Он показал мне также свою рану, полученную в бою; от неё останется весьма впечатляющий шрам – во все предплечье.
– Слава Богу, что он жив и здоров, – промолвила Элеонора. – Рана заживает?
– О, превосходно, уверяю вас. По-моему, ваш внук – молодой человек с живым характером, и Милорд ценит его еще и за то, что юноша может развеселить его, когда он пребывает в мрачном расположении духа, что, насколько я понимаю, случается с герцогом довольно часто. Милорд Глостерский – великий государственный муж, но он совсем не из тех, кто может по достоинству оценить веселость Вудвиллского двора.
– Он может оценить веселость, только когда она сочетается с добродетелью, – резко начала Элеонора. – Но...
– Уверен, что вы правы, – спокойно прервал её Генри. – Но пребывание при нашем дворе может оказаться весьма полезным и дать очень многое, если уметь лавировать между разными группировками. Там встречаются мужчины большой учености, мужчины большого ума, а то и просто гении, там процветает любовь к красоте, к наукам, к искусству. Королева может быть безжалостным тираном, но благодаря ей английский двор стал предметом зависти для всей Европы.
Слова Генри загнали Элеонору в угол, ибо она, естественно, хотела, чтобы английский двор считался лучшим мире, не желая, однако, признавать заслуг этой женщины из рода Вудвиллов.
Пока Элеонора боролась с собой, Генри продолжил:
– Кстати, у меня есть для вас и другие новости – на этот раз о вашем сыне.
– Моем сыне? – удивилась Элеонора.
– Ричарде? – быстро спросил Эдуард.
– Нет, нет, о вашем сыне Джоне. Это, правда, всего лишь слухи, которые могут не подтвердиться, но заслуживающие доверия люди сказали мне, что он опять собирается жениться. – Лицо Элеоноры стало суровым. – Я понимаю, что его первый брак не встретил в семье особого одобрения, но на сей раз Джон остановил свой выбор на женщине из Девоншира, вдове с весьма значительными средствами.
– её имя, сэр, вы знаете её имя?
– Боюсь, что я знаю о ней лишь то, что уже сообщил вам. И вообще, все это пока только сплетни.
– Возможно, с ней знакома моя дочь Анна, – объяснила Элеонора. – Если бы я знала имя этой особы, то могла бы написать Анне и порасспросить её. Пожалуй, я все равно напишу дочери, может быть, Джон виделся с ней. Если эта вдова – уважаемая и богатая женщина, мы могли бы простить ему его первую ошибку.
Генри подумал, что Джон, вполне вероятно, вовсе не нуждается ни в каком прощении, но решил оставить свои мысли при себе.
– Надеюсь, что я хотя бы до некоторой степени оказался вам полезным, привезя новости о членах вашей семьи, – сказал он вместо этого.
– Я предпочла бы услышать что-нибудь не о Джонс, а о Ричарде, – ответила Элеонора, но потом вспомнила о приличиях. – Но мы, конечно, искренне благодарны вам, и когда вы в следующий раз увидите Тома, то, прошу вас, передайте ему, что мы его очень любим. Скажите ему, мы надеемся, что его господин скоро изыщет возможность некоторое время обходиться без него и отпустит его хоть ненадолго домой.
– Я сама смогу передать ему это, бабушка, – сказала Маргарет и, покраснев, улыбнулась Генри.
Господи, подумал Генри, да она красивее любой женщины при дворе. Если приодеть её в новые, модные платья, она будет выглядеть просто изумительно! Многие будут откровенно завидовать её мужу!
Если бы Маргарет могла прочесть мысли Генри, она, со своей стороны, тоже была бы очень довольна своим женихом.
Свадьбу сыграли второго января, Маргарет, одетая в малиновое бархатное платье, обшитое по подолу и рукавам широкими полосами белого меха, выглядела так чудесно, как только может выглядеть невеста зимой. Генри подарил своей молодой жене белую собачку, крохотное существо с длинной шелковистой шерстью и приплюснутой мордой, привезенную, как он сказал, аж из Китая, и великолепное ожерелье из рубинов и жемчугов. Сесили почувствовала крохотный укол зависти, ибо, хотя её муж и был старшим сыном Баттса и унаследует в будущем все владения своего отца, у мужа Маргарет было и собственное состояние, и жил он гораздо более интересной жизнью, которую теперь разделит с ним Маргарет.
– Я не могу дождаться, когда мы уедем в Лондон и я своими глазами увижу двор, увижу Тауэр, увижу короля и королеву и всех этих богатых и знатных людей! Генри обещал, что при первой же возможности представит меня ко двору. И у меня будут новые платья, ты даже вообразить себе не можешь, сколько новых нарядов у меня появится, и все будут приходить обедать к нам, и...
Сесили слушала с каменным лицом, а голос её сестры поднимался все выше и выше, звеня от волнения. Сесили не могла забыть, что и сама всегда хотела уехать в Лондон и жить там, наслаждаясь круговертью большого города. Общество в Йорке было, на вкус Сесили, слишком пресным. И хотя она любила Томаса, но сейчас вдруг вспомнила, что когда-то Генри обожал её и именно её он обещал взять с собой в столицу.
– Да, да, все это я слышала и раньше, – прервала она свою сестру.
Маргарет с невинным видом широко распахнула глаза.
– Да что с тобой, Сесили, уж не ревнуешь ли ты? У тебя такой прекрасный дом, и Томас, и девочки... – продолжала она провоцировать сестру.
– Нет, конечно же, я не ревную, – огрызнулась Сесили. – У меня нет ни малейшего желания появляться при дворе и лебезить перед королевой – этим вудвиллским отродьем, – поправила она себя, подражая Элеоноре. – Ты же знаешь, что всегда говорит бабушка...
– Фи! Бабушка! Она только и знает, что твердить о том, как она ненавидит королеву, чтобы напомнить всем, как она была дружна с королем, – сказала Маргарет. – Спорю на твои жемчуга, что если бы она встретилась с королевой, то вела бы себя самым почтительным образом, как и надлежит в присутствии государыни.
– Никогда! – горячо воскликнула Сесили. – Бабушка любит милорда Глостерского и ненавидит его врагов. А поскольку он наш покровитель, то и тебе следовало бы сохранять ему верность.
– О, я предана ему безгранично, – беззаботно ответила Маргарет. – Но я не понимаю, почему нельзя оставаться верной милорду и в то же время быть любезной с королевой. В конце концов, мы же не знаем наверняка, что она ему враг. Она пока не сделала ничего такого, что навредило бы ему. – Девушка прищурила глаза. – И как бы то ни было, ты прыгала бы от радости, если бы у тебя самой появилась возможность поехать в Лондон, даже если тебе пришлось бы ежедневно ползать перед королевой на коленях, так что нечего задаваться.
И с этого дня отношения сестер стали натянутыми и холодными.
Вскоре после свадьбы пришла дурная весть. Максимиллиан Бургундский заключил мир с Людовиком Французским, уступив тому часть своих земель и обязавшись прекратить помощь Англии. Сын и наследник Людовика, обрученный с принцессой Елизаветой, теперь должен был жениться на дочери Максимиллиана;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– Слава Богу, что он жив и здоров, – промолвила Элеонора. – Рана заживает?
– О, превосходно, уверяю вас. По-моему, ваш внук – молодой человек с живым характером, и Милорд ценит его еще и за то, что юноша может развеселить его, когда он пребывает в мрачном расположении духа, что, насколько я понимаю, случается с герцогом довольно часто. Милорд Глостерский – великий государственный муж, но он совсем не из тех, кто может по достоинству оценить веселость Вудвиллского двора.
– Он может оценить веселость, только когда она сочетается с добродетелью, – резко начала Элеонора. – Но...
– Уверен, что вы правы, – спокойно прервал её Генри. – Но пребывание при нашем дворе может оказаться весьма полезным и дать очень многое, если уметь лавировать между разными группировками. Там встречаются мужчины большой учености, мужчины большого ума, а то и просто гении, там процветает любовь к красоте, к наукам, к искусству. Королева может быть безжалостным тираном, но благодаря ей английский двор стал предметом зависти для всей Европы.
Слова Генри загнали Элеонору в угол, ибо она, естественно, хотела, чтобы английский двор считался лучшим мире, не желая, однако, признавать заслуг этой женщины из рода Вудвиллов.
Пока Элеонора боролась с собой, Генри продолжил:
– Кстати, у меня есть для вас и другие новости – на этот раз о вашем сыне.
– Моем сыне? – удивилась Элеонора.
– Ричарде? – быстро спросил Эдуард.
– Нет, нет, о вашем сыне Джоне. Это, правда, всего лишь слухи, которые могут не подтвердиться, но заслуживающие доверия люди сказали мне, что он опять собирается жениться. – Лицо Элеоноры стало суровым. – Я понимаю, что его первый брак не встретил в семье особого одобрения, но на сей раз Джон остановил свой выбор на женщине из Девоншира, вдове с весьма значительными средствами.
– её имя, сэр, вы знаете её имя?
– Боюсь, что я знаю о ней лишь то, что уже сообщил вам. И вообще, все это пока только сплетни.
– Возможно, с ней знакома моя дочь Анна, – объяснила Элеонора. – Если бы я знала имя этой особы, то могла бы написать Анне и порасспросить её. Пожалуй, я все равно напишу дочери, может быть, Джон виделся с ней. Если эта вдова – уважаемая и богатая женщина, мы могли бы простить ему его первую ошибку.
Генри подумал, что Джон, вполне вероятно, вовсе не нуждается ни в каком прощении, но решил оставить свои мысли при себе.
– Надеюсь, что я хотя бы до некоторой степени оказался вам полезным, привезя новости о членах вашей семьи, – сказал он вместо этого.
– Я предпочла бы услышать что-нибудь не о Джонс, а о Ричарде, – ответила Элеонора, но потом вспомнила о приличиях. – Но мы, конечно, искренне благодарны вам, и когда вы в следующий раз увидите Тома, то, прошу вас, передайте ему, что мы его очень любим. Скажите ему, мы надеемся, что его господин скоро изыщет возможность некоторое время обходиться без него и отпустит его хоть ненадолго домой.
– Я сама смогу передать ему это, бабушка, – сказала Маргарет и, покраснев, улыбнулась Генри.
Господи, подумал Генри, да она красивее любой женщины при дворе. Если приодеть её в новые, модные платья, она будет выглядеть просто изумительно! Многие будут откровенно завидовать её мужу!
Если бы Маргарет могла прочесть мысли Генри, она, со своей стороны, тоже была бы очень довольна своим женихом.
Свадьбу сыграли второго января, Маргарет, одетая в малиновое бархатное платье, обшитое по подолу и рукавам широкими полосами белого меха, выглядела так чудесно, как только может выглядеть невеста зимой. Генри подарил своей молодой жене белую собачку, крохотное существо с длинной шелковистой шерстью и приплюснутой мордой, привезенную, как он сказал, аж из Китая, и великолепное ожерелье из рубинов и жемчугов. Сесили почувствовала крохотный укол зависти, ибо, хотя её муж и был старшим сыном Баттса и унаследует в будущем все владения своего отца, у мужа Маргарет было и собственное состояние, и жил он гораздо более интересной жизнью, которую теперь разделит с ним Маргарет.
– Я не могу дождаться, когда мы уедем в Лондон и я своими глазами увижу двор, увижу Тауэр, увижу короля и королеву и всех этих богатых и знатных людей! Генри обещал, что при первой же возможности представит меня ко двору. И у меня будут новые платья, ты даже вообразить себе не можешь, сколько новых нарядов у меня появится, и все будут приходить обедать к нам, и...
Сесили слушала с каменным лицом, а голос её сестры поднимался все выше и выше, звеня от волнения. Сесили не могла забыть, что и сама всегда хотела уехать в Лондон и жить там, наслаждаясь круговертью большого города. Общество в Йорке было, на вкус Сесили, слишком пресным. И хотя она любила Томаса, но сейчас вдруг вспомнила, что когда-то Генри обожал её и именно её он обещал взять с собой в столицу.
– Да, да, все это я слышала и раньше, – прервала она свою сестру.
Маргарет с невинным видом широко распахнула глаза.
– Да что с тобой, Сесили, уж не ревнуешь ли ты? У тебя такой прекрасный дом, и Томас, и девочки... – продолжала она провоцировать сестру.
– Нет, конечно же, я не ревную, – огрызнулась Сесили. – У меня нет ни малейшего желания появляться при дворе и лебезить перед королевой – этим вудвиллским отродьем, – поправила она себя, подражая Элеоноре. – Ты же знаешь, что всегда говорит бабушка...
– Фи! Бабушка! Она только и знает, что твердить о том, как она ненавидит королеву, чтобы напомнить всем, как она была дружна с королем, – сказала Маргарет. – Спорю на твои жемчуга, что если бы она встретилась с королевой, то вела бы себя самым почтительным образом, как и надлежит в присутствии государыни.
– Никогда! – горячо воскликнула Сесили. – Бабушка любит милорда Глостерского и ненавидит его врагов. А поскольку он наш покровитель, то и тебе следовало бы сохранять ему верность.
– О, я предана ему безгранично, – беззаботно ответила Маргарет. – Но я не понимаю, почему нельзя оставаться верной милорду и в то же время быть любезной с королевой. В конце концов, мы же не знаем наверняка, что она ему враг. Она пока не сделала ничего такого, что навредило бы ему. – Девушка прищурила глаза. – И как бы то ни было, ты прыгала бы от радости, если бы у тебя самой появилась возможность поехать в Лондон, даже если тебе пришлось бы ежедневно ползать перед королевой на коленях, так что нечего задаваться.
И с этого дня отношения сестер стали натянутыми и холодными.
Вскоре после свадьбы пришла дурная весть. Максимиллиан Бургундский заключил мир с Людовиком Французским, уступив тому часть своих земель и обязавшись прекратить помощь Англии. Сын и наследник Людовика, обрученный с принцессой Елизаветой, теперь должен был жениться на дочери Максимиллиана;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156