Губы ее приоткрылись. От него пахло табаком и коньяком, и запах этот смешивался с ароматом медальона на шее. Элистэ обдало жаркой волной, лишавшей ее дыхания и разума. У нес закружилась голова, и она вцепилась в Феронта, ища твердой опоры в бешено вращающемся мире. Он немного отодвинулся, и она недоуменно уставилась на него, тяжело дыша, сраженная тем, что близость их прервалась. «Вернись ко мне», – молча заклинала она. Вне всякого сомнения, ее взгляд был более чем красноречив, ибо он опять нагнулся к ней, и теперь Элистэ снова могла дышать.
Но атмосфера, которой она упивалась, была отравлена, и какая-то часть ее сознания знала это. По ту сторону бури чувств, заглушивших ее, тихий, трезвый голос спрашивал: «Что происходит?», и напоминал ей: «Это не ты». Даже когда она осознала, что рушатся последние бастионы ее защиты, кровь бросается в голову и все ее жизненные принципы улетучиваются, что-то в ней говорило о лжи, об обмане, о…
НАВАЖДЕНИИ.
Чародейное наваждение! Элистэ наконец распознала эти мучившие ее признаки чего-то знакомого. Она вспомнила, где и когда переживала то же чувство ирреальности происходящего с ней. Это было в ту ночь, когда она и дядя Кинц вызволяли Дрефа сын-Цино. Дядя Кинц напустил Чары, превратив себя и племянницу в гигантских Волков, – или так оно казалось. Но пока наваждение длилось, бывали секунды, когда Элистэ неясно, сквозь туман, ощущала неестественное влияние. Дурнота той ночи повторялась и теперь Чары Возвышенных повредили ее рассудок, лишили воли – теперь Элистэ четко осознала это. Сам Феронт не обладал никакой тайной силой, но наверняка располагал всеми возможностями, чтобы заручиться помощью тех, кто был наделен ею. Он сделал из нее марионетку, механическую куклу. Обманом он заставил ее влюбиться в него, и она ненавидела его за это.
Но ее ярость, несмотря на силу, не способна была преодолеть Чары Возвышенных. Наваждение все еще управляло ею, и прикосновение Феронта вызвало мощный, хотя и неестественный, отклик. Она чувствовала его уверенные руки на своем теле, он спускал платье с ее плеч, медленно водя губами по шее. Глаза Элистэ невольно сомкнулись, она выгнула спину, опираясь на его руку, мгновенно перестав сознавать что-либо, кроме обманчиво блаженного ощущения. Но когда рука Феронта скользнула за корсаж, чтобы сомкнуться на ее груди, Элистэ словно задохнулась, и тревога, прячущаяся позади вспышки чувственного наслаждения, вернула ее к действительности. Все это было ложью, все, с начала до конца. Она поняла, что у нее нет к нему ни любви, ни доверия. Ей потребовалась вся решимость, которая у нее еще оставалась, чтобы посмотреть ему в глаза, покачать головой и выдохнуть «нет». Поразительно, какое огромное усилие потребовалось ей для этого и какое малое действие оно возымело на герцога.
Казалось, Феронт не слышал ее. Одна его рука осталась на том же месте, другая прошлась по спине, с проворством нащупывая шнуровку платья. За несколько секунд ему удалось распустить шнуры.
Элистэ не хотела, чтобы он останавливался. Тепло его прикосновений было восхитительным… и иллюзорным, о чем продолжал твердить, протестуя, какой-то голос в уголке ее сознания. Ложь и обман, наваждение. Эта мысль опять так разозлила Элистэ, что у нее хватило духу снова повторить «нет».
На сей раз она произнесла это слово с большей убежденностью, но это ничего не изменило. Руки Феронта знали, что делать, и Элистэ почувствовала, что ей трудно дышать. Ее воля к сопротивлению быстро таяла, ее уже почти не осталось.
– Перестаньте. Я говорю серьезно, – слабым голосом попросила Элистэ.
Не обращая внимания на ее полуискренние мольбы, он наклонился и без усилий приподнял Элистэ. Ее тревога не способна была помешать наслаждению от ощущения его силы и осознания собственной слабости. Феронт сделал несколько шагов к кровати, опустил Элистэ на бархатное покрывало и оказался сверху. Новизна ласк восхищала ее, это было замечательно. Но тихий голос рассудка, который ничто, как видно, не способно заглушить, продолжал жалобно нашептывать ей: «Ложь. Это не ты. Это ложь».
Правильно. Но важно ли это? Он все-таки Феронт.
«Он использует меня».
Мощная волна гнева неожиданно прибавила ей сил. Сквозь туман она различала, что этот внутренний голос, тот, что протестовал и возражал и который нельзя было заставить умолкнуть, он-то и выражает ее сущность и отношение к происходящему, истинное и неискаженное.
Элистэ прислушалась – голос становился все громче. Возмущение вероломством Феронта жгло ее так же, как наслаждение от его прикосновений. Ей вдруг показалось, что наваждение теряет над нею власть, хотя, по крайней мере, какая-то часть его, – теперь она ясно это понимала, – вовсе не была фальшивой. Эта небольшая победа на неведомом поле душевной битвы придала ей сил, и Элистэ сумела бросить ему обвинение:
– Вы прибегли к чарам.
– А какая вам разница? – Герцог раскраснелся и тяжело дышал.
«Да, мне все равно, разницы нет, мне все равно». Она хотела сказать это, и он ожидал от нее этих слов. Но она ни за что их не скажет, ни за какие блага в мире.
– Это медальон. Духи.
– Об этом потом.
– Это обман! – вскричала Элистэ, и внутреннее сознание, непонятным образом отчужденное от нее, будто подтолкнуло ее к тому, что надо сделать. Неимоверным усилием она собрала остатки воли и сорвала медальон с шеи. Тонкая цепочка легко разорвалась, и Элистэ отбросила украшение в сторону. Феронт немного отодвинулся, глядя на нее с явным удивлением. По-видимому, прежние жертвы обмана не оказывали ему такого сопротивления. Элистэ глубоко вдохнула воздух, свободный от примеси терпкого мускуса, и дурман, окутывавший ее сознание, развеялся. Вместе с ним рассеялись все иллюзии, смятенность желаний, безрассудная жажда наслаждений. В один миг она снова стала свободной, стала собою. А мужчина, находящийся столь близко от нее, показался ей презренным шутом, которого она сама никогда не выбирала.
– Обман! – бросила она и сделала попытку приподняться.
Феронт удержал ее, пригвождая своей тяжестью к постели.
– Оставьте меня! Уйдите прочь! – Элистэ пыталась преодолеть его хватку, но тщетно.
– Дело зашло слишком далеко. Не сопротивляйтесь, не то мне придется применить силу, – предупредил герцог. Он тяжело дышал и обливался потом. В какой-то миг он скинул камзол, тонкая батистовая рубашка прилипла к его влажному телу.
Элистэ передернуло от отвращения. Теперь она не понимала, как он мог казаться ей привлекательным, пусть даже с помощью чар. Он был мерзок, и больше всего на свете ей хотелось очутиться подальше отсюда. Будь у нее какое-либо оружие, она бы пустила его в ход. Но под рукой ничего не было, а Феронт давил на нее всем своим весом и копался в ее юбках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227
Но атмосфера, которой она упивалась, была отравлена, и какая-то часть ее сознания знала это. По ту сторону бури чувств, заглушивших ее, тихий, трезвый голос спрашивал: «Что происходит?», и напоминал ей: «Это не ты». Даже когда она осознала, что рушатся последние бастионы ее защиты, кровь бросается в голову и все ее жизненные принципы улетучиваются, что-то в ней говорило о лжи, об обмане, о…
НАВАЖДЕНИИ.
Чародейное наваждение! Элистэ наконец распознала эти мучившие ее признаки чего-то знакомого. Она вспомнила, где и когда переживала то же чувство ирреальности происходящего с ней. Это было в ту ночь, когда она и дядя Кинц вызволяли Дрефа сын-Цино. Дядя Кинц напустил Чары, превратив себя и племянницу в гигантских Волков, – или так оно казалось. Но пока наваждение длилось, бывали секунды, когда Элистэ неясно, сквозь туман, ощущала неестественное влияние. Дурнота той ночи повторялась и теперь Чары Возвышенных повредили ее рассудок, лишили воли – теперь Элистэ четко осознала это. Сам Феронт не обладал никакой тайной силой, но наверняка располагал всеми возможностями, чтобы заручиться помощью тех, кто был наделен ею. Он сделал из нее марионетку, механическую куклу. Обманом он заставил ее влюбиться в него, и она ненавидела его за это.
Но ее ярость, несмотря на силу, не способна была преодолеть Чары Возвышенных. Наваждение все еще управляло ею, и прикосновение Феронта вызвало мощный, хотя и неестественный, отклик. Она чувствовала его уверенные руки на своем теле, он спускал платье с ее плеч, медленно водя губами по шее. Глаза Элистэ невольно сомкнулись, она выгнула спину, опираясь на его руку, мгновенно перестав сознавать что-либо, кроме обманчиво блаженного ощущения. Но когда рука Феронта скользнула за корсаж, чтобы сомкнуться на ее груди, Элистэ словно задохнулась, и тревога, прячущаяся позади вспышки чувственного наслаждения, вернула ее к действительности. Все это было ложью, все, с начала до конца. Она поняла, что у нее нет к нему ни любви, ни доверия. Ей потребовалась вся решимость, которая у нее еще оставалась, чтобы посмотреть ему в глаза, покачать головой и выдохнуть «нет». Поразительно, какое огромное усилие потребовалось ей для этого и какое малое действие оно возымело на герцога.
Казалось, Феронт не слышал ее. Одна его рука осталась на том же месте, другая прошлась по спине, с проворством нащупывая шнуровку платья. За несколько секунд ему удалось распустить шнуры.
Элистэ не хотела, чтобы он останавливался. Тепло его прикосновений было восхитительным… и иллюзорным, о чем продолжал твердить, протестуя, какой-то голос в уголке ее сознания. Ложь и обман, наваждение. Эта мысль опять так разозлила Элистэ, что у нее хватило духу снова повторить «нет».
На сей раз она произнесла это слово с большей убежденностью, но это ничего не изменило. Руки Феронта знали, что делать, и Элистэ почувствовала, что ей трудно дышать. Ее воля к сопротивлению быстро таяла, ее уже почти не осталось.
– Перестаньте. Я говорю серьезно, – слабым голосом попросила Элистэ.
Не обращая внимания на ее полуискренние мольбы, он наклонился и без усилий приподнял Элистэ. Ее тревога не способна была помешать наслаждению от ощущения его силы и осознания собственной слабости. Феронт сделал несколько шагов к кровати, опустил Элистэ на бархатное покрывало и оказался сверху. Новизна ласк восхищала ее, это было замечательно. Но тихий голос рассудка, который ничто, как видно, не способно заглушить, продолжал жалобно нашептывать ей: «Ложь. Это не ты. Это ложь».
Правильно. Но важно ли это? Он все-таки Феронт.
«Он использует меня».
Мощная волна гнева неожиданно прибавила ей сил. Сквозь туман она различала, что этот внутренний голос, тот, что протестовал и возражал и который нельзя было заставить умолкнуть, он-то и выражает ее сущность и отношение к происходящему, истинное и неискаженное.
Элистэ прислушалась – голос становился все громче. Возмущение вероломством Феронта жгло ее так же, как наслаждение от его прикосновений. Ей вдруг показалось, что наваждение теряет над нею власть, хотя, по крайней мере, какая-то часть его, – теперь она ясно это понимала, – вовсе не была фальшивой. Эта небольшая победа на неведомом поле душевной битвы придала ей сил, и Элистэ сумела бросить ему обвинение:
– Вы прибегли к чарам.
– А какая вам разница? – Герцог раскраснелся и тяжело дышал.
«Да, мне все равно, разницы нет, мне все равно». Она хотела сказать это, и он ожидал от нее этих слов. Но она ни за что их не скажет, ни за какие блага в мире.
– Это медальон. Духи.
– Об этом потом.
– Это обман! – вскричала Элистэ, и внутреннее сознание, непонятным образом отчужденное от нее, будто подтолкнуло ее к тому, что надо сделать. Неимоверным усилием она собрала остатки воли и сорвала медальон с шеи. Тонкая цепочка легко разорвалась, и Элистэ отбросила украшение в сторону. Феронт немного отодвинулся, глядя на нее с явным удивлением. По-видимому, прежние жертвы обмана не оказывали ему такого сопротивления. Элистэ глубоко вдохнула воздух, свободный от примеси терпкого мускуса, и дурман, окутывавший ее сознание, развеялся. Вместе с ним рассеялись все иллюзии, смятенность желаний, безрассудная жажда наслаждений. В один миг она снова стала свободной, стала собою. А мужчина, находящийся столь близко от нее, показался ей презренным шутом, которого она сама никогда не выбирала.
– Обман! – бросила она и сделала попытку приподняться.
Феронт удержал ее, пригвождая своей тяжестью к постели.
– Оставьте меня! Уйдите прочь! – Элистэ пыталась преодолеть его хватку, но тщетно.
– Дело зашло слишком далеко. Не сопротивляйтесь, не то мне придется применить силу, – предупредил герцог. Он тяжело дышал и обливался потом. В какой-то миг он скинул камзол, тонкая батистовая рубашка прилипла к его влажному телу.
Элистэ передернуло от отвращения. Теперь она не понимала, как он мог казаться ей привлекательным, пусть даже с помощью чар. Он был мерзок, и больше всего на свете ей хотелось очутиться подальше отсюда. Будь у нее какое-либо оружие, она бы пустила его в ход. Но под рукой ничего не было, а Феронт давил на нее всем своим весом и копался в ее юбках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227