Ожидая ответа, он закончил главу «Красного и белого» и начал писать следующую, рассказывающую о том, как молодой человек, не смогший вынести удушливой атмосферы Франции, уезжает в Испанию. Он хотел зашифровать эту главу, но не нашел на привычном месте шифровального ключа. Он уронил чернильницу, опрокинул письменный стол, в волнении бегая по комнате, но шифра нигде не нашел. Два часа он сидел в полуобморочном состоянии. Потом дрожащими руками взял последний переплетенный том, вставил его в рамы, переписал несколько строк в обратном порядке, глядя в зеркало, и пытался расшифровать. Это ему не удалось. Смертельно бледный ходил он по комнате большими шагами. Он лишен возможности прочесть произведение, на которое потрачено столько времени. Опять начались попытки воссоздать процесс составления шифра. Но каждый раз выпадал какой-нибудь неуловимый поворот мысли. Бейль не узнавал самого себя. Его бросало и в жар и в холод. Он бросил попытку читать и хотел уничтожить написанное. Неожиданная потеря сил заставила его прилечь. Он проснулся только через сутки. Маленький римский врач Неппи, держа часы в левой руке, правой нащупывал у него пульс. Он покачал головой, заметив, что Бейль собирается говорить.
– У вас солнечный удар, – сказал он. – Вам нужен полный покой. Это пройдет бесследно.
Но Бейль месяц чувствовал непреодолимую слабость.
Отказ на просьбу о переводе в Испанию не вызвал в нем никакого огорчения. Другой пакет вызвал его удивление и досаду. Это был большой темно-зеленый конверт министерства народного просвещения, содержащий диплом, подписанный Луи Филиппом, и знаки ордена Почетного легиона.
* * *
На краю города росли шесть кипарисов. За ними был маленький дом столяра Видо. Красивый старик был сыном французского офицера, обнищал и занимался столярным делом. Его жена, с очень молодым лицом и седыми волосами, со сжатыми от вечного горя губами, занималась шитьем и брала в стирку белье. Ей помогала дочь, двадцатилетняя девушка, тонкая, как стебель, голубоглазая, несколько суровая, как все люди, прямо смотрящие на жизнь. Видо делал книжные полки Бейлю и неоднократно высказывал ему порицание за его пристрастие к книгам. «Ничто так не портит человека, как книга», – говорил он. Бейль смеялся, спорил, но ему нравились тон и простая уверенность в своей правоте человека, не читавшего книг, но воплощавшего в жизни правила морали Руссо. Молодая девушка, в противоположность отцу, любила чтение. В ее суждениях было столько непосредственности и умения верно схватить сущность прочитанного, что Бейль все чаще и чаще заговаривал с нею, когда она приходила за книгами. Ему было грустно в минуты своего одиночества, а молодая Видо смотрела на него такими глазами, как будто обещала отогнать эту печаль. Однажды, после того как доверие и дружба установились между ними, он спросил, что сказала бы мадемуазель Видо, если бы Бейль предложил ей стать его женой. Она нисколько не удивилась и ответила совершенно спокойно: «Я была бы согласна, если вы не возобновите попыток отнимать у меня религию».
Видо – столяр, Бейль – консул. Девушка его любит, а он, кажется, тихий и спокойный человек. Но есть нехорошие слухи, во всяком случае надо посоветоваться если не с духовником, то с родным братом – монахом в Пьемонте. Бейль не получил ни «да», ни «нет», так как Видо ожидали ответного письма из Пьемонта. Лизимак посмеивался: «Вот когда сказался его настоящий характер. Аристократ, писатель, барон Стендаль, женится на дочери прачки. Мало ли других женщин? Нет, выбрать именно так, как требуют его якобинские взгляды. Это лучшее подтверждение политической неблагонадежности консула».
От Пьемонта рукой подать до берегов Изеры. Там, около Гренобля, есть дивная чертоза. Шартрезским монахам все известно, и вот монах Видо из Пьемонта наводит справки через монастырских лисиц гренобльской чертозы. То, что он получил, превзошло его ожидания. Столяр Видо в Чивита-Веккия весь вечер читал жене это ужасное письмо: «О каком Бейле вы говорите? Если этот Бейль из Гренобля, то это атеист и нечестивец, богохульник и якобинец, противник бога и законных властей. Зовите его лучше Стендалем Это новое имя антихриста». Отец и мать не дали благословения. Девушка поплакала и перестала видеться с консулом.
Глава сорок восьмая
С тарший письмоводитель министерства иностранных дел, готовя черновик отказа на просьбу Бейля о переводе в Испанию, нашел несколько бумажных квадратов, испещренных формулами, условными знаками и цифрами. Это был ключ, составленный Бейлем для зашифровки романа о Левене, и на обороте одного из листков имелась надпись: «Красное и белое». Письмоводитель положил эти листки в конверт, запечатал и написал: «Отложить до выяснения». Пусть читатель знает: конверт этот пролежал почти сто лет, до тех пор, пока молодой французский ученый не прочел романа «Красное и белое» и не напечатал его в полном виде в 1929 году.
В те дни Проспер Мериме слушал, как Мюссе читал свои стихи. То были стансы к брату Альфреда, Поль Эдм Мюссе:
Видел ты этот древний залив,
Где, покойно и вечно ленив,
Сладко шумит прилив?
Там Стендаль, этот дивный ум,
Полный счастьем глубоких дум,
Слышал этот волшебный шум.
За год перед этим Мериме кончил новеллу «Души чистилища», лучшую трактовку душевной опустошенности Дон Жуана. Весь следующий год он разъезжал по Франции. То были поездки должностного свойства, выяснявшие состояние важнейших исторических памятников Франции; то было сухое, довольно скучное изучение французской литературы. За год он ничего не написал, кроме писем булонской красавице, англичанке Дженни Декин. Во Франции время от времени бешеным огнем вспыхивало негодование рабочих. Но газеты молчали. Была тишина безвременья. Мериме чувствовал, что задыхается. Его новеллы становились все суше и суше. И вдруг в этот вечер, услышав стихи Мюссе, он почувствовал прилив освежающей тоски о друге и написал письмо Бейлю, одно из самых нежных, написанных им когда-либо. Он просил Бейля непременно приехать, надо было о многом поговорить. Бейль ответил слегка насмешливо, что Мериме, по его сведениям, путешествует с прекрасной испанкой и что он, Бейль, согласен приехать его поздравить, но лучше не в Париж. Мериме отвечал, что он не путешествует с прекрасной испанкой, но что, если Бейль захочет, он познакомит его с замечательной женщиной – Марией Мануэлей Монтихо. Бейль и Мериме назначили свидание в Лаоне.
Мериме уехал из Парижа грустный и растроганный, почти сейчас же после похорон отца. Мадам Анна Мериме думала, что опять должностная поездка, и советовала сыну отказаться, но, узнав, в чем дело, согласилась.
Бейль ехал с юга, похоронив не мало надежд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
– У вас солнечный удар, – сказал он. – Вам нужен полный покой. Это пройдет бесследно.
Но Бейль месяц чувствовал непреодолимую слабость.
Отказ на просьбу о переводе в Испанию не вызвал в нем никакого огорчения. Другой пакет вызвал его удивление и досаду. Это был большой темно-зеленый конверт министерства народного просвещения, содержащий диплом, подписанный Луи Филиппом, и знаки ордена Почетного легиона.
* * *
На краю города росли шесть кипарисов. За ними был маленький дом столяра Видо. Красивый старик был сыном французского офицера, обнищал и занимался столярным делом. Его жена, с очень молодым лицом и седыми волосами, со сжатыми от вечного горя губами, занималась шитьем и брала в стирку белье. Ей помогала дочь, двадцатилетняя девушка, тонкая, как стебель, голубоглазая, несколько суровая, как все люди, прямо смотрящие на жизнь. Видо делал книжные полки Бейлю и неоднократно высказывал ему порицание за его пристрастие к книгам. «Ничто так не портит человека, как книга», – говорил он. Бейль смеялся, спорил, но ему нравились тон и простая уверенность в своей правоте человека, не читавшего книг, но воплощавшего в жизни правила морали Руссо. Молодая девушка, в противоположность отцу, любила чтение. В ее суждениях было столько непосредственности и умения верно схватить сущность прочитанного, что Бейль все чаще и чаще заговаривал с нею, когда она приходила за книгами. Ему было грустно в минуты своего одиночества, а молодая Видо смотрела на него такими глазами, как будто обещала отогнать эту печаль. Однажды, после того как доверие и дружба установились между ними, он спросил, что сказала бы мадемуазель Видо, если бы Бейль предложил ей стать его женой. Она нисколько не удивилась и ответила совершенно спокойно: «Я была бы согласна, если вы не возобновите попыток отнимать у меня религию».
Видо – столяр, Бейль – консул. Девушка его любит, а он, кажется, тихий и спокойный человек. Но есть нехорошие слухи, во всяком случае надо посоветоваться если не с духовником, то с родным братом – монахом в Пьемонте. Бейль не получил ни «да», ни «нет», так как Видо ожидали ответного письма из Пьемонта. Лизимак посмеивался: «Вот когда сказался его настоящий характер. Аристократ, писатель, барон Стендаль, женится на дочери прачки. Мало ли других женщин? Нет, выбрать именно так, как требуют его якобинские взгляды. Это лучшее подтверждение политической неблагонадежности консула».
От Пьемонта рукой подать до берегов Изеры. Там, около Гренобля, есть дивная чертоза. Шартрезским монахам все известно, и вот монах Видо из Пьемонта наводит справки через монастырских лисиц гренобльской чертозы. То, что он получил, превзошло его ожидания. Столяр Видо в Чивита-Веккия весь вечер читал жене это ужасное письмо: «О каком Бейле вы говорите? Если этот Бейль из Гренобля, то это атеист и нечестивец, богохульник и якобинец, противник бога и законных властей. Зовите его лучше Стендалем Это новое имя антихриста». Отец и мать не дали благословения. Девушка поплакала и перестала видеться с консулом.
Глава сорок восьмая
С тарший письмоводитель министерства иностранных дел, готовя черновик отказа на просьбу Бейля о переводе в Испанию, нашел несколько бумажных квадратов, испещренных формулами, условными знаками и цифрами. Это был ключ, составленный Бейлем для зашифровки романа о Левене, и на обороте одного из листков имелась надпись: «Красное и белое». Письмоводитель положил эти листки в конверт, запечатал и написал: «Отложить до выяснения». Пусть читатель знает: конверт этот пролежал почти сто лет, до тех пор, пока молодой французский ученый не прочел романа «Красное и белое» и не напечатал его в полном виде в 1929 году.
В те дни Проспер Мериме слушал, как Мюссе читал свои стихи. То были стансы к брату Альфреда, Поль Эдм Мюссе:
Видел ты этот древний залив,
Где, покойно и вечно ленив,
Сладко шумит прилив?
Там Стендаль, этот дивный ум,
Полный счастьем глубоких дум,
Слышал этот волшебный шум.
За год перед этим Мериме кончил новеллу «Души чистилища», лучшую трактовку душевной опустошенности Дон Жуана. Весь следующий год он разъезжал по Франции. То были поездки должностного свойства, выяснявшие состояние важнейших исторических памятников Франции; то было сухое, довольно скучное изучение французской литературы. За год он ничего не написал, кроме писем булонской красавице, англичанке Дженни Декин. Во Франции время от времени бешеным огнем вспыхивало негодование рабочих. Но газеты молчали. Была тишина безвременья. Мериме чувствовал, что задыхается. Его новеллы становились все суше и суше. И вдруг в этот вечер, услышав стихи Мюссе, он почувствовал прилив освежающей тоски о друге и написал письмо Бейлю, одно из самых нежных, написанных им когда-либо. Он просил Бейля непременно приехать, надо было о многом поговорить. Бейль ответил слегка насмешливо, что Мериме, по его сведениям, путешествует с прекрасной испанкой и что он, Бейль, согласен приехать его поздравить, но лучше не в Париж. Мериме отвечал, что он не путешествует с прекрасной испанкой, но что, если Бейль захочет, он познакомит его с замечательной женщиной – Марией Мануэлей Монтихо. Бейль и Мериме назначили свидание в Лаоне.
Мериме уехал из Парижа грустный и растроганный, почти сейчас же после похорон отца. Мадам Анна Мериме думала, что опять должностная поездка, и советовала сыну отказаться, но, узнав, в чем дело, согласилась.
Бейль ехал с юга, похоронив не мало надежд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181