- Благоразумие не трусость.
Виктория бросила на Рейберна раздраженный взгляд.
- Пожалуй, мне лучше спуститься, - сказала она. - Больше здесь смотреть нечего. А то промокнем до нитки. Вот-вот развернутся хляби небесные.
Сойдя вниз, Рейберн протянул Виктории руку, и они прошли через пролом в стене. В этот момент хлынул ливень.- Однажды я уже промокла из-за вас! - воскликнула Виктория, высвободилась и бросилась в пристройку. Однако прежде чем добралась до навеса, рассмеялась, но не язвительно, по поводу тщетности попыток остаться сухой, - ее смех, казалось, исходил из самых недр земли.
Когда спустя некоторое время вошел Рейберн, Виктория стояла без шляпы и вешала плащ на колышек в балке крыши. С нее стекала вода, волосы растрепались, глаза блестели, щеки пылали.
- Как бы не разболеться, - произнесла Виктория. - Я вымокла до нитки. А мне скоро уезжать, неделя на исходе.
Байрон снял пальто и шляпу и повесил рядом с ее плащом.
- Вряд ли это случится, вы достаточно выносливы, - произнес он.
Виктория усмехнулась:
- Могли бы притвориться, что раскаиваетесь.
- Притворился бы, если бы не видел, как вы веселитесь.
Виктория действительно сконфузилась.
- Значит, вы слышали?
- Как колокольчик. Это было, мягко говоря, неожиданно. - Рейберн вопросительно посмотрел на нее.
Виктория долго молчала, потом стала медленно стягивать перчатки.
- Вы, видимо, решили, что я сумасшедшая, - сказала она.
- Отнюдь нет. - Он тоже снял перчатки и взял ее за руку. Его рука была холодна, а у нее просто ледяная. Рейберн нахмурился. - Где-то здесь должны быть дрова.
Виктория высвободила руку и огляделась.
- Вон там, - сказала она, кивком указав в угол, где стояла койка пастуха, и добавила: - Мне не хотелось бы лишать кого-то возможности согреться.
Байрон махнул рукой и подошел к койке, из-под которой виднелись дрова.
- Пастухи приходят в свои укрытия за несколько недель до начала отела, чтобы проверить запасы. Им вовсе не обязательно пользоваться этой пристройкой. Так что считайте это платой за аренду.
И он посмотрел на обугленное пятно кострища на полу, которое еще больше потемнело от дождя, проникавшего сквозь отверстие в крыше.
- У двери? - спросила Виктория.
Байрон кивнул, взял охапку валежника и отнес к двери, где расположил ветки по одну сторону порога. Затем вынул спички из кармана, и с третьей попытки огонь разгорелся. Скачущие шипящие языки огня двинулись от растопки к дровам, которые разгорелись ровным пламенем.
Ее взгляд скользнул на дверной проем, закрытый завесой дождя. Байрон расстелил одеяло, расставил посуду и еду, которую привез для пикника.
Виктория вздохнула:
- Вам никогда не хочется улететь, парить в воздухе?..
Он вспомнил усмешку на лице Летиции, когда та, сидя в своей гостиной, оскорбляла его; охваченный безумным порывом, он поскакал на север в Йоркшир, затем отправился в Лондон прожигать жизнь после помолвки Шарлотты с Уиллом Уитфордом, а еще раньше в отчаянии принял решение никогда больше не раскрывать своих чувств перед другими, после того как Уилл был потрясен до ужаса, до отвращения.
Однако Виктория имела в виду не смятение, негодование и отчаяние. Он вспомнил свое детство, дни, проведенные в затененных комнатах, где за толстыми бархатными занавесями был целый мир света, который он мог видеть лишь изредка, когда наставники и няньки стояли к нему спиной. Он вспомнил, как украдкой впивался взглядом в синее небо и изумрудные лужайки, а на следующий день страдал от лихорадки и боли. Как служанки в детской клохтали над ним, удивляясь, что он умудрился обжечься. Как мог бы он объяснить, что лужайки и парк словно взывали к какой-то задыхающейся части его сердца? Как мог бы он сказать им, что поменялся бы местами с придурковатым сыном садовника, лишь бы иметь возможность бегать босиком, с непокрытой головой по траве, чтобы солнце целовало его лицо...
Он устремил взгляд на дождь, на окутанное тучами небо чуть светлее сумеречного. Это его мир - часы, когда солнце закрыто бурей, мгновения зимних рассветов и закатов, когда свет слаб и немощен. Ни к чему жаждать солнца, как тот глупый мальчик. Но какая-то его часть все еще жаждала.
Видя, что Рейберн мучительно размышляет, Виктория не сводила с него глаз. Лицо у нее было напряженное, она как будто ждала, что он отмахнется от нее, но под напряжением проскальзывали сочувствие и понимание.
- Кажется, я догадываюсь, о чем вы говорите, - произнес наконец Рейберн.
Дождь пошел на убыль и теперь моросил. Сквозь дверной проем Виктория видела местность ниже холма, где несколько мокрых овец сгрудились на поле, а дым из труб закручивался изящными струйками и снова прижимался к земле. Прохладный воздух был так влажен, что его почти можно было пить, и Виктория подумала, что на вкус он сладкий и коричневого цвета, как та земля, которой он пахнет.
- Что вы будете делать, Виктория?
Виктория очнулась, внезапно разбуженная звуком голоса Рейберна. Она хотела притвориться, будто не поняла, о чем речь, но подумала, что это бессмысленно.
- Когда вернусь домой? Буду принимать каждый день таким, каков он есть. Что еще мне остается? Вы упрекали меня в том, что я лгу сама себе. Но как я могу строить планы, если сама не знаю, чего хочу?
- Разумно.
Виктория обернулась, чтобы взглянуть на него, подхлестываемая тем же ощущением преграды, расстояния между ними, которое преследовало ее с самого приезда в Рейберн-Корт.
- А вы... чего хотите вы?
Байрон невесело улыбнулся из сумрака у дверей, куда он отошел, когда дождь стал стихать. Его волосы высохли и превратились в беспорядочные пряди, придавая его грубой внешности нечто роковое.- Я герцог Рейберн. Чего я могу желать? Виктория усмехнулась:
- Достроить Дауджер-Хаус. Сделать Рейберн-Корт пригодным для жилья, а земли - приносящими доход. Жениться - пусть не на Легации. Иметь наследника, вы ведь детскую не просто так построили. Вы хотите счастья, как и все люди.
Лицо его помрачнело.
- А вы не считаете меня счастливым?
Слова эти прозвучали спокойно, но в них содержалось угрожающее напряжение, которое два дня назад заставило бы Викторию переменить тему. Но теперь - нет. Она не отвела глаз, когда он на нее посмотрел.
- Нет. Я не считаю вас счастливым. Вы страдающий, одинокий человек, и чем больше пытаетесь скрыть это, тем больше предаете себя самого. Вы признаете, что стали строить Дауджер-Хаус для себя, а не для Летиции. Это как воплощение вашей мечты. Но никто не поверит, что вы имеете к этому какое-либо отношение, поскольку вы очень умело скрываете свои чувства от окружающих. Вы упрекаете меня в том, что я ограбила саму себя, но в этом смысле мне не сравниться с вами.
Она в волнении поднялась.
- Вы слышали мою историю. Но свою храните глубоко в сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56