Недавно лютая трясучка ни с того ни с сего приключилась, прыщи по лицу пошли. По возрасту – годом моложе, а намного раньше своей старшей сестры заневестилась, и не засиделась бы в девках, если была бы дома, в Измайлове. Давно бы уж в Москву выдали, давно бы уж и дитё принесла, а тут – живи на посуле…
И царица Прасковья угрюмилась.
– Что ж ты, царь-батюшка, в Анне ведь родная тебе кровь течет. Пожалей ты ее, сироту. Статочное ли дело до таких пор девку без мужа томить, – вздумала было Прасковья по-своему, по-бабьи намедни посетовать на беспричинные промедления да сразу же и язык прикусила. Не обрадовалась, что об этом речь завела.
– Не учи! – глянул на нее Петр со всей строгостью, усом дернул и, стукнув кулаком по столешнице, нагнал страху необоримого.
Едва ноги прочь унесла и целый день ходила сама не своя. Все закоулки в душе продувало зябким сквозняком от такою короткого разговора.
Встретилась на другой день – Петр будто слегка подобрел, посмеялся даже. Сказал:
– Не горюй, Прасковья Федоровна. По делам в Мариенвердер поеду и подробно о родственном союзе с пруссаками договорюсь, тогда Аннушку и окрутим. Где скоро, там не споро, знаешь сама.
И уж какого это он ей «спорого» жениха подбирает – ума не приложить. Теперь в отлучке царь, значит, надобно опять ждать-пождать. Ну, а вернется он, что потом?
И вот она, новость: приехал государь, тотчас к себе требует.
И царица Прасковья спешно снарядилась в недальний поход.
Встретил ее Петр посмеиваясь да подмигивая и сразу разогнал печаль, объявив, что выгодно высватал для племянницы Анны достославного жениха, племянника прусского короля, курляндского герцога Фридриха Вильгельма, и передал для невесты его письмо с изъяснениями в любви, высказанными в самом чувствительном духе. По настоянию Петра Анна должна была незамедлительно ответить любезному герцогу.
– Да ведь они еще не видали друг дружку, – заметила царица Прасковья.
– Что ж из того? Понеже герцог про свою заочную любовь написал, то и Аннушке следует отвечать.
Отвечать… А как? Какие слова для этого подобрать?..
И сама царица Прасковья и Катеринка с Парашкой старались Анне помочь, сколько листков бумаги извели, сколько перьев перепортили, а ничего путного не получалось. Все слова были какие-то корявые и невыразительные. Пришлось обратиться к заглавному царскому писарю кабинет-секретарю Алексею Васильевичу Макарову, – тому привычно разные мемории составлять, и сразу видно было, что мастак он любовные цидулки писать, складно и благозвучно лепились у него одно к другому изысканные слова:
«Из любезнейшего письма вашего высочества, пущенного 11 июля, я с особенным удовольствием узнала об имеющемся быть, по воле всевышнего и их царских величеств, моих милостивейших родственников, браке нашем. При сем не могу не удостоверить ваше высочество, что ничто не может быть для меня приятнее, как услышать ваше объяснение в любви ко мне. С своей стороны уверяю ваше высочество совершенно в тех же чувствах, что при первом сердечно желаемом личном свидании предоставлю повторить, оставаясь между тем, светлейший герцог, вашего высочества покорнейшею услужницею».
Анне оставалось только постараться переписать это письмо без ошибок и клякс.
Приехал в Петербург герцог, увидел свою суженую, угрюмую и рябоватую, смущенно повздыхал, но не в его воле было как-то переиначивать свою судьбу. Невеста малоприглядного вида, да ведь и сам-то он… Не было в нем ничего такого, что могло бы вызвать женскую симпатию, но все же ведь герцог он! Где еще и когда найдется жених столь высокого звания?..
Приданое для Анны давным-давно уже сготовлено, только и было опасения, что, не дай бог, и эта свадьба расстроится. Но на этот раз страх был напрасен.
Петр был очень доволен. При покойном его родителе, царе Алексее Михайловиче, русские дипломаты добивались у тогдашнего курляндского герцога получить для России хотя бы одну гавань на Балтийском море, но властитель Курляндии ехидно отвечал, что великому государю пристойнее держать корабли у своего города Архангельска. Теперь курляндские гавани будут распахнуты для российского флота, и царь Петр торжествовал.
Ох и свадьба была!
По своему женскому разумению сетовала царица Прасковья, пугалась, как бы не засиделась дочь в девках, а где им было бы в Москве такое диво-дивное видеть?!
Свадьба Анны справлялась во дворце светлейшего князя Меншикова. Невеста красовалась в белой бархатной робе, с золотыми городками и длинной мантией из красного бархата, подбитой горностаем. Жених – в белом, затканном золотом кафтане. В зале было убрано с превеликим довольством во всем. Придворная знать видывала разные торжества, но такого не доводилось увидеть еще никому. Иноземцы глаза от изумления выпучивали; у своих, русских, сердца замирали. Да и как им было не замереть, когда, например, подали на стол два высоких, как куличи, пирога, а из них выскочили две живые карлицы. Улыбаясь гостям, расправили карлицы свои наряды и тут же, на столе, стали под музыку танцевать менуэт.
Огромная десятипудовая свинья, целиком зажаренная, в окружении дюжины жареных поросят паслась на столе, и так было хитроумно устроено, что свинья как бы хрюкала, когда от нее отрезали кусок за куском. И только когда на блюде осталась одна ее голова, это хрюканье смолкло.
Тост сменялся тостом, и каждый раз это было сигналом для залпа пушек, стоявших на плацу и на яхте «Лизете», которая покачивалась на Неве. Вся река против дворцовых окон словно пожаром горела от зажженных на ней бесчисленных огней. Были костры на плотах; бочки с горящей смолой плавали по воде; фейерверочных огней в небе было больше, чем звезд в самую раззвездную ночь. Много было выпито и красна и зелена вина. Пито-едено было столько, что не все даже привычные животы могли выдержать сие потребство.
Анна и ее герцог сидели за столом обомлевшими. Кругом только и слышалось – пей да пей!
– Горько!.. Горько!.. Горько!..
У жениха и невесты губы вспухли от поцелуев, а гостям все было «горько».
Невесте – семнадцать лет, жениху – шестнадцать. Сидел он, Фридрих Вильгельм, герцог курляндский, белобрысый, щупленький, еще как следует не вышедший из своего отроческого возраста, то и дело подтирая платочком повисавшую под носом капельку, и смеялся от переполнявшей его сердце жениховской радости. Анна была на голову выше него, сытая, гладкая, с затаенной обидой поглядывала на своего суженого-благоверного, каким нескладным, угловатым, костлявым господь бог его уродил. Ни тебе пышной осанки герцогской, ни росту, – и омрачала по такому случаю ее душу печаль.
Гостей было видимо-невидимо. Они мельтешили перед глазами, да еще с изрядно выпитых чарок двоилось и троилось в глазах у каждого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241
И царица Прасковья угрюмилась.
– Что ж ты, царь-батюшка, в Анне ведь родная тебе кровь течет. Пожалей ты ее, сироту. Статочное ли дело до таких пор девку без мужа томить, – вздумала было Прасковья по-своему, по-бабьи намедни посетовать на беспричинные промедления да сразу же и язык прикусила. Не обрадовалась, что об этом речь завела.
– Не учи! – глянул на нее Петр со всей строгостью, усом дернул и, стукнув кулаком по столешнице, нагнал страху необоримого.
Едва ноги прочь унесла и целый день ходила сама не своя. Все закоулки в душе продувало зябким сквозняком от такою короткого разговора.
Встретилась на другой день – Петр будто слегка подобрел, посмеялся даже. Сказал:
– Не горюй, Прасковья Федоровна. По делам в Мариенвердер поеду и подробно о родственном союзе с пруссаками договорюсь, тогда Аннушку и окрутим. Где скоро, там не споро, знаешь сама.
И уж какого это он ей «спорого» жениха подбирает – ума не приложить. Теперь в отлучке царь, значит, надобно опять ждать-пождать. Ну, а вернется он, что потом?
И вот она, новость: приехал государь, тотчас к себе требует.
И царица Прасковья спешно снарядилась в недальний поход.
Встретил ее Петр посмеиваясь да подмигивая и сразу разогнал печаль, объявив, что выгодно высватал для племянницы Анны достославного жениха, племянника прусского короля, курляндского герцога Фридриха Вильгельма, и передал для невесты его письмо с изъяснениями в любви, высказанными в самом чувствительном духе. По настоянию Петра Анна должна была незамедлительно ответить любезному герцогу.
– Да ведь они еще не видали друг дружку, – заметила царица Прасковья.
– Что ж из того? Понеже герцог про свою заочную любовь написал, то и Аннушке следует отвечать.
Отвечать… А как? Какие слова для этого подобрать?..
И сама царица Прасковья и Катеринка с Парашкой старались Анне помочь, сколько листков бумаги извели, сколько перьев перепортили, а ничего путного не получалось. Все слова были какие-то корявые и невыразительные. Пришлось обратиться к заглавному царскому писарю кабинет-секретарю Алексею Васильевичу Макарову, – тому привычно разные мемории составлять, и сразу видно было, что мастак он любовные цидулки писать, складно и благозвучно лепились у него одно к другому изысканные слова:
«Из любезнейшего письма вашего высочества, пущенного 11 июля, я с особенным удовольствием узнала об имеющемся быть, по воле всевышнего и их царских величеств, моих милостивейших родственников, браке нашем. При сем не могу не удостоверить ваше высочество, что ничто не может быть для меня приятнее, как услышать ваше объяснение в любви ко мне. С своей стороны уверяю ваше высочество совершенно в тех же чувствах, что при первом сердечно желаемом личном свидании предоставлю повторить, оставаясь между тем, светлейший герцог, вашего высочества покорнейшею услужницею».
Анне оставалось только постараться переписать это письмо без ошибок и клякс.
Приехал в Петербург герцог, увидел свою суженую, угрюмую и рябоватую, смущенно повздыхал, но не в его воле было как-то переиначивать свою судьбу. Невеста малоприглядного вида, да ведь и сам-то он… Не было в нем ничего такого, что могло бы вызвать женскую симпатию, но все же ведь герцог он! Где еще и когда найдется жених столь высокого звания?..
Приданое для Анны давным-давно уже сготовлено, только и было опасения, что, не дай бог, и эта свадьба расстроится. Но на этот раз страх был напрасен.
Петр был очень доволен. При покойном его родителе, царе Алексее Михайловиче, русские дипломаты добивались у тогдашнего курляндского герцога получить для России хотя бы одну гавань на Балтийском море, но властитель Курляндии ехидно отвечал, что великому государю пристойнее держать корабли у своего города Архангельска. Теперь курляндские гавани будут распахнуты для российского флота, и царь Петр торжествовал.
Ох и свадьба была!
По своему женскому разумению сетовала царица Прасковья, пугалась, как бы не засиделась дочь в девках, а где им было бы в Москве такое диво-дивное видеть?!
Свадьба Анны справлялась во дворце светлейшего князя Меншикова. Невеста красовалась в белой бархатной робе, с золотыми городками и длинной мантией из красного бархата, подбитой горностаем. Жених – в белом, затканном золотом кафтане. В зале было убрано с превеликим довольством во всем. Придворная знать видывала разные торжества, но такого не доводилось увидеть еще никому. Иноземцы глаза от изумления выпучивали; у своих, русских, сердца замирали. Да и как им было не замереть, когда, например, подали на стол два высоких, как куличи, пирога, а из них выскочили две живые карлицы. Улыбаясь гостям, расправили карлицы свои наряды и тут же, на столе, стали под музыку танцевать менуэт.
Огромная десятипудовая свинья, целиком зажаренная, в окружении дюжины жареных поросят паслась на столе, и так было хитроумно устроено, что свинья как бы хрюкала, когда от нее отрезали кусок за куском. И только когда на блюде осталась одна ее голова, это хрюканье смолкло.
Тост сменялся тостом, и каждый раз это было сигналом для залпа пушек, стоявших на плацу и на яхте «Лизете», которая покачивалась на Неве. Вся река против дворцовых окон словно пожаром горела от зажженных на ней бесчисленных огней. Были костры на плотах; бочки с горящей смолой плавали по воде; фейерверочных огней в небе было больше, чем звезд в самую раззвездную ночь. Много было выпито и красна и зелена вина. Пито-едено было столько, что не все даже привычные животы могли выдержать сие потребство.
Анна и ее герцог сидели за столом обомлевшими. Кругом только и слышалось – пей да пей!
– Горько!.. Горько!.. Горько!..
У жениха и невесты губы вспухли от поцелуев, а гостям все было «горько».
Невесте – семнадцать лет, жениху – шестнадцать. Сидел он, Фридрих Вильгельм, герцог курляндский, белобрысый, щупленький, еще как следует не вышедший из своего отроческого возраста, то и дело подтирая платочком повисавшую под носом капельку, и смеялся от переполнявшей его сердце жениховской радости. Анна была на голову выше него, сытая, гладкая, с затаенной обидой поглядывала на своего суженого-благоверного, каким нескладным, угловатым, костлявым господь бог его уродил. Ни тебе пышной осанки герцогской, ни росту, – и омрачала по такому случаю ее душу печаль.
Гостей было видимо-невидимо. Они мельтешили перед глазами, да еще с изрядно выпитых чарок двоилось и троилось в глазах у каждого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241