Ничто так не напоминает снежные сугробы и равнины, как искрящиеся под луной мраморные плиты соборной кровли. Но вы правы: московское рабство страшнее австрийского гнета.
Перед самым входом в гостиницу Полидори и Байрон увидели жандарма Триболати, который уже давно следил за Байроном. Он с улыбкой вручил Полидори предписание немедленно покинуть австрийские владения. Байрону Триболати вежливо и даже участливо предложил переменить местожительство в Италии. Сказано это было в мягкой форме и без указания срока. Полидори, забыв всякую сдержанность, потрясал ночной воздух проклятиями Австрии и стал прощаться, обещая скоро вернуться уже не для слов, а для дела. Если читатель желает знать, то обещание это не осуществилось, так как через два года Полидори был отравлен цианистым кали и умер мгновенно во время сборов в путь. Триболати дописывал второй том своих характеристик карбонарского движения.
Отвлеченный от своих тяжелых мыслей путешествием в Санта-Маргарита, Бейль вернулся к себе и заснул.
Глава двадцатая
Господин Анри Бейль выезжает из Милана в Рим, из Рима в Неаполь, из Неаполя во Флоренцию, из Флоренции, по просьбе Полины, в свой родной город – Гренобль. Господин Анри Бейль – скучающий путешественник, не занимающийся никакой литературой. Он сидит на концерте рядом с музыкантом Цингарелли и беседует с ним. Тот смотрит на господина Анри Бейля, остроумного и интересного человека, и потом забывает о своей беседе с ним. А когда в «Падуанской литературной газете» господин Бомбэ повествует о Цингарелли, Карпани опять заявляет, что «этот демон Бомбэ – совершенно мифическая фигура, потому что он, Карпани, сидел рядом с Цингарелли на концерте и он, Карпани, твердо помнит, что никакого господина Бомбэ в течение всего вечера Цингарелли не имел своим собеседником».
«Очевидно, у Бомбэ бурное воображение, чтобы не сказать просто лживость», – замечает Карпани.
Воображение действительно бурное. Но, быть может, действителость умеет говорить с ним таким языком, какой неизвестен господину Карпани. Во всяком случае, полемика исчерпана, спорить с Карпани не о чем. Господин Бомбэ исчез, а господин Бейль, во избежание столкновения с полицией, выехал на юг Италии.
Стоял очень жаркий день. На берегу речки Адды два экипажа ожидали перевозчика. Маленький паром дремал на другой стороне. Перевозчик, лежа на крыще будки, лениво посматривал на реку. Австрийский жандарм, важный, как петух, расхаживал вдоль берега. Наконец, появились встречные экипажи. Открытая коляска въехала на паром, перевозчик вяло, не спеша, взялся за лямку, и через пять минут паром причалил к берегу. Коляска на подъеме зацепила осью экипаж Бейля и пошатнулась. Дама в черном платье вскинула руку, чтобы не упасть. Бейль принял эту руку и поддержал испуганную женщину. Ее испуг выражался только в глазах. Большие, карие, на прекрасном овальном бледном лице, они на одну секунду загорелись, потом приняли обычное выражение. Покачнувшись и поднимая дорожный плащ, путешественница обнаружила стройную, гибкую талию. Порывистый ветер открыл прядь темно-золотых волос на виске, губы ее слегка шевельнулись, она произнесли три слова:
– Grazie tanta signore.
Все происшествие заняло не более двух минут. Коляска поднялась в гору, экипаж, в котором ехал Бейль, спустился на паром.
Кто была эта дама? Она так напоминала Иродиаду леонардовской школы своей обаятельной улыбкой, со свойственным этой улыбке выражением утонченного и сложного ума, улыбкой, дающей магическое отражение загадочных чувств и чарующих душевных волнений. Это – совершенный тип ломбардской женщины, знакомый с незапамятно старых времен, встречаемый на картинах миланской школы и даже еще раньше, запечатленный в легендах о лангобардских королях в образе белокурой дочери Дезидерия, улыбающейся той же улыбкой, с таким же наклоном головы, увенчанной легкой железной коронкой. Всю дорогу до самой Флоренции улыбка незнакомки озаряла Бейля. Незнакомка оживала перед глазами всюду. Он находил ее отражение в золотистом вечернем небе над Флоренцией, она смотрела на него в Риме, когда утром Бейль поднялся на Яникул и сел на свое любимое место около дуба Торквато Тассо. Он ощущал ее близость на Палатинском холме, смотря на синие Альбанские горы и вдыхая легкий воздух, пахнущий тмином. Золотисто-карие камни в морской воде у Мизенского мыса напоминали ему цвет глаз незнакомки. И так все предметы, все, что он видел и слышал, неизменновозвращало его мысль к ее внешности, к ее голосу, к ее спокойной улыбке. А между тем ни на минуту не возникало стремления узнать ее. Первый раз в жизни такая полная безотчетность чувств и полное отсутствие любопытства ума. В Риме он торопливо, с незнакомой порывистостью стал описывал свое путешествие. Он сделал все, что было ему поручено. Передал два письма от Конфалоньери в Неаполе, одно письмо – в Риме, синьору Висмара, у которого ему предложили остановиться. Для путевых очерков нужны были справки об античном Риме. Висмара – карбонарий, влюбленный в Рим, – имеет прекрасную библиотеку. Все стены увешаны гравюрами Пиранези. Тут круглый храм Весты, Палатин. Маленькая гравюра, изображающая угол Колизея. Игра света и тени превращает этот клочок бумаги в гигантское окно, через которое виднеются восемнадцать коридоров со сводами. В спальне Висмара стены увешаны целой сюитой гравюр того же мастера. Это – «карчери», тюрьмы и замки, лестницы, подземелья, переходы, склепы, башни, перекидные мосты, парапеты, бойницы. Безумная и дикая фантазия. Бейлю нужно не это. Он просит Висмара дать ему книги по классическому Риму.
– Да это же все имеет отношение к Риму, это же все Roma (Рим), это же все – романтическое.
– Как вы не понимаете, Висмара, что мне нужно классическое, выросшее из греческой почвы, чистая и ясная античность, без того, что вы так удачно окрестили романтизмом, то есть римским налетом на античность! Я использую выдуманное вами слово. Романтики и классики – это два берега реки общественного удивления. Классики – это правобережные люди вчерашних вкусов, артисты вчерашнего праздника жизни. Я сам романтик – пионер, смело причаливший к левому берегу, несмотря на крики Шатобриана и госпожи Сталь.
– Ну, если вам нужна чистая античность, тогда возьмите немца Винкельмана, моего дальнего родственника.
Так впервые из этой беседы возникли два литературных термина: романтика и классика. И в этот же день, читая биографию Винкельмана, Бейль вспомнил родину этогоискусствоведа, маленький саксонский городок Стендаль, или средневековую Стендалию с пятнадцатью башнями на крепостных стенах. Десять лет тому назад, после того как Бейль выехал из Брауншвейга в качестве коенного комиссара, обложившего область невероятной контрибуцией и едва спасшегося от нападения вооруженной толпы, он три дня скрывался в этом городке под чужим именем и отдыхал в гостинице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
Перед самым входом в гостиницу Полидори и Байрон увидели жандарма Триболати, который уже давно следил за Байроном. Он с улыбкой вручил Полидори предписание немедленно покинуть австрийские владения. Байрону Триболати вежливо и даже участливо предложил переменить местожительство в Италии. Сказано это было в мягкой форме и без указания срока. Полидори, забыв всякую сдержанность, потрясал ночной воздух проклятиями Австрии и стал прощаться, обещая скоро вернуться уже не для слов, а для дела. Если читатель желает знать, то обещание это не осуществилось, так как через два года Полидори был отравлен цианистым кали и умер мгновенно во время сборов в путь. Триболати дописывал второй том своих характеристик карбонарского движения.
Отвлеченный от своих тяжелых мыслей путешествием в Санта-Маргарита, Бейль вернулся к себе и заснул.
Глава двадцатая
Господин Анри Бейль выезжает из Милана в Рим, из Рима в Неаполь, из Неаполя во Флоренцию, из Флоренции, по просьбе Полины, в свой родной город – Гренобль. Господин Анри Бейль – скучающий путешественник, не занимающийся никакой литературой. Он сидит на концерте рядом с музыкантом Цингарелли и беседует с ним. Тот смотрит на господина Анри Бейля, остроумного и интересного человека, и потом забывает о своей беседе с ним. А когда в «Падуанской литературной газете» господин Бомбэ повествует о Цингарелли, Карпани опять заявляет, что «этот демон Бомбэ – совершенно мифическая фигура, потому что он, Карпани, сидел рядом с Цингарелли на концерте и он, Карпани, твердо помнит, что никакого господина Бомбэ в течение всего вечера Цингарелли не имел своим собеседником».
«Очевидно, у Бомбэ бурное воображение, чтобы не сказать просто лживость», – замечает Карпани.
Воображение действительно бурное. Но, быть может, действителость умеет говорить с ним таким языком, какой неизвестен господину Карпани. Во всяком случае, полемика исчерпана, спорить с Карпани не о чем. Господин Бомбэ исчез, а господин Бейль, во избежание столкновения с полицией, выехал на юг Италии.
Стоял очень жаркий день. На берегу речки Адды два экипажа ожидали перевозчика. Маленький паром дремал на другой стороне. Перевозчик, лежа на крыще будки, лениво посматривал на реку. Австрийский жандарм, важный, как петух, расхаживал вдоль берега. Наконец, появились встречные экипажи. Открытая коляска въехала на паром, перевозчик вяло, не спеша, взялся за лямку, и через пять минут паром причалил к берегу. Коляска на подъеме зацепила осью экипаж Бейля и пошатнулась. Дама в черном платье вскинула руку, чтобы не упасть. Бейль принял эту руку и поддержал испуганную женщину. Ее испуг выражался только в глазах. Большие, карие, на прекрасном овальном бледном лице, они на одну секунду загорелись, потом приняли обычное выражение. Покачнувшись и поднимая дорожный плащ, путешественница обнаружила стройную, гибкую талию. Порывистый ветер открыл прядь темно-золотых волос на виске, губы ее слегка шевельнулись, она произнесли три слова:
– Grazie tanta signore.
Все происшествие заняло не более двух минут. Коляска поднялась в гору, экипаж, в котором ехал Бейль, спустился на паром.
Кто была эта дама? Она так напоминала Иродиаду леонардовской школы своей обаятельной улыбкой, со свойственным этой улыбке выражением утонченного и сложного ума, улыбкой, дающей магическое отражение загадочных чувств и чарующих душевных волнений. Это – совершенный тип ломбардской женщины, знакомый с незапамятно старых времен, встречаемый на картинах миланской школы и даже еще раньше, запечатленный в легендах о лангобардских королях в образе белокурой дочери Дезидерия, улыбающейся той же улыбкой, с таким же наклоном головы, увенчанной легкой железной коронкой. Всю дорогу до самой Флоренции улыбка незнакомки озаряла Бейля. Незнакомка оживала перед глазами всюду. Он находил ее отражение в золотистом вечернем небе над Флоренцией, она смотрела на него в Риме, когда утром Бейль поднялся на Яникул и сел на свое любимое место около дуба Торквато Тассо. Он ощущал ее близость на Палатинском холме, смотря на синие Альбанские горы и вдыхая легкий воздух, пахнущий тмином. Золотисто-карие камни в морской воде у Мизенского мыса напоминали ему цвет глаз незнакомки. И так все предметы, все, что он видел и слышал, неизменновозвращало его мысль к ее внешности, к ее голосу, к ее спокойной улыбке. А между тем ни на минуту не возникало стремления узнать ее. Первый раз в жизни такая полная безотчетность чувств и полное отсутствие любопытства ума. В Риме он торопливо, с незнакомой порывистостью стал описывал свое путешествие. Он сделал все, что было ему поручено. Передал два письма от Конфалоньери в Неаполе, одно письмо – в Риме, синьору Висмара, у которого ему предложили остановиться. Для путевых очерков нужны были справки об античном Риме. Висмара – карбонарий, влюбленный в Рим, – имеет прекрасную библиотеку. Все стены увешаны гравюрами Пиранези. Тут круглый храм Весты, Палатин. Маленькая гравюра, изображающая угол Колизея. Игра света и тени превращает этот клочок бумаги в гигантское окно, через которое виднеются восемнадцать коридоров со сводами. В спальне Висмара стены увешаны целой сюитой гравюр того же мастера. Это – «карчери», тюрьмы и замки, лестницы, подземелья, переходы, склепы, башни, перекидные мосты, парапеты, бойницы. Безумная и дикая фантазия. Бейлю нужно не это. Он просит Висмара дать ему книги по классическому Риму.
– Да это же все имеет отношение к Риму, это же все Roma (Рим), это же все – романтическое.
– Как вы не понимаете, Висмара, что мне нужно классическое, выросшее из греческой почвы, чистая и ясная античность, без того, что вы так удачно окрестили романтизмом, то есть римским налетом на античность! Я использую выдуманное вами слово. Романтики и классики – это два берега реки общественного удивления. Классики – это правобережные люди вчерашних вкусов, артисты вчерашнего праздника жизни. Я сам романтик – пионер, смело причаливший к левому берегу, несмотря на крики Шатобриана и госпожи Сталь.
– Ну, если вам нужна чистая античность, тогда возьмите немца Винкельмана, моего дальнего родственника.
Так впервые из этой беседы возникли два литературных термина: романтика и классика. И в этот же день, читая биографию Винкельмана, Бейль вспомнил родину этогоискусствоведа, маленький саксонский городок Стендаль, или средневековую Стендалию с пятнадцатью башнями на крепостных стенах. Десять лет тому назад, после того как Бейль выехал из Брауншвейга в качестве коенного комиссара, обложившего область невероятной контрибуцией и едва спасшегося от нападения вооруженной толпы, он три дня скрывался в этом городке под чужим именем и отдыхал в гостинице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181