После службы торжественная процессия проследовала по улицам города. Эдуард ехал медленно, помахивая рукой и улыбаясь, а девушки бросали цветы под копыта его лошади. О, да, конечно же, более пожилые женщины тоже бросали цветы, но в основном букеты бросали девушки. Молодой король должен был принести вечный мир, объединить страну под своей единоличной властью, восстановить законность и порядок, покончить с мздоимством и дурным правлением; но прежде всего государь был молод и красив, невероятно красив. Он и выглядел как король, а это для простых людей было так же важно, как и все, что ему предстояло сделать.
На Пасхальный понедельник в ратуше устроили большой прием, на который в гости к королю просили пожаловать всю окрестную знать, Эдуард и Элеонора тоже были в числе приглашенных.
– Это такая честь, – щебетала, сидя в своей постели, Дэйзи; она качала на руках маленькую Сесили, которой все опытные няньки уже сейчас пророчили необыкновенную красоту. – Это так великолепно! Я так рада, что вы там будете; и вам непременно придется рассказать мне обо всем, что вы там увидите. Постарайтесь запомнить, кто во что одет – Эдуарда спрашивать бесполезно, он даже не может отличить одну прическу от другой.
Элеонора машинально кивала, но, пережив вчера в соборе странное разочарование при виде короля, не могла полностью разделить восторгов своей невестки.
– Честь, говоришь? Ну что ж, может быть... Но ему скоро понадобятся деньги, этому молодому человеку, а мы – люди богатые.
– О, матушка, как вы можете говорить такое! Все совсем не так, я в этом уверена. Ведь он только что победоносно завершил войну, он еще не может думать о деньгах.
– Если он собирается быть великим королем, он всегда должен думать о деньгах, – ответила Элеонора. – Нельзя править страной, не имея денег, а Генрих Ланкастерский наделал огромных долгов, вернее, их от его имени наделала эта француженка.
– И тем не менее, – не сдавалась Дэйзи, – я не позволю вам упустить такой случай. Как ни крути, это и впрямь великая честь, и даже если вы не хотите, чтобы король выразил свою признательность вам самой и Эдуарду, вы должны вспомнить о несчастных Томасе и Гарри.
Дэйзи увидела в глазах своей свекрови слезы и поняла, что все-таки добилась своего.
– Да, ты, конечно, права, – вздохнула Элеонора.
– Кроме того, – продолжала Дэйзи, гладя свою крошечную девочку по головке, – разве вы забыли, что писал Гарри из Лондона об Эдуарде? Этот юноша, возглавивший целую армию, находил время навещать своих маленьких братьев. Я отдаю ему за это должное и думаю, что он – хороший, добрый человек.
– Да, да, ты права, конечно, – опять согласилась с невесткой Элеонора. – Я окажу ему честь и появлюсь на приеме. Эдуард – действительно прекрасный человек и будет великим королем.
– Тогда мы, может быть, решим, что вы наденете? – предложила Дэйзи, довольная, что все так хорошо устроилось.
Женщины еще долго обсуждали шелка, бархаты, перья и драгоценности, и Элеонора отчаянно пыталась заглушить тот тоненький голосок, который звучал у неё в сердце: «Он не его отец».
Это было такое грандиозное празднество, какое только можно было устроить за пару дней: тридцать поваров трудились всю ночь напролет, готовя угощение, еще больше людей было занято в Главном зале ратуши, проветривая его, скребя скамьи, выбивая драпировки, расставляя свечи и укрепляя на стенах факелы. Элеонора и Эдуард приехали в Йорк к открытию городских ворот, отстояли заутреню в кафедральном соборе и потом направились к ратуше вместе со своими слугами – двумя горничными и двумя пажами, шедшими впереди хозяйских лошадей.
Лепидус вырос в замечательного коня, одного из лучших в графстве. Он всегда притягивал к себе на улице все взоры, но сегодня выглядел особенно великолепно: на уздечке позвякивали маленькие серебряные колокольчики, на голове покачивался плюмаж из темно-малиновых перьев, с седла, обитого бархатом того же цвета, свисали черные шелковые кисти. Элеонора и Эдуард тоже были в роскошных нарядах – как заметила Элеонора, если у тебя собираются одолжить денег, то и тебе надо извлечь из этого всю возможную выгоду. На Элеоноре было платье из черного шелка, расшитого золотом, с лифом из черного же бархата, огромные, свободно ниспадающие рукава были оторочены горностаем. На голове у неё была черная бархатная шапочка, украшенная двумя рядами жемчужин, строгая, но богатая; к шапочке был прикреплен шестифутовый шлейф из тончайшего газа.
На шее Элеонора носила бесценную нитку черного жемчуга, привезенную с другого конца света каким-то предприимчивым торговцем. Роберт купил её для жены за сумму, которую ей так никогда и не назвал. Талию женщины, все еще тонкую, несмотря на множество беременностей, стягивал золотой пояс, изукрашенный жемчугом и лазурно-голубой эмалью; с пояса на золотых цепочках свисали крест из слоновой кости и неизменный молитвенник, подаренный Элеоноре лордом Ричардом. Плащ она надела алый, отороченный чернобурками, который тоже получила в дар от отца нового короля.
Кафтан Эдуарда, доходивший ему до колен, был, как и платье матери, сшит из черного бархата и тоже оторочен горностаями. Щедро подбитое на плечах и груди ватой, в талии это одеяние было туго стянуто золотым кушаком. Рейтузы на Эдуарде были из голубого шелка, а туфли оканчивались наимоднейшими острыми носками чуть ли не в три дюйма длиной, что очень мешало молодому человеку садиться на коня и слезать с него. Двое пажей щеголяли в ливреях с изображением белого зайца на груди и в красновато-коричневых плащах с черно-белыми гербами рода Морлэндов. Горничные были одеты просто, но достойно – в платья из черной шерсти и белого полотна. Волосы женщин были убраны под скромные чепцы. Все было самым лучшим, Морлэнды выглядели так, как и должны выглядеть люди их положения – богато и элегантно.
У ратуши они поручили своих лошадей заботам подскочивших грумов и проследовали на свои места. Пажи почтительно усадили Морлэндов за второй стол. За первым сидели лишь вельможи и высшие сановники города, так что оказаться за вторым столом было высокой честью: Морлэнды находились почти рядом с новым королем и его ближайшими сподвижниками; до Элеоноры порой доносились даже обрывки их разговоров. Пир шел своим чередом, одно блюдо сменялось другим, одна перемена – другой, и все время звучала музыка. Слух гостей услаждало также пение десяти менестрелей и хора из четырнадцати мальчиков. Когда обед закончился, присутствующих пригласили по одному подойти к королю и представиться Его Величеству.
Когда настала очередь Элеоноры и женщина, присев в глубоком реверансе, встретилась глазами с молодым Эдуардом, она вдруг обнаружила, что вся дрожит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156