Но мадам Жерве дорожила своей репутацией в клинике мужа, и роман их не пошел дальше осторожного поцелуя, которым Эмилен разрешила Молдину поблагодарить себя после успешного завершения курса мимической гимнастики. Бровь поднималась, глаз закрывался, виски не проливалось…
Несколько раз они встречались в загородных ресторанчиках, но после милых бесед за столиком Эмилен захлопывала дверцу своего «ягуара» и срывалась с места, как палубный штурмовик. Молдин эскортировал её на верном «форде» до поворота к клинике.
За день до выхода «Колумба» в Меди[15] она позвонила ему на корабль и сообщила, что улетает с мужем в Старый Свет, и, пока Жерве будет закупать в Париже новое оборудование, она проведет месяц в Неаполе, и, если Молдин сможет её навестить, она ему будет очень рада.
«Сможет навестить…» Не в круиз же он, в самом деле, отправляется! Попробуй вырвись с боевого патрулирования! Все равно что отпроситься из траншей на побывку. Лучше бы она не звонила…
В Средиземном море танталовы муки коммандера достигли апогея. Он сходил с ума при одной лишь мысли, что вот эта волна, только что плеснувшая в борт авианосца, быть может, пришла с неаполитанского пляжа, где ласкала тело Эмилен.
Ему приходили в голову фантастические идеи - угнать палубный самолёт и сесть в неаполитанском аэропорту. Такой бред мог возникнуть, наверное, только от чуингам-тоника, который Молдин жевал беспрерывно, пытаясь хоть чем-то умерить свою ярость.
Ни одна женщина в его жизни не вызывала такого горького сожаления от невозможности быть рядом, как Эмилен, шепнувшая в трубку: «Я буду очень рада видеть тебя». Молдин не знал названия этому чувству, потому что с курсантских времен смеялся над словом «любовь».
И когда перед входом в Джиб (Гибралтар) вице-адмирал Андрюс объявил приз тому, кто первый обнаружит подводную лодку - тысячу долларов и месяц отпуска, Молдин понял, что ему делать. Он испортил отношения с командиром, обратившись через голову кэптена к адмиралу, но зато флагман благословил его на «свободную охоту».
Молдин знал, где и как искать подводные лодки. Молдин был уверен, что он найдет подводную лодку. И пусть не месяц, хотя бы день вырвет он у Комптона, но этот день он проведет с Эмилен так, что чертям станет жарко!
10.
Из дизельной дистанционки Мартопляс перебрался в жилой отсек, где на дверце родной каюты сияла латунная табличка: «Командир БЧ-5»; затем пролез в центральный пост.
- Кэп наверху? - спросил он у штурмана, чья рубка соседствовала с трапом на мостик.
- У себя в каюте! - ткнул Васильчиков карандашом в носовую переборку. И механик, согнувшись, переносит ногу в круглый лаз офицерского отсека.
В кают-компании доктор распаковывает дорожный микроскоп, напевая себе под нос. Дверца командирской каюты отодвинута. Видна ссутуленная абатуровская спина, обтянутая ярко-синей тропической курткой. Золотые погоны сломаны в плечах. Круглый затылок высеребрен чудно кольцами.
Мартопляс медлит. Похоже, что он пришёл стрелять в спину.
Механика оттесняет доктор:
- Товарищ командир, у Данилова идиосинкразия к новокаину. Абсолютная непереносимость…
Абатуров не оборачивается, утопив голову в нахохленных плечах.
- Ты в своём деле дока, и я тебе не советчик… Пусть кричит, но чтоб встал на ноги, как огурчик!
Данилова, прикрытого простыней, проносят на носилках под сочувственные взгляды центрального поста, просовывают в лаз второго отсека…
Абатуров поворачивается, замечает механика, и на лице его застывает гримаса тоски - так смотрят на почтальона, когда ждут недобрых вестей. Мартопляс откашливается. Он сам не узнает свою наигранно-бодрую скороговорку:
- Обстановка такая, товарищ командир: левый дизель пашет нормально, на правом перебрали форсунку, готовы к пуску. Средний собираем. Насчет топлива в голову не берите. Добавлю присадки, похимичим с фильтрами. Выгребем!
- Добро, мех, - шумно вздыхает Абатуров. - Правый на зарядку. Батарею до полной плотности, и будем погружаться.
- Есть.
На глубине лодка ни разу не качнулась, не дёрнулась, и всё же операция длилась два с половиной часа. Доктор оправдывался: аппендикс оказался не на штатном месте, пришлось порыться, пока нашёл. Теперь эти полтораста минут надо было наверстывать изо всех лошадиных сил дизельной «тройки».
Всплыли и понеслись, загнав стрелки тахометров под красные ограничители. Лодка шла полным надводным ходом. Море прогибалось мягко, не образуя валов, и так же плавно вздымалось, точно и ему тоже было трудно дышать в такой зной.
Я отдраил дверь в дизельный отсек. В лицо пахнуло жаром горновой печи. Обычно, когда идешь в корму, стараешься пройти моторный отсек как можно быстрее. Hо сейчас именно здесь, в пятом, решалась судьба нашего похода. Сбавь обороты хотя бы один дизель, и нам уже не вырваться из «Золотой сети»…
Плечи мотористов, одуревших от жары и грохота, блестят от пота, на лицах - одно желание: скорее бы под воду. Лишь у вахтенного в глазах мелькает тень любопытства: чего это зама принесло? Он толкает локтем Соколова, старшину, тот нехотя оборачивается и для проформы кричит: «Смирно!» Я это угадываю по движению губ - уши забиты грохотом плотно и колко, как стекловатой.
Во взгляде Соколова тот же вопрос: «В чем дело? Что не так?»
Да так, все так!… Вы настоящие парни! Не знаю, кем надо быть, чтобы выстаивать такие вахты… Я пришёл лишь сказать, что сейчас надо выжать из дизелей всю мощь - до последней лошадиной силы. Но говорить бесполезно: я не слышу сам себя, слова тонут в адовом грохоте. Оглядываюсь по сторонам. Раскладной столик, за которым мотористы обедают, накрыт контурной картой в рыжих соляровых пятнах. Качается подвешенный к трубопроводу чайник… Стоп! Карта! Я пробираюсь к столику, отыскиваю район нашего плавания и подзываю старшину. У него торчит за ухом синий карандаш. То, что надо. Я рисую острый клин авианосца в окружении мелких треугольничков - кораблей охранения, прочерчиваю полосу поиска и зоны действия гидролокаторов. Мотористы сбились у столика - кто с ветошью, кто с ключом… Смотрят с любопытством: штурманская рубка далеко, да и вход в нее не каждому разрешен, а тут все как на ладони. Рисую утюжок нашей подлодки и жирную стрелу курса, по которому мы выходим из полосы поиска. Все довольно зримо, но уж очень отвлечённо. Схема есть схема… Тогда я набрасываю сеть, в ячейках которой бьется рыба-субмарина. Вот теперь дошло: на чумазых лицах кривые усмешки. Старшина берет у меня карандаш и переделывает лодку в кукиш, обращённый к авианосцу. Матросы смеются, смех их беззвучен в железной стукотне разъярённых дизелей.
11.
На фюзеляжах всех машин противолодочной эскадрильи «Колумба» изображён нетопырь с распростёртыми перепончатыми крыльями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Несколько раз они встречались в загородных ресторанчиках, но после милых бесед за столиком Эмилен захлопывала дверцу своего «ягуара» и срывалась с места, как палубный штурмовик. Молдин эскортировал её на верном «форде» до поворота к клинике.
За день до выхода «Колумба» в Меди[15] она позвонила ему на корабль и сообщила, что улетает с мужем в Старый Свет, и, пока Жерве будет закупать в Париже новое оборудование, она проведет месяц в Неаполе, и, если Молдин сможет её навестить, она ему будет очень рада.
«Сможет навестить…» Не в круиз же он, в самом деле, отправляется! Попробуй вырвись с боевого патрулирования! Все равно что отпроситься из траншей на побывку. Лучше бы она не звонила…
В Средиземном море танталовы муки коммандера достигли апогея. Он сходил с ума при одной лишь мысли, что вот эта волна, только что плеснувшая в борт авианосца, быть может, пришла с неаполитанского пляжа, где ласкала тело Эмилен.
Ему приходили в голову фантастические идеи - угнать палубный самолёт и сесть в неаполитанском аэропорту. Такой бред мог возникнуть, наверное, только от чуингам-тоника, который Молдин жевал беспрерывно, пытаясь хоть чем-то умерить свою ярость.
Ни одна женщина в его жизни не вызывала такого горького сожаления от невозможности быть рядом, как Эмилен, шепнувшая в трубку: «Я буду очень рада видеть тебя». Молдин не знал названия этому чувству, потому что с курсантских времен смеялся над словом «любовь».
И когда перед входом в Джиб (Гибралтар) вице-адмирал Андрюс объявил приз тому, кто первый обнаружит подводную лодку - тысячу долларов и месяц отпуска, Молдин понял, что ему делать. Он испортил отношения с командиром, обратившись через голову кэптена к адмиралу, но зато флагман благословил его на «свободную охоту».
Молдин знал, где и как искать подводные лодки. Молдин был уверен, что он найдет подводную лодку. И пусть не месяц, хотя бы день вырвет он у Комптона, но этот день он проведет с Эмилен так, что чертям станет жарко!
10.
Из дизельной дистанционки Мартопляс перебрался в жилой отсек, где на дверце родной каюты сияла латунная табличка: «Командир БЧ-5»; затем пролез в центральный пост.
- Кэп наверху? - спросил он у штурмана, чья рубка соседствовала с трапом на мостик.
- У себя в каюте! - ткнул Васильчиков карандашом в носовую переборку. И механик, согнувшись, переносит ногу в круглый лаз офицерского отсека.
В кают-компании доктор распаковывает дорожный микроскоп, напевая себе под нос. Дверца командирской каюты отодвинута. Видна ссутуленная абатуровская спина, обтянутая ярко-синей тропической курткой. Золотые погоны сломаны в плечах. Круглый затылок высеребрен чудно кольцами.
Мартопляс медлит. Похоже, что он пришёл стрелять в спину.
Механика оттесняет доктор:
- Товарищ командир, у Данилова идиосинкразия к новокаину. Абсолютная непереносимость…
Абатуров не оборачивается, утопив голову в нахохленных плечах.
- Ты в своём деле дока, и я тебе не советчик… Пусть кричит, но чтоб встал на ноги, как огурчик!
Данилова, прикрытого простыней, проносят на носилках под сочувственные взгляды центрального поста, просовывают в лаз второго отсека…
Абатуров поворачивается, замечает механика, и на лице его застывает гримаса тоски - так смотрят на почтальона, когда ждут недобрых вестей. Мартопляс откашливается. Он сам не узнает свою наигранно-бодрую скороговорку:
- Обстановка такая, товарищ командир: левый дизель пашет нормально, на правом перебрали форсунку, готовы к пуску. Средний собираем. Насчет топлива в голову не берите. Добавлю присадки, похимичим с фильтрами. Выгребем!
- Добро, мех, - шумно вздыхает Абатуров. - Правый на зарядку. Батарею до полной плотности, и будем погружаться.
- Есть.
На глубине лодка ни разу не качнулась, не дёрнулась, и всё же операция длилась два с половиной часа. Доктор оправдывался: аппендикс оказался не на штатном месте, пришлось порыться, пока нашёл. Теперь эти полтораста минут надо было наверстывать изо всех лошадиных сил дизельной «тройки».
Всплыли и понеслись, загнав стрелки тахометров под красные ограничители. Лодка шла полным надводным ходом. Море прогибалось мягко, не образуя валов, и так же плавно вздымалось, точно и ему тоже было трудно дышать в такой зной.
Я отдраил дверь в дизельный отсек. В лицо пахнуло жаром горновой печи. Обычно, когда идешь в корму, стараешься пройти моторный отсек как можно быстрее. Hо сейчас именно здесь, в пятом, решалась судьба нашего похода. Сбавь обороты хотя бы один дизель, и нам уже не вырваться из «Золотой сети»…
Плечи мотористов, одуревших от жары и грохота, блестят от пота, на лицах - одно желание: скорее бы под воду. Лишь у вахтенного в глазах мелькает тень любопытства: чего это зама принесло? Он толкает локтем Соколова, старшину, тот нехотя оборачивается и для проформы кричит: «Смирно!» Я это угадываю по движению губ - уши забиты грохотом плотно и колко, как стекловатой.
Во взгляде Соколова тот же вопрос: «В чем дело? Что не так?»
Да так, все так!… Вы настоящие парни! Не знаю, кем надо быть, чтобы выстаивать такие вахты… Я пришёл лишь сказать, что сейчас надо выжать из дизелей всю мощь - до последней лошадиной силы. Но говорить бесполезно: я не слышу сам себя, слова тонут в адовом грохоте. Оглядываюсь по сторонам. Раскладной столик, за которым мотористы обедают, накрыт контурной картой в рыжих соляровых пятнах. Качается подвешенный к трубопроводу чайник… Стоп! Карта! Я пробираюсь к столику, отыскиваю район нашего плавания и подзываю старшину. У него торчит за ухом синий карандаш. То, что надо. Я рисую острый клин авианосца в окружении мелких треугольничков - кораблей охранения, прочерчиваю полосу поиска и зоны действия гидролокаторов. Мотористы сбились у столика - кто с ветошью, кто с ключом… Смотрят с любопытством: штурманская рубка далеко, да и вход в нее не каждому разрешен, а тут все как на ладони. Рисую утюжок нашей подлодки и жирную стрелу курса, по которому мы выходим из полосы поиска. Все довольно зримо, но уж очень отвлечённо. Схема есть схема… Тогда я набрасываю сеть, в ячейках которой бьется рыба-субмарина. Вот теперь дошло: на чумазых лицах кривые усмешки. Старшина берет у меня карандаш и переделывает лодку в кукиш, обращённый к авианосцу. Матросы смеются, смех их беззвучен в железной стукотне разъярённых дизелей.
11.
На фюзеляжах всех машин противолодочной эскадрильи «Колумба» изображён нетопырь с распростёртыми перепончатыми крыльями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108