Старик не успел заслонить собой Абдрахмана от пули.
— Абдрахман'м! — отчаянно закричал старик и упал на труп сына.
Чтобы скрыть лицо от людей, Салават отвернулся и отошёл к одному из пылающих горнов.
Молча стояла над трупами заводская толпа. В тишине слышался только старческий крик отца Абдрахмана.
— Сын мой, сын! Абдрахман! — кричал он со старческим хрипом. — Бей, бей и меня, ты, грязный отступник! — Он разодрал одежду и обнажил тёмную грудь. — Режь ножом, бей, стреляй! — кричал он. Лёжа в ногах убитого сына, он поднял вверх руку. — Будь проклят! — воскликнул он. — Будь ты хромым и слепым! Пусть сын твой будет горбатым и глухонемым!
Салават не слыхал ничего. Он не слышал ни плача осиротелой девочки, ни проклятий старика, ни самой тишины за своей спиной…
Он сам не боялся смерти и потому всегда убивал спокойно. Он никогда не задумывался над убитым. Солдат, офицер, дворянский холоп, защищавший жизнь и жилище своего господина, — много их погибло от выстрелов и ударов юного батыра, и Салават, убивая, не вспоминал их лиц.
Но смерть Абдрахмана была необычна. Смерть от руки того, кому сам он спас жизнь. Казнь за чужую вину… Как мог этот мальчик принять на веру новую проповедь единения с русским народом? Привыкший с рождения ненавидеть русских, окружённый людьми, источавшими ненависть в каждом слове и взгляде, как мог он стать вдруг иным, чем Бухаир, Айтуган и Аллагуват? Сам Салават три года бродил по земле, скитался и жил среди русских, прежде чем стал вполне верить в дружбу Хлопуши и принял его правду. Салават стоял у жаркого горна, но тело его обдавал холод. Кругом шла война! Юноше трудно быть дома, когда старшие взялись за оружие. Он не выбирал — народ привёл его под власть Пугачёва, призвавшего их словами, сказанными Салаватом безвестному купцу. Эти слова башкирского воина и певца дошли до башкирских сердец, и народ им поверил… Бухаир подчинил и сломил Абдрахмана хитростью. Оставив с собой мальчишку, Салават думал его подчинить лаской и дружбой. Но дикая непокорность и вольнолюбие не могли примирить горячего юношу с воинскими порядками, царящими в стане пугачевцев. Чувство племенной чести и гордое, пылкое самолюбие не могли допустить позорного унижения сородичей. Он взбунтовался. Куда ему было идти? Пятеро воинов, освобождённых им от наказания, убежали в шайку поборников исламизма с игрушечным ханом, царившим над ними. Следом за ними бежал через несколько дней и сам Абдрахман…
«Он мог бы быть преданным, верным другом, любимым братом, этот горный орлёнок, этот красивый мальчик со смелым взглядом и вздёрнутой головой», — думал о нём Салават.
В ушах его глухо ухала кровь, словно мгновения, летя, взмахивали лёгкими крыльями.
«Время уходит!» — мелькнуло в уме Салавата. — Ещё немного — и враг перегонит нас, и страшная смерть Абдрахмана станет тогда бесплодной…»
Салават повернулся от горна внезапно, шагнул к наковальне, поднял кувалду и тяжело, со всего размаху, ударил. Звон всколыхнул толпу. Взгляды всех устремились к Салавату.
Тяжёлый, упругий рывок от удара стали о сталь встряхнул все тело Салавата и сразу собрал словно в узел все нужные мысли.
Салават вдохнул полной грудью воздух, и голос его прозвучал гулко и внятно.
— Русский народ! — негромко, но твёрдо сказал он, обращаясь ко всем. — У нас один царь, одна воля, одна кровь… Час время терять нельзя. Чёрная птица летит на наше гнездо.
Салават опустил голову, словно ища слов, и вдруг громко, беспрекословно добавил:
— Айда все, на коней садиться!
Заводские рабочие поняли, что было в душе Салавата. Быстро пошли во двор. Салават взглянул на ненужные новые латы, в которые думал одеть Абдрахмана, и вышел вслед за толпой.
Во дворе его встретил гонец из дозора. Он сообщил, что у реки Уйтеляк Михельсон остановился ночлегом.
Предрассветный холод, фырканье лошадей, неясные очертания вооружённой толпы, сдержанный разноголосый говор, скупые движения — все отвлекло Салавата от Абдрахмана. Он стал опять начальником войска и понял, что Абдрахман должен был умереть для восстановления единства башкир и русских.
Перед лицом опасности вспышка вражды рассеялась. Смерть Абдрахмана словно бы искупила его вину и вновь привлекла доверие русских к башкирам.
Они вышли с завода без криков, без шума и направились к башкирскому табору. Они сознавали, что надо спешить, и двигались быстро.
Уверенность возвратилась к Салавату, когда он увидел Кинзю во главе готового к бою войска. Башкиры сидели уже в сёдлах. Коши их были сложены. Стада и обозы с поклажей готовились тронуться за реку Сюм.
Кинзя подал знак башкирам, и весь огромный отряд широкой живой рекой потёк вперёд.
* * *
Военные учения Белобородова не прошли даром: все войско двигалось стройно, уверенно и спокойно. Позади на сильных, сытых заводских конях везли пушки. Салават любовался отрядом. Припустив коня, он обогнал весь отряд и, став во главе его, ловким движением выдернул саблю из ножен. Он снова верил в свою удачу и хотел передать эту веру своим воинам.
Высланные вперёд разъезды то и дело присылали людей с вестями о том, что дорога свободна.
И вдруг брат Салавата Сулейман, ехавший рядом с Кинзей, заметил впереди группу всадников, поспешно скакавших навстречу. Это был дозорный отряд, которому удалось захватить разъезд Михельсона. Их вести были нежданны и ошеломляющи: оказалось, что хитрый «Иван Иваныч» провёл пугачевцев: уверенный в том, что за ним следят, он сделал вид, что остановился на ночлег, велел разжигать костры и варить пищу, а через час, как только стемнело, покинув стоянку, он бешеным маршем бросил отряд вперёд. За ночь прошёл он целый дневной переход и поднимался теперь по склонам Аджигардака.
Пленные рассказали, что у него в отряде меньше тысячи гусар и всего только три пушки. И хотя отряд его по числу ничтожен в сравнении с пугачевцами, всё же идти напролом было бы не умно.
Салават остановил свой отряд. Приходилось все перестраивать наново. Оставив мысль о занятии Аджигардака, надо было спешить на перевалы ближайших Ильмовых гор, господствовавших над переправами через реку. Наполненная бурным потоком холодной мути, река могла стать хорошей защитой.
Со своим новым планом послал Салават гонца к Белобородову на реку Ук, призывая спешить на помощь и ударить во фланг Михельсону.
Кони, задыхаясь, храпели, когда поспешно тащили по горным тропам пушки и груз ядер. И вот наконец взгромоздились на перевал. Теперь пригодилась белобородовская военная муштра: именно здесь, с перевала, упражнялись в пальбе из пушек. Из-за дождливой, туманной мути сейчас не было видно ничего впереди, но пушки поставили так, как ставил их Белобородов, когда учились стрелять:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131