога с Эрнаном де Шатофьером уже упоминалось о принцессе Бланке, старшей дочери кастильского короля, и о ее предполагаемой любовной связи с Филиппом. Мы намерены приподнять завесу таинственности над их отношениями, и тогда нашему взору откроется нечто весьма любопытное, совершенно неожиданное и даже курьезное. Вкратце, это сказ о том, как людской молвой было очернено доброе имя Бланки и как из невесты императора Римского она стала женой графа Бискайского.
Отношение Филиппа к Бланке с самого момента их знакомства было особенным, отличным от его отношения ко всем прочим женщинам – и не только потому, что их дружба носила крайне целомудренный характер, но еще и потому, что сама Бланка была необыкновенной девушкой. Когда весной 1447 года Филипп, извлеченный Альфонсо из кантабрийской глуши, приехал в Толедо, Бланке едва лишь исполнилось одиннадцать, и она только-только стала девушкой в полном смысле этого слова, но уже тогда она была необычайно привлекательна и желанна. Невысокая, хрупкая, изящная шатенка с большими темно-карими глазами, Бланка пленила Филиппа не так своей внешностью (которая была у нее вполне заурядной), как красотой своей внутренней, острым и гибким умом, кротостью и мягкостью в обхождении с людьми, умением понимать других и сопереживать, что непостижимым образом сочеталось в ней с властностью и высокомерием, а также некоторой язвительностью. Филипп избегал называть ее красавицей (что, по большому счету, было бы неправдой), но он считал ее прекрасной. Вскоре после их знакомства Бланка и Филипп стали закадычными друзьями, и это давало сплетникам обильную пищу для досужих домыслов, а у Альфонсо иной раз вызывало приступы ревности: он был очень привязан к старшей из своих сестер, а в глубине души – безнадежно влюблен в нее.
Взрослея, Бланка все больше привлекала Филиппа, и все чаще его посещали мысли о женитьбе на ней, но поначалу он решительно гнал их прочь, потому как страшился одного этого слова – женитьба. Смерть Луизы сокрушила его наивные детские мечты о счастливом браке, об уютном семейном очаге, и впоследствии, даже смирившись с потерей любимой, он не подпускал ни одну женщину слишком близко к своему сердцу, панически боясь снова испытать горечь утраты. Впервые Филипп допустил для себя возможность новой женитьбы лишь в конце второго года своего пребывания в Толедо, когда он в очередной раз предпринял попытку наполнить свою старую дружбу с Бланкой новым содержанием и для начала решил запечатлеть на ее губах совсем невинный поцелуй. Как и во всех предыдущих случаях, ничем хорошим это не кончилось – Филипп в очередной раз получил от ворот поворот, а вдобавок пощечину, в награду за настырность. И именно тогда он раздосадовано подумал:
«Похоже, она станет моей женщиной не раньше, чем станет моей женой».
Эта мысль не на шутку испугала Филиппа, но и отделаться от нее было не так-то легко. Чем дальше, тем милее становилась ему Бланка, он уже безоговорочно признал, что она лучше всех на свете, и просто сгорал от желания обладать ею. Вместе с тем, его подозрения, что Бланка будет принадлежать ему только на брачном ложе, росли и крепли изо дня в день и постепенно превратились в уверенность, а затем – и в твердую убежденность.
В отличие от своих братьев Альфонсо и Фернандо, обе кастильские принцессы, Бланка и Элеонора, были воспитаны в духе строгой пуританской морали, исповедуемой их отцом, королем Фернандо IV, которого за чрезмерное ханжество современники прозвали Святошей. Особенно сильно это воспитание сказалось на Бланке: она с малых лет страшилась гнева Господнего, трепетала перед дьяволом и искренне считала слова «грех» и «преступление» синонимами. Хоть как ей ни нравился Филипп, хоть как он ее ни привлекал, она не допускала даже мысли о возможной близости с ним вне брака. Правда, временами ей приходилось несладко от обуревавших ее «греховных желаний», но Бланка была девушка исключительной силы воли, и всякий раз ей удавалось преодолеть свою минутную слабость. Филипп все больше запутывался в ее сетях, и хотя он по-прежнему пускался в загулы и заслуженно пользовался репутацией опасного сердцееда, дело явно шло к тому, что рано или поздно он обратится к королю с просьбой руки его старшей дочери. А что касается Бланки, то она стала своего рода живой легендой кастильского двора, и многие отцы ставили ее в пример своим беспутным дочерям, которые не сумели устоять перед чарами Филиппа.
Однако в конце лета 1451 года положение резко изменилось. Вначале придворные обратили внимание, что Бланка, находясь на людях в обществе Филиппа, чувствует себя несколько скованно, держится с ним чересчур сухо и официально, а всякий раз при упоминании его имени почему-то смущается и тотчас переводит разговор на другую тему. Чуть позже было замечено, что Филипп, который сразу по переезде в Толедо приобрел себе роскошный особняк, вежливо отвергнув предложение Альфонсо поселиться во дворце, в последнее время вроде бы умерил свою гордыню и частенько оставался на ночь в покоях, отведенных ему на половине наследника престола. От вездесущих глаз двора не укрылись и загадочные ночные рейды Филиппа: поздно вечером он тайком прокрадывался к апартаментам принцесс, а на рассвете возвращался к себе, причем делал это с завидным постоянством. И тогда по дворцу, затем по всему городу, а вскоре и по всей Испании поползли упорные слухи о падении последней твердыни женской добродетели – принцессы Бланки Кастильской. Никому даже в голову не приходило, что очередной жертвой Филиппа стала вовсе не она, а ее младшая сестра, двенадцатилетняя крошка Элеонора, которую чаще называли просто Норой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167