Исчезнут?
Вернувшись в дом и не объясняя своего раздражения, я сказал:
— Полагаю, что так непременно и случится, но мне не хотелось бы, чтобы наша страна пустыня полнилась новыми людьми. У меня такое ощущение, будто мы теряем что-то очень важное, невосстановимое уже.
Джакоб понимающе кивнул.
— Мне знакомо это чувство. Со мной происходит подобное, если на своей заветной тропе я встречаю вдруг незнакомого всадника. Но мы не должны ревновать, Ханни. Пустыня — это место для всех.
— Здесь что-то принадлежит только мне, Джакоб, — не согласился я с ним. — И я непременно должен отыскать это, пока не поздно. Что-то, связанное лично со мной.
Финней долго молчал, обдумывая мои слова, и, наверное, тронутый моей откровенностью, сказал:
— Твои родители нашли здесь друг друга. Верн рассказывал мне. Им пришлось бежать в пустыню, но здесь они обрели счастье, счастье в любви. Пусть оно и не было долгим, но оно было. И пусть это останется с тобой, малыш, на всю жизнь.
Отец и мать жили во мне всегда. А теперь я почему-то вспомнил и о Мегги. Где она теперь? Что делает? Я улыбнулся темноте за дверью. Как же все глупо! Почему она должна Думать о каком-то мальчишке? Я для нее просто одноклассник, сидевший недолго рядом с ней в школе и боявшийся даже заговорить, смущавшийся одного ее присутствия и красневший, если она смотрела на меня, что, к сожалению, делала очень редко.
Как мой отец познакомился с мамой? Краснел ли он, как я? Сомневаюсь. Он всегда казался таким уверенным в себе. А я несколько месяцев просидел рядом с Мегги и ничего не сказал, хотя, может быть, какая-то искра все же вспыхнула между нами?.. Мы оба читали лучше всех в классе, и Томас Фразер часто заставлял нас читать вслух по очереди, сначала одного, потом другого. Но этого, конечно, я понимал, было недостаточно.
На следующее утро, испытывая беспокойство из-за того, что до сих пор не появлялся Франческо, я не выдержал, оседлал лошадь и поехал в лавку. И не успел поставить ногу на ступеньку, как из ее дверей мне навстречу вышел человек. Это был... Флетчер.
Он самодовольно улыбался, и я тут же разозлился, увидя его наглую улыбку.
— Давненько ты не попадался мне на глаза, парень! — злорадно сказал он. — Интересно, зачем это ты отправился назад, в пустыню?
— Вас это не касается.
Его улыбка словно застыла на лице, но выражение наигранного радушия как ветром сдуло.
— Может быть, нет, — ответил он, — а может быть, и да. Касается. Твой отец слишком много времени провел в пустыне со своими друзьями индейцами. Мне интересно почему. А существуют некоторые, кто предполагает, что это неспроста: будто он раздобыл здесь немало денег.
— Денег? — изумился я. — Каких денег?
— Его и твоей матери. Они жили на востоке, а потом он заплатил за ваш переезд на запад. Вспомни-ка, сколько он отдал за вашу поездку в фургоне? Довольно кругленькую сумму! Где твой отец нашел столько? Полагаю, они уже у него были, когда он уехал на восток. Значит, раздобыл их в этой пустыне!
Я открыл от удивления глаза. Потому что знал, что мои родители все эти годы жили в очень стесненных условиях, денег едва хватало на жизнь. Случались, конечно, моменты везения, когда отцу удавалось заработать приличную сумму, — как тогда с лошадьми, победившими на скачках. Но везло не слишком-то часто.
— Вы ошибаетесь, сэр, — решительно запротестовал я. — Когда мой отец уехал на восток, у него не было за душой ничего, кроме вырученного от продажи скота и мехов.
Флетчер вытащил из кармана сигару, небрежно сунул ее в рот.
— Может быть, и так, а может быть, и нет, — повторил он свою загадочную фразу. — Зачем же тогда он остался здесь, вместо того чтобы со всеми вместе отправиться прямо в Лос-Анджелес? — Флетчер взмахнул рукой. — Почему задержался в этом Богом забытом месте? Я тебе скажу, у него была на то причина! Наверняка он нашел золото или индейцы показали ему, где оно запрятано.
И еще я тебе скажу, парень, одну вещь: твоя мисс Нессельрод знает про это золото. Иначе с какой стати она стала бы так заботиться о тебе? Ты подумал? И зачем ты теперь сам вернулся в пустыню с этим Финнеем? — Он чиркнул спичкой и поднес к сигаре. — Отправляйся, отправляйся, куда задумал! А я следом. Там, уверен, хватит на всех нас...
— Флетчер! — выдавил я из себя. — Вы глупец!
Был момент, когда я думал, что он ударит меня, а поэтому, чуть отступив, предупредил:
— Не пытайтесь этого делать, Флетчер!
Что-то в моем тоне и моих словах, очевидно, насторожило его. Он внезапно посмотрел на меня.
— О'кей, ты стал мужчиной! И наконец-то вырос, поэтому теперь я могу и убить тебя.
Не знаю, что произошло, но неожиданно мне стало вдруг очень весело. Я рассмеялся ему в лицо.
— Когда вам будет угодно, Флетчер! Когда вам будет угодно!
Глава 31
То, что я назвал лавкой, в буквальном смысле слова ею не являлось. Это был обыкновенный дом, хозяин которого запасался продовольственным товаром, а потом продавал его кахьюллам или разного рода проезжим. Под прилавком всегда держал бутыль, из которой наливал посетителям вино.
Флетчер ушел, ничего больше не сказав, а я проводил его взглядом, зная, что к таким людям нельзя относиться легкомысленно: он убийца, и не понимать этого кому бы то ни было непростительно: нужно все время проявлять достаточно осторожности.
Когда я опять повернулся лицом к лавке, то очень удивился: рядом, как из-под земли, появился Франческо.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, потом я схватил прутик и изобразил на пыльной дороге что-то похожее на круглое лицо. Франческо выхватил у меня прутик и, дорисовав на рожице улыбающийся ротик, медленно протянул мне руку.
Его рукопожатие не было сильным — индейцы обычно просто прикасаются ладонью к руке того, с кем здороваются. Жесткое рукопожатие считается проявлением характера и силы, что на самом деле вряд ли было так: настоящие, сильные и умные люди, приветствуя кого-то, никогда не сожмут руку в тиски.
Мы с Франческо отошли в сторону и остановились в тени деревьев.
— Вот, собираемся в долину, — тотчас сообщил я ему о наших планах, — ловить диких лошадей.
Франческо опустился на корточки, я сделал то же самое.
— Надеемся поймать много лошадей, поэтому нам будет нужна помощь, — продолжил я, попутно выковыривая прутиком из земли камешки. — Хотелось бы, чтобы с нами отправилось пять или шесть кахьюллов.
Франческо сдвинул назад шляпу и искоса глянул на кучку добытых мною камешков, потом молча взял один, повертел в руках.
— Думаем отловить их штук триста — четыреста, — продолжал я, поскольку он молчал. — Придется строить длинную изгородь из кустарника, которая поможет привести лошадей в загон. Работы предстоит много, а мы, конечно, заплатим деньги или рассчитаемся лошадьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Вернувшись в дом и не объясняя своего раздражения, я сказал:
— Полагаю, что так непременно и случится, но мне не хотелось бы, чтобы наша страна пустыня полнилась новыми людьми. У меня такое ощущение, будто мы теряем что-то очень важное, невосстановимое уже.
Джакоб понимающе кивнул.
— Мне знакомо это чувство. Со мной происходит подобное, если на своей заветной тропе я встречаю вдруг незнакомого всадника. Но мы не должны ревновать, Ханни. Пустыня — это место для всех.
— Здесь что-то принадлежит только мне, Джакоб, — не согласился я с ним. — И я непременно должен отыскать это, пока не поздно. Что-то, связанное лично со мной.
Финней долго молчал, обдумывая мои слова, и, наверное, тронутый моей откровенностью, сказал:
— Твои родители нашли здесь друг друга. Верн рассказывал мне. Им пришлось бежать в пустыню, но здесь они обрели счастье, счастье в любви. Пусть оно и не было долгим, но оно было. И пусть это останется с тобой, малыш, на всю жизнь.
Отец и мать жили во мне всегда. А теперь я почему-то вспомнил и о Мегги. Где она теперь? Что делает? Я улыбнулся темноте за дверью. Как же все глупо! Почему она должна Думать о каком-то мальчишке? Я для нее просто одноклассник, сидевший недолго рядом с ней в школе и боявшийся даже заговорить, смущавшийся одного ее присутствия и красневший, если она смотрела на меня, что, к сожалению, делала очень редко.
Как мой отец познакомился с мамой? Краснел ли он, как я? Сомневаюсь. Он всегда казался таким уверенным в себе. А я несколько месяцев просидел рядом с Мегги и ничего не сказал, хотя, может быть, какая-то искра все же вспыхнула между нами?.. Мы оба читали лучше всех в классе, и Томас Фразер часто заставлял нас читать вслух по очереди, сначала одного, потом другого. Но этого, конечно, я понимал, было недостаточно.
На следующее утро, испытывая беспокойство из-за того, что до сих пор не появлялся Франческо, я не выдержал, оседлал лошадь и поехал в лавку. И не успел поставить ногу на ступеньку, как из ее дверей мне навстречу вышел человек. Это был... Флетчер.
Он самодовольно улыбался, и я тут же разозлился, увидя его наглую улыбку.
— Давненько ты не попадался мне на глаза, парень! — злорадно сказал он. — Интересно, зачем это ты отправился назад, в пустыню?
— Вас это не касается.
Его улыбка словно застыла на лице, но выражение наигранного радушия как ветром сдуло.
— Может быть, нет, — ответил он, — а может быть, и да. Касается. Твой отец слишком много времени провел в пустыне со своими друзьями индейцами. Мне интересно почему. А существуют некоторые, кто предполагает, что это неспроста: будто он раздобыл здесь немало денег.
— Денег? — изумился я. — Каких денег?
— Его и твоей матери. Они жили на востоке, а потом он заплатил за ваш переезд на запад. Вспомни-ка, сколько он отдал за вашу поездку в фургоне? Довольно кругленькую сумму! Где твой отец нашел столько? Полагаю, они уже у него были, когда он уехал на восток. Значит, раздобыл их в этой пустыне!
Я открыл от удивления глаза. Потому что знал, что мои родители все эти годы жили в очень стесненных условиях, денег едва хватало на жизнь. Случались, конечно, моменты везения, когда отцу удавалось заработать приличную сумму, — как тогда с лошадьми, победившими на скачках. Но везло не слишком-то часто.
— Вы ошибаетесь, сэр, — решительно запротестовал я. — Когда мой отец уехал на восток, у него не было за душой ничего, кроме вырученного от продажи скота и мехов.
Флетчер вытащил из кармана сигару, небрежно сунул ее в рот.
— Может быть, и так, а может быть, и нет, — повторил он свою загадочную фразу. — Зачем же тогда он остался здесь, вместо того чтобы со всеми вместе отправиться прямо в Лос-Анджелес? — Флетчер взмахнул рукой. — Почему задержался в этом Богом забытом месте? Я тебе скажу, у него была на то причина! Наверняка он нашел золото или индейцы показали ему, где оно запрятано.
И еще я тебе скажу, парень, одну вещь: твоя мисс Нессельрод знает про это золото. Иначе с какой стати она стала бы так заботиться о тебе? Ты подумал? И зачем ты теперь сам вернулся в пустыню с этим Финнеем? — Он чиркнул спичкой и поднес к сигаре. — Отправляйся, отправляйся, куда задумал! А я следом. Там, уверен, хватит на всех нас...
— Флетчер! — выдавил я из себя. — Вы глупец!
Был момент, когда я думал, что он ударит меня, а поэтому, чуть отступив, предупредил:
— Не пытайтесь этого делать, Флетчер!
Что-то в моем тоне и моих словах, очевидно, насторожило его. Он внезапно посмотрел на меня.
— О'кей, ты стал мужчиной! И наконец-то вырос, поэтому теперь я могу и убить тебя.
Не знаю, что произошло, но неожиданно мне стало вдруг очень весело. Я рассмеялся ему в лицо.
— Когда вам будет угодно, Флетчер! Когда вам будет угодно!
Глава 31
То, что я назвал лавкой, в буквальном смысле слова ею не являлось. Это был обыкновенный дом, хозяин которого запасался продовольственным товаром, а потом продавал его кахьюллам или разного рода проезжим. Под прилавком всегда держал бутыль, из которой наливал посетителям вино.
Флетчер ушел, ничего больше не сказав, а я проводил его взглядом, зная, что к таким людям нельзя относиться легкомысленно: он убийца, и не понимать этого кому бы то ни было непростительно: нужно все время проявлять достаточно осторожности.
Когда я опять повернулся лицом к лавке, то очень удивился: рядом, как из-под земли, появился Франческо.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, потом я схватил прутик и изобразил на пыльной дороге что-то похожее на круглое лицо. Франческо выхватил у меня прутик и, дорисовав на рожице улыбающийся ротик, медленно протянул мне руку.
Его рукопожатие не было сильным — индейцы обычно просто прикасаются ладонью к руке того, с кем здороваются. Жесткое рукопожатие считается проявлением характера и силы, что на самом деле вряд ли было так: настоящие, сильные и умные люди, приветствуя кого-то, никогда не сожмут руку в тиски.
Мы с Франческо отошли в сторону и остановились в тени деревьев.
— Вот, собираемся в долину, — тотчас сообщил я ему о наших планах, — ловить диких лошадей.
Франческо опустился на корточки, я сделал то же самое.
— Надеемся поймать много лошадей, поэтому нам будет нужна помощь, — продолжил я, попутно выковыривая прутиком из земли камешки. — Хотелось бы, чтобы с нами отправилось пять или шесть кахьюллов.
Франческо сдвинул назад шляпу и искоса глянул на кучку добытых мною камешков, потом молча взял один, повертел в руках.
— Думаем отловить их штук триста — четыреста, — продолжал я, поскольку он молчал. — Придется строить длинную изгородь из кустарника, которая поможет привести лошадей в загон. Работы предстоит много, а мы, конечно, заплатим деньги или рассчитаемся лошадьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126