Лейча, или "энциклопедии" и
"словаря" У. Эко).
В этом постструктуралисты едины со структуралистами,
также отстаивавшими тезис о панъязыковом характере сознания,
однако осмысление этого общего постулата у наиболее видных
теоретиков постструктурализма и структурализма отличается
некоторыми весьма существенными нюансами. Например, Дер-
рида, споря с Бенвенистом, слишком "прямолинейно", с точки
зрения Дерриды, связывающего логические и философские ка-
тегории, сформулированные еще Аристотелем в соответствии с
грамматическими категориями древнегреческого языка, -- а
через него и всех индоевропейских языков, -- тем самым кри-
тикует "неоспоримый тезис" структурной догмы, жестко соотно-
сившей специфику естественного языка со своеобразием нацио-
нального мышления . Хрестоматийный пример: эскимосы
"видят", т..е. воспринимают мир и осмысливают его иначе, чем
22 /Поэтическое мышления/
носители английского языка. С точки зрения Дерриды проблема
гораздо сложнее, чем это кажется Бенвенисту. Ибо для того,
чтобы категории языка стали "категориями мысли", они должны
быть "сначала" осмыслены, отрефлексированы как категории
языка: "Знание того, что является категорией -- что является
языком, теорией языка как системы, наукой о языке в целом и
так далее -- было бы невозможно без возникновения четкого
понятия категории вообще, понятия, главной задачей которого
как раз и было проблематизировать эту простую оппозицию
двух предполагаемых сущностей, таких как язык и мысль" (160,
с. 92). К тому же количество категорий древнегреческого языка
значительно превосходит те десять, которые выдвигались Ари-
стотелем в качестве логико-философских. Таким образом, за-
ключает Деррида, исходя только из "грамматического строя"
древнегреческого языка нельзя решить вопрос, почему были
выбраны именно эти категории, а не другие. В результате чего
нарушается структуралистский тезис о полном соответствии
законов грамматики, мышления и мира.
Меня здесь интересует не вечная страсть Дерриды со все-
ми спорить, а те выводы о метафизичности логико-философских
категорий, включая само понятие "категории", которое он сде-
лал: "Категории являются и фигурами (skhemata), посредством
которых бытие, собственно говоря, выражается настолько, на-
сколько оно вообще может быть выражено через многочислен-
ные искажения, во множестве тропов. Система категорий -- это
система способов конструирования бытия. Она соотносит про-
блематику аналогии бытия -- во всей одновременности своей
неоднозначности и однозначности -- с проблематикой метафоры
в целом. Аристотель открыто связывает их вместе, утверждая,
что лучшая метафора устанавливается по аналогии с пропорцио-
нальностью. Одного этого
уже было бы достаточно для
доказательства того, что
вопрос о метафоре является
для метафизики не более
маргинальным, чем проблемы
метафорического стиля и фи-
гуративного словоупотребления являются аксессуарными укра-
шениями или второстепенным вспомогательным средством для
философского дискурса" (там же, с. 91).
Поэтическое мышления
Впоследствии это стало краеугольным положением
"постмодернистской чувствительности" ее тезисом о неизбеж-
ности художественности, поэтичности всякого мышления, в том
числе и теоретического (философского, литературоведческого,
23
искусствоведческого и даже научно-естественного), но в рамках
собственно литературоведческого постструктурализма -- со
ссылкой на авторитет Ницше, Хайдеггера и Дерриды -- этот
"постулат" послужил теоретическим обоснованием нового вида
критики, в которой философские и литературоведческие пробле-
мы рассматриваются как неразрывно спаянные, скрепленные
друг с другом метафорической природой языка. И роль Дерри-
ды в этом была особенно значительной, поскольку его методика
анализа философского текста (а также и художественного, чему
можно найти немало примеров в его работах), оказалась вполне
применимой и для анализа чисто литературного текста; эта ме-
тодика, крайне близкая "тщательному ", "пристальному прочте-
нию" американской новой критики, обеспечила ему триум-
фально быстрое распространение на американском континенте.
Разумеется, с точки зрения Дерриды, речь не идет о пре-
восходстве литературы над философией, как это может пока-
заться с первого взгляда и как зто часто понимают и истолко-
вывают сторонники деконструктивизма. Для него самым важ-
ным было "опрокинуть, перевернуть" традиционную иерархию
противопоставления литературы "серьезной" (философии, исто-
рии, науки и т.д.) и литературы заведомо "несерьезной", осно-
ванной на "фиктивности", на "методике вымысла", т. е. литера-
туры художественной. Говоря по-другому, для него ложен
принцип разделения между языком "серьезным" и
"несерьезным", поскольку те традиционные истины, на раскры-
тие которых претендует литература "серьезного языка", -
здесь он следует за Ницше, -- являются для него "фикциями",
"фикциональность" которых просто была давно забыта, так как
стерлась из памяти метафоричность их изначального словоупот-
ребления.
В подтверждение своего тезиса о "глубинном родстве" фи-
лософии и поэзии Деррида приводит аргументацию Валери: если
бы мы смогли освободиться от наших привычных представлений,
то мы бы поняли, что "философия определяемая всем своим
корпусом, который представляет собой корпус письма, объек-
тивно является особым литературным жанром, ... который мы
должны поместить неподалеку от поэзии (151, с. 348). Если
философия -- всего лишь род письма, продолжает Деррида, то
тогда "задача уже определена: исследовать философский текст в
его формальной структуре, его риторическую организацию, спе-
цифику и разнообразие его текстуальных типов, его модели
экспозиции и порождения -- за пределами того, что некогда
называлось жанрами, -- и, далее, пространство его мизансцен и
его синтаксис, который не просто представляет собой артикуля-
24 /Критика традиционной концепции знака/
цию его означаемых и их соотнесенность с бытием или истиной,
но также диспозицию его процедур и всего с ними связанного.
Короче, зто значит рассматривать философию как "особый ли-
тературный жанр ", который черпает свои резервы в лингвисти-
ческой системе, организуя, напрягая или изменяя ряд тропологи-
ческих возможностей, более древних, чем философия" (там же,
с. 348-359). В связи с этим можно вспомнить риторический
вопрос Филиппа Лаку-Лабарта: "Здесь бы хотелось задать
философии вопрос о ее "форме", или, точнее, бросить на нее
тень подозрения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
"словаря" У. Эко).
В этом постструктуралисты едины со структуралистами,
также отстаивавшими тезис о панъязыковом характере сознания,
однако осмысление этого общего постулата у наиболее видных
теоретиков постструктурализма и структурализма отличается
некоторыми весьма существенными нюансами. Например, Дер-
рида, споря с Бенвенистом, слишком "прямолинейно", с точки
зрения Дерриды, связывающего логические и философские ка-
тегории, сформулированные еще Аристотелем в соответствии с
грамматическими категориями древнегреческого языка, -- а
через него и всех индоевропейских языков, -- тем самым кри-
тикует "неоспоримый тезис" структурной догмы, жестко соотно-
сившей специфику естественного языка со своеобразием нацио-
нального мышления . Хрестоматийный пример: эскимосы
"видят", т..е. воспринимают мир и осмысливают его иначе, чем
22 /Поэтическое мышления/
носители английского языка. С точки зрения Дерриды проблема
гораздо сложнее, чем это кажется Бенвенисту. Ибо для того,
чтобы категории языка стали "категориями мысли", они должны
быть "сначала" осмыслены, отрефлексированы как категории
языка: "Знание того, что является категорией -- что является
языком, теорией языка как системы, наукой о языке в целом и
так далее -- было бы невозможно без возникновения четкого
понятия категории вообще, понятия, главной задачей которого
как раз и было проблематизировать эту простую оппозицию
двух предполагаемых сущностей, таких как язык и мысль" (160,
с. 92). К тому же количество категорий древнегреческого языка
значительно превосходит те десять, которые выдвигались Ари-
стотелем в качестве логико-философских. Таким образом, за-
ключает Деррида, исходя только из "грамматического строя"
древнегреческого языка нельзя решить вопрос, почему были
выбраны именно эти категории, а не другие. В результате чего
нарушается структуралистский тезис о полном соответствии
законов грамматики, мышления и мира.
Меня здесь интересует не вечная страсть Дерриды со все-
ми спорить, а те выводы о метафизичности логико-философских
категорий, включая само понятие "категории", которое он сде-
лал: "Категории являются и фигурами (skhemata), посредством
которых бытие, собственно говоря, выражается настолько, на-
сколько оно вообще может быть выражено через многочислен-
ные искажения, во множестве тропов. Система категорий -- это
система способов конструирования бытия. Она соотносит про-
блематику аналогии бытия -- во всей одновременности своей
неоднозначности и однозначности -- с проблематикой метафоры
в целом. Аристотель открыто связывает их вместе, утверждая,
что лучшая метафора устанавливается по аналогии с пропорцио-
нальностью. Одного этого
уже было бы достаточно для
доказательства того, что
вопрос о метафоре является
для метафизики не более
маргинальным, чем проблемы
метафорического стиля и фи-
гуративного словоупотребления являются аксессуарными укра-
шениями или второстепенным вспомогательным средством для
философского дискурса" (там же, с. 91).
Поэтическое мышления
Впоследствии это стало краеугольным положением
"постмодернистской чувствительности" ее тезисом о неизбеж-
ности художественности, поэтичности всякого мышления, в том
числе и теоретического (философского, литературоведческого,
23
искусствоведческого и даже научно-естественного), но в рамках
собственно литературоведческого постструктурализма -- со
ссылкой на авторитет Ницше, Хайдеггера и Дерриды -- этот
"постулат" послужил теоретическим обоснованием нового вида
критики, в которой философские и литературоведческие пробле-
мы рассматриваются как неразрывно спаянные, скрепленные
друг с другом метафорической природой языка. И роль Дерри-
ды в этом была особенно значительной, поскольку его методика
анализа философского текста (а также и художественного, чему
можно найти немало примеров в его работах), оказалась вполне
применимой и для анализа чисто литературного текста; эта ме-
тодика, крайне близкая "тщательному ", "пристальному прочте-
нию" американской новой критики, обеспечила ему триум-
фально быстрое распространение на американском континенте.
Разумеется, с точки зрения Дерриды, речь не идет о пре-
восходстве литературы над философией, как это может пока-
заться с первого взгляда и как зто часто понимают и истолко-
вывают сторонники деконструктивизма. Для него самым важ-
ным было "опрокинуть, перевернуть" традиционную иерархию
противопоставления литературы "серьезной" (философии, исто-
рии, науки и т.д.) и литературы заведомо "несерьезной", осно-
ванной на "фиктивности", на "методике вымысла", т. е. литера-
туры художественной. Говоря по-другому, для него ложен
принцип разделения между языком "серьезным" и
"несерьезным", поскольку те традиционные истины, на раскры-
тие которых претендует литература "серьезного языка", -
здесь он следует за Ницше, -- являются для него "фикциями",
"фикциональность" которых просто была давно забыта, так как
стерлась из памяти метафоричность их изначального словоупот-
ребления.
В подтверждение своего тезиса о "глубинном родстве" фи-
лософии и поэзии Деррида приводит аргументацию Валери: если
бы мы смогли освободиться от наших привычных представлений,
то мы бы поняли, что "философия определяемая всем своим
корпусом, который представляет собой корпус письма, объек-
тивно является особым литературным жанром, ... который мы
должны поместить неподалеку от поэзии (151, с. 348). Если
философия -- всего лишь род письма, продолжает Деррида, то
тогда "задача уже определена: исследовать философский текст в
его формальной структуре, его риторическую организацию, спе-
цифику и разнообразие его текстуальных типов, его модели
экспозиции и порождения -- за пределами того, что некогда
называлось жанрами, -- и, далее, пространство его мизансцен и
его синтаксис, который не просто представляет собой артикуля-
24 /Критика традиционной концепции знака/
цию его означаемых и их соотнесенность с бытием или истиной,
но также диспозицию его процедур и всего с ними связанного.
Короче, зто значит рассматривать философию как "особый ли-
тературный жанр ", который черпает свои резервы в лингвисти-
ческой системе, организуя, напрягая или изменяя ряд тропологи-
ческих возможностей, более древних, чем философия" (там же,
с. 348-359). В связи с этим можно вспомнить риторический
вопрос Филиппа Лаку-Лабарта: "Здесь бы хотелось задать
философии вопрос о ее "форме", или, точнее, бросить на нее
тень подозрения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90