В гардеробной была снята обильная жатва из камзолов с золотым кружевом и атласных бриджей, расшитых жилетов, туфель и сапог на алой подметке. Что же касается мебели, которая оказалась слишком громоздкой, чтобы прихватить ее с собой, то повстанцы выместили на ней все свое раздражение. Обитые штофом стулья и кушетки были вспороты, парчовые портьеры и драпировка изодраны в клочья, подсвечники погнуты, инкрустации выбиты, бронзовые виньетки выдраны из гнезд. Один завзятый крушитель, закутавшись в королевский халат канареечного цвета, поставил себе задачей сбивать хрустальные подвески с канделябров в каждой комнате. Другой занялся проделыванием дырок в деревянных панелях. Всеобщее возбуждение повсюду находило выход в разрушении, а самое опустошительное из них было предпринято в спальне его величества, где огромная кровать, отделанная серебром, была буквально завалена содержимым комодов, а затем подожжена. Сырые, туго набитые подушки и матрасы скорее обугливались, чем горели. Слабые языки пламени вскоре погасли сами собой, но по апартаментам уже успел распространиться густой зловонный дым.
Вскоре он проник и в переднюю, добавив новый смрад в и без того удушливую атмосферу, где было жарко, тесно, тяжко от скопища немытых тел, чесночного духа, пота, крови и пороха. Комната оказалась набита людьми до отказа, поскольку большинство задерживались именно здесь. Еще сотни, не найдя возможности протиснуться внутрь, заполняли коридор. У дверей в растерянности стояли солдаты личной охраны короля, которые по приказу своего повелителя уже сложили оружие. Потрясенные Возвышенные, прижатые к стенам, загнанные в угол, стиснутые, сдавленные, получающие тычки, а порою и плевки, пытались избежать соприкосновения с плебеями. А в середине толпы находились Дунулас и Лаллазай, вызывая одновременно надежду и ненависть. Они держались рядом, но не касались друг друга. Нежное выразительное лицо королевы было непривычно неподвижным, в то время как король напоминал растерянного мученика.
Элистэ плотно прижали к стене. Рядом с ней находились фрейлины Чести, маркиза во Кивесс и несколько горничных, включая Кэрт. Между женщинами и толпой стояла группа мужчин – Возвышенных. Замирая от ужаса и любопытства, Элистэ вертела головой, пытаясь разглядеть, что происходит. Но людей было слишком много, и стояли они слишком близко, поэтому она почти ничего не видела, собственно, она даже дышала с трудом. Локоть Кэрт больно впивался ей в ребра, темная головка Гизин во Шомель прижалась к ее щеке. В ушах Элистэ стоял гул, легкие работали из последних сил, голова казалась невесомой, и она находилась почти в полуобморочном состоянии. Почувствовав головокружение, девушка пошатнулась и упала бы, если бы для этого хватило места среди туго притиснутых друг к другу тел. На какое-то время все слилось в неразличимом шуме, невероятной давке, жаре, страхе и смятении. Затем грохот в ушах ослабел, стал тише, ощущение страшного удушья прошло, и Элистэ вновь смогла дышать. Головокружение прекратилось, и бормотание вокруг стало распадаться на отдельные выкрики, проклятия, угрозы. Она все еще ничего не видела перед собой. Приоткрыв рот, чтобы вдохнуть зловонного воздуха, Элистэ стала прислушиваться.
Дунулас и Лаллазай стояли в центре тесного свободного пространства, которое удерживали невооруженные телохранители короля и Возвышенные. Этот хрупкий заслон было все, что отделяло монарха от толпы, а толпа не намеревалась терпеть чьего-либо вмешательства. Помеха была моментально устранена: ненужные люди отброшены в сторону, их сопротивление подавлено в несколько секунд. Король и королева оказались в пределах всеобщей досягаемости, и никто не знал, что делать дальше.
Тут-то и могла произойти расправа, если бы не безграничное миролюбие Дунуласа. Король, казалось, не сознавал угрожавшей ему лично опасности. Он взирал на своих капризных подданных с явным доверием, и почему-то это доверие им мешало. Перед неожиданной приветливостью короля гнев поутих, сумятица улеглась. Когда Дунулас поднял руку, наступило молчание. Ласковый, вопрошающий взгляд короля переходил с одного враждебного лица на другое. Он глубоко вздохнул и спокойно сказал:
– Горожане, скажите мне, чего вы желаете. Я готов выслушать вас.
Воцарилась такая тишина, что Элистэ отчетливо услышала его высокий монотонный тенор, казавшийся простым и бесхитростным, почти детским. Королевская наивность несла в себе силу. Было почти невозможно не поверить ему. В эту минуту впервые в жизни она восхищалась королем Вонара.
По толпе, охваченной сомнениями, прошел шумок.
– Вы пришли, чтобы высказать свое недовольство, – подбодрил их Дунулас. – Так выскажитесь. Счастье народа для меня превыше всего. Что нужно сделать ради этого? Посоветуйте мне, горожане.
Пауза, неуверенные перешептывания. Несколько сдавленных ругательств, пара скептических ухмылок.
– А он не лукавит? – спросил кто-то.
– Я говорю искренне. Мое желание – исправить положение, – с горячностью заверил их король.
– Докажите.
– Но как? Дело моего народа – научить меня, как это сделать.
Этот ответ, хотя именно его и могли желать все собравшиеся, повлек за собой неожиданные осложнения. В толпе и раньше обсуждались требования к королю, но так ни к чему и не пришли. Снова начался гвалт. Послышался ряд предложений. Голоса спорщиков звучали все громче и настойчивей. Понеслись оскорбления, ругательства и колкости, обвинения перешли в угрозы, горожане стали отталкивать друг друга. Дунулас остался стоять неподвижно, слегка наклонив голову и опустив глаза, с выражением овечьей покорности. Рядом с ним в напряженной позе застыла Лаллазай с мертвенно-бледным лицом и сжатыми губами. Лица Возвышенных, рассыпанных по комнате, выражали тревогу и бессильный гнев.
Элистэ видела, что их глаза горят возмущением, оно нарастало и в ее душе. Дольше терпеть это оскорбление – вторжение во дворец распоясавшихся негодяев, гнусное унижение достоинства королевских особ – было невыносимо. Эти орущие, кривляющиеся опасные разбойники, с их неслыханным нахальством, дерзким бесчинством, хамством – они же еще собираются диктовать условия королю! Нет, это абсурд. Дунулас же сносил все без упреков. Он покорился им, смирился. Разве настоящий король не должен сопротивляться насилию? Употребить свой авторитет? Другими словами, разве не должен он обнаружить хотя бы некоторое присутствие духа? Элистэ тайком огляделась, пытаясь понять, разделяет ли кто-нибудь ее чувства.
Крики тем временем достигли немыслимого крещендо: уже никто не мог выразить никакой связной мысли. Не в силах больше выносить этот гвалт Элистэ прижала ладони к ушам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227
Вскоре он проник и в переднюю, добавив новый смрад в и без того удушливую атмосферу, где было жарко, тесно, тяжко от скопища немытых тел, чесночного духа, пота, крови и пороха. Комната оказалась набита людьми до отказа, поскольку большинство задерживались именно здесь. Еще сотни, не найдя возможности протиснуться внутрь, заполняли коридор. У дверей в растерянности стояли солдаты личной охраны короля, которые по приказу своего повелителя уже сложили оружие. Потрясенные Возвышенные, прижатые к стенам, загнанные в угол, стиснутые, сдавленные, получающие тычки, а порою и плевки, пытались избежать соприкосновения с плебеями. А в середине толпы находились Дунулас и Лаллазай, вызывая одновременно надежду и ненависть. Они держались рядом, но не касались друг друга. Нежное выразительное лицо королевы было непривычно неподвижным, в то время как король напоминал растерянного мученика.
Элистэ плотно прижали к стене. Рядом с ней находились фрейлины Чести, маркиза во Кивесс и несколько горничных, включая Кэрт. Между женщинами и толпой стояла группа мужчин – Возвышенных. Замирая от ужаса и любопытства, Элистэ вертела головой, пытаясь разглядеть, что происходит. Но людей было слишком много, и стояли они слишком близко, поэтому она почти ничего не видела, собственно, она даже дышала с трудом. Локоть Кэрт больно впивался ей в ребра, темная головка Гизин во Шомель прижалась к ее щеке. В ушах Элистэ стоял гул, легкие работали из последних сил, голова казалась невесомой, и она находилась почти в полуобморочном состоянии. Почувствовав головокружение, девушка пошатнулась и упала бы, если бы для этого хватило места среди туго притиснутых друг к другу тел. На какое-то время все слилось в неразличимом шуме, невероятной давке, жаре, страхе и смятении. Затем грохот в ушах ослабел, стал тише, ощущение страшного удушья прошло, и Элистэ вновь смогла дышать. Головокружение прекратилось, и бормотание вокруг стало распадаться на отдельные выкрики, проклятия, угрозы. Она все еще ничего не видела перед собой. Приоткрыв рот, чтобы вдохнуть зловонного воздуха, Элистэ стала прислушиваться.
Дунулас и Лаллазай стояли в центре тесного свободного пространства, которое удерживали невооруженные телохранители короля и Возвышенные. Этот хрупкий заслон было все, что отделяло монарха от толпы, а толпа не намеревалась терпеть чьего-либо вмешательства. Помеха была моментально устранена: ненужные люди отброшены в сторону, их сопротивление подавлено в несколько секунд. Король и королева оказались в пределах всеобщей досягаемости, и никто не знал, что делать дальше.
Тут-то и могла произойти расправа, если бы не безграничное миролюбие Дунуласа. Король, казалось, не сознавал угрожавшей ему лично опасности. Он взирал на своих капризных подданных с явным доверием, и почему-то это доверие им мешало. Перед неожиданной приветливостью короля гнев поутих, сумятица улеглась. Когда Дунулас поднял руку, наступило молчание. Ласковый, вопрошающий взгляд короля переходил с одного враждебного лица на другое. Он глубоко вздохнул и спокойно сказал:
– Горожане, скажите мне, чего вы желаете. Я готов выслушать вас.
Воцарилась такая тишина, что Элистэ отчетливо услышала его высокий монотонный тенор, казавшийся простым и бесхитростным, почти детским. Королевская наивность несла в себе силу. Было почти невозможно не поверить ему. В эту минуту впервые в жизни она восхищалась королем Вонара.
По толпе, охваченной сомнениями, прошел шумок.
– Вы пришли, чтобы высказать свое недовольство, – подбодрил их Дунулас. – Так выскажитесь. Счастье народа для меня превыше всего. Что нужно сделать ради этого? Посоветуйте мне, горожане.
Пауза, неуверенные перешептывания. Несколько сдавленных ругательств, пара скептических ухмылок.
– А он не лукавит? – спросил кто-то.
– Я говорю искренне. Мое желание – исправить положение, – с горячностью заверил их король.
– Докажите.
– Но как? Дело моего народа – научить меня, как это сделать.
Этот ответ, хотя именно его и могли желать все собравшиеся, повлек за собой неожиданные осложнения. В толпе и раньше обсуждались требования к королю, но так ни к чему и не пришли. Снова начался гвалт. Послышался ряд предложений. Голоса спорщиков звучали все громче и настойчивей. Понеслись оскорбления, ругательства и колкости, обвинения перешли в угрозы, горожане стали отталкивать друг друга. Дунулас остался стоять неподвижно, слегка наклонив голову и опустив глаза, с выражением овечьей покорности. Рядом с ним в напряженной позе застыла Лаллазай с мертвенно-бледным лицом и сжатыми губами. Лица Возвышенных, рассыпанных по комнате, выражали тревогу и бессильный гнев.
Элистэ видела, что их глаза горят возмущением, оно нарастало и в ее душе. Дольше терпеть это оскорбление – вторжение во дворец распоясавшихся негодяев, гнусное унижение достоинства королевских особ – было невыносимо. Эти орущие, кривляющиеся опасные разбойники, с их неслыханным нахальством, дерзким бесчинством, хамством – они же еще собираются диктовать условия королю! Нет, это абсурд. Дунулас же сносил все без упреков. Он покорился им, смирился. Разве настоящий король не должен сопротивляться насилию? Употребить свой авторитет? Другими словами, разве не должен он обнаружить хотя бы некоторое присутствие духа? Элистэ тайком огляделась, пытаясь понять, разделяет ли кто-нибудь ее чувства.
Крики тем временем достигли немыслимого крещендо: уже никто не мог выразить никакой связной мысли. Не в силах больше выносить этот гвалт Элистэ прижала ладони к ушам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227