Маленький отряд разделяется, двое или трое бегут к задней двери, остальные штурмуют парадное и врываются в лавку. Какое-то время все тихо, если не считать нескольких горожан, привлеченных прибытием кареты и высыпавших на улицу посмотреть, чем все кончится. И вот появляются народогвардейцы. Они волокут мужчину и женщину, которая царапается, отбивается, пытаясь вырваться, – но тщетно. Их затаскивают в карету, дверца с треском захлопывается – и экипаж отъезжает. Занавес опускается, улица тут же пустеет. Наутро лавочка забита и опечатана, на двери красуется размашистый ромб – конфисковано в пользу Конгресса.
На торговца шелками беда обрушилась без предупреждения. Точно так же она могла обрушиться и на кондитера. И страхи Элистэ, на время утихшие, разгорелись с новой силой. Опасность того, что их обнаружат, возрастала с каждым днем их вынужденной задержки в Шеррине. Мерей. Вся надежда была на него. Что с ним? Погиб, в тюрьме, успел бежать? Где он? Она безмерно устала от ожидания, скуки пополам со страхом, беспомощной пассивности и до сих пор не изжитого удивления перед чудовищной несправедливостью происходящего.
Она пыталась найти забвение в устоявшемся распорядке дня: спать как можно дольше, иной раз за полдень; затем – умывание, туалет и на завтрак – вчерашняя выпечка; несколько часов занятий каким-нибудь тихим делом, изредка разговоры вполголоса; если ходить, то по возможности меньше, да и то на цыпочках. Писание, рисование, игра в карты, вышивание – и ежедневное наблюдение из оконца: столько томительных часов, столько повозок, что тащатся на площадь Равенства, столько обреченных лиц, мучительно напоминающих кого-то…
Трудно было сказать, разделяют ли соседки Элистэ по заточению ее страхи и горечь. По молчаливому уговору они не касались этой темы. Кэрт, за которой, в отличие от ее Возвышенных спутниц, никто не охотился, но которая ставила себя под удар уже тем, что состоит при них, неизменно сохраняла добродушие. Капризница Аврелия так увлеклась односторонней перепиской с Байелем во Клариво, что и думать забыла о жалобах. Она строчила письмо за письмом, в день не менее двух, а то и больше, исполненных, на ее взгляд, самых утонченных чувств. Аврелия обожала отпускать намеки и дерзкие замечания: «Он поразится! Он подумает, какая я смелая!» или «Я краснею – возможно, слишком много себе позволяю». Когда, однако, ее просили уточнить, что именно она написала, Аврелия напускала на себя благородную сдержанность: «Я обязана хранить молчание, иначе это будет нечестно по отношению к Байелю». Через несколько дней ее соседки уже не ловились на эту удочку, но их безразличие не сказалось на количестве писем, которые множились с невероятной быстротой и куда-то исчезали. Аврелия отказывалась говорить, куда именно: вероятно, нашла для них тайник. Элистэ злили многозначительные ухмылки и ужимки Аврелии, и вскоре она прекратила расспросы.
Когда наступали ранние зимние сумерки и последние покупатели покидали «Приют лебедушек», вся компания спускалась вниз на кухню, где их ожидали тепло очага, еда, беседа, вино, сердечное общение. Лучшее время суток, увы, слишком недолгое, ибо семейство Кенубль вскоре отправлялось спать. Несколько лишних минуток, проведенных на кухне, как правило, посвящались легкой физической разминке. Здесь можно было потанцевать под мелодию, что тихо напевала Кэрт; три девушки скользили, кружились и приседали, и тени их плясали на стенах и ставнях. Цераленн не принимала участия в этой забаве, она мерила кухню решительными шагами, и бледное ее лицо казалось розовым в красноватом свете угасающего камина. И вот наступало время идти обратно. Для Элистэ это было всегда мучительно. Каждый вечер ей становилось все труднее заставить себя подняться по лестницам, взойти на ненавистный чердак. В их убежище было так тихо, так тесно – они жили, словно мышки за плинтусом.
Но в тот день, когда народогвардейцы почтили «Приют лебедушек» своим присутствием, она изменила мнение о мышиных норках в лучшую сторону. Гвардейцы явились днем, и все покупатели как по мановению волшебной палочки исчезли из кондитерской. Обыск провели спустя рукава – на улов тут явно никто не рассчитывал. Будь у них хоть сколько-нибудь серьезная информация, они бы потрудились на совесть. А тут отнеслись к своему заданию равнодушно, чуть ли не вяло, уделив основное внимание воздушным пирожным мастера Кенубля, каковые пожирали целыми дюжинами. Впрочем, они удосужились заглянуть во все комнаты, шкафы, конторки, сундуки и выдвижные ящики; спустились в погреб и немного поискали на чердаке, даже, согласно инструкции, открыли стоящий в углу старый шкаф. Фальшивая задняя стенка была на месте, и народогвардейцы ничего не заметили. Они не догадались проверить, нет ли в тесно заставленном шкафу потайной дверцы; но беглянки, укрывшиеся за ней, не могли этого знать. Элистэ казалось, что незваные гости намереваются разнести чердак на куски. Опустившись на колени и прижав ухо к стене, она слышала каждый их шаг, каждый скрип и стон половиц, каждое ворчание и брошенное вполголоса ругательство. Рядом стояли, прислушиваясь, Кэрт и Аврелия. Девушки вцепились друг в дружку, затаив дыхание. Цераленн сидела за столиком, читала «Севооборот по методу Глека» и всем своим видом давала понять, что не обращает внимания на суету за стеной.
Глухой стук, звук удара, проклятье, беспорядочный шум у дверей шкафа, поверхностный осмотр внутри. Казалось, это продолжается целую вечность, словно мгновение, вобрав в себя весь их ужас, остановилось во времени.
Когда голоса раздались совсем рядом, Аврелия от страха вцепилась острыми ногтями в запястье Элистэ. Но вот шаги начали удаляться, голоса сделались тише. Элистэ высвободилась, прокралась к оконцу и выглянула. Через несколько минут народогвардейцы вышли из «Приюта лебедушек» с пустыми руками и отправились дальше в поисках более удачливого места. Элистэ привалилась к стене и минут десять простояла, словно окаменев.
Мышиная норка, несомненно, имела свои достоинства. Во всем Шеррине, пожалуй, не сыскать было второго убежища, столь же бесподобно укрытого и отвечающего своему назначению. Но и самое лучшее убежище оказалось небезопасно, как то со всей очевидностью выяснилось на протяжении ближайших нескольких суток, когда Принц во Пух вспугнул целых трех гнид Нану – двух в кондитерской и одну на кухне. Мороз отнюдь не являлся помехой этим тварям, более того, число их, судя по всему, возрастало. Трех обнаруженных песиком лазутчиц раздавили на месте, но можно было не сомневаться, что в скором времени появятся новые. И долго ли ждать, когда одна из них ускользнет от бдительного Пуха? А это рано или поздно должно было непременно случиться, и уж второй обыск в «Приюте лебедушек» народогвардейцы проведут куда с большей дотошностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227
На торговца шелками беда обрушилась без предупреждения. Точно так же она могла обрушиться и на кондитера. И страхи Элистэ, на время утихшие, разгорелись с новой силой. Опасность того, что их обнаружат, возрастала с каждым днем их вынужденной задержки в Шеррине. Мерей. Вся надежда была на него. Что с ним? Погиб, в тюрьме, успел бежать? Где он? Она безмерно устала от ожидания, скуки пополам со страхом, беспомощной пассивности и до сих пор не изжитого удивления перед чудовищной несправедливостью происходящего.
Она пыталась найти забвение в устоявшемся распорядке дня: спать как можно дольше, иной раз за полдень; затем – умывание, туалет и на завтрак – вчерашняя выпечка; несколько часов занятий каким-нибудь тихим делом, изредка разговоры вполголоса; если ходить, то по возможности меньше, да и то на цыпочках. Писание, рисование, игра в карты, вышивание – и ежедневное наблюдение из оконца: столько томительных часов, столько повозок, что тащатся на площадь Равенства, столько обреченных лиц, мучительно напоминающих кого-то…
Трудно было сказать, разделяют ли соседки Элистэ по заточению ее страхи и горечь. По молчаливому уговору они не касались этой темы. Кэрт, за которой, в отличие от ее Возвышенных спутниц, никто не охотился, но которая ставила себя под удар уже тем, что состоит при них, неизменно сохраняла добродушие. Капризница Аврелия так увлеклась односторонней перепиской с Байелем во Клариво, что и думать забыла о жалобах. Она строчила письмо за письмом, в день не менее двух, а то и больше, исполненных, на ее взгляд, самых утонченных чувств. Аврелия обожала отпускать намеки и дерзкие замечания: «Он поразится! Он подумает, какая я смелая!» или «Я краснею – возможно, слишком много себе позволяю». Когда, однако, ее просили уточнить, что именно она написала, Аврелия напускала на себя благородную сдержанность: «Я обязана хранить молчание, иначе это будет нечестно по отношению к Байелю». Через несколько дней ее соседки уже не ловились на эту удочку, но их безразличие не сказалось на количестве писем, которые множились с невероятной быстротой и куда-то исчезали. Аврелия отказывалась говорить, куда именно: вероятно, нашла для них тайник. Элистэ злили многозначительные ухмылки и ужимки Аврелии, и вскоре она прекратила расспросы.
Когда наступали ранние зимние сумерки и последние покупатели покидали «Приют лебедушек», вся компания спускалась вниз на кухню, где их ожидали тепло очага, еда, беседа, вино, сердечное общение. Лучшее время суток, увы, слишком недолгое, ибо семейство Кенубль вскоре отправлялось спать. Несколько лишних минуток, проведенных на кухне, как правило, посвящались легкой физической разминке. Здесь можно было потанцевать под мелодию, что тихо напевала Кэрт; три девушки скользили, кружились и приседали, и тени их плясали на стенах и ставнях. Цераленн не принимала участия в этой забаве, она мерила кухню решительными шагами, и бледное ее лицо казалось розовым в красноватом свете угасающего камина. И вот наступало время идти обратно. Для Элистэ это было всегда мучительно. Каждый вечер ей становилось все труднее заставить себя подняться по лестницам, взойти на ненавистный чердак. В их убежище было так тихо, так тесно – они жили, словно мышки за плинтусом.
Но в тот день, когда народогвардейцы почтили «Приют лебедушек» своим присутствием, она изменила мнение о мышиных норках в лучшую сторону. Гвардейцы явились днем, и все покупатели как по мановению волшебной палочки исчезли из кондитерской. Обыск провели спустя рукава – на улов тут явно никто не рассчитывал. Будь у них хоть сколько-нибудь серьезная информация, они бы потрудились на совесть. А тут отнеслись к своему заданию равнодушно, чуть ли не вяло, уделив основное внимание воздушным пирожным мастера Кенубля, каковые пожирали целыми дюжинами. Впрочем, они удосужились заглянуть во все комнаты, шкафы, конторки, сундуки и выдвижные ящики; спустились в погреб и немного поискали на чердаке, даже, согласно инструкции, открыли стоящий в углу старый шкаф. Фальшивая задняя стенка была на месте, и народогвардейцы ничего не заметили. Они не догадались проверить, нет ли в тесно заставленном шкафу потайной дверцы; но беглянки, укрывшиеся за ней, не могли этого знать. Элистэ казалось, что незваные гости намереваются разнести чердак на куски. Опустившись на колени и прижав ухо к стене, она слышала каждый их шаг, каждый скрип и стон половиц, каждое ворчание и брошенное вполголоса ругательство. Рядом стояли, прислушиваясь, Кэрт и Аврелия. Девушки вцепились друг в дружку, затаив дыхание. Цераленн сидела за столиком, читала «Севооборот по методу Глека» и всем своим видом давала понять, что не обращает внимания на суету за стеной.
Глухой стук, звук удара, проклятье, беспорядочный шум у дверей шкафа, поверхностный осмотр внутри. Казалось, это продолжается целую вечность, словно мгновение, вобрав в себя весь их ужас, остановилось во времени.
Когда голоса раздались совсем рядом, Аврелия от страха вцепилась острыми ногтями в запястье Элистэ. Но вот шаги начали удаляться, голоса сделались тише. Элистэ высвободилась, прокралась к оконцу и выглянула. Через несколько минут народогвардейцы вышли из «Приюта лебедушек» с пустыми руками и отправились дальше в поисках более удачливого места. Элистэ привалилась к стене и минут десять простояла, словно окаменев.
Мышиная норка, несомненно, имела свои достоинства. Во всем Шеррине, пожалуй, не сыскать было второго убежища, столь же бесподобно укрытого и отвечающего своему назначению. Но и самое лучшее убежище оказалось небезопасно, как то со всей очевидностью выяснилось на протяжении ближайших нескольких суток, когда Принц во Пух вспугнул целых трех гнид Нану – двух в кондитерской и одну на кухне. Мороз отнюдь не являлся помехой этим тварям, более того, число их, судя по всему, возрастало. Трех обнаруженных песиком лазутчиц раздавили на месте, но можно было не сомневаться, что в скором времени появятся новые. И долго ли ждать, когда одна из них ускользнет от бдительного Пуха? А это рано или поздно должно было непременно случиться, и уж второй обыск в «Приюте лебедушек» народогвардейцы проведут куда с большей дотошностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227