— развёл руками Давилин.
— Твоя голова в ответе. Созвать коллегию в сей же час, — приказал Пугачёв.
Под окнами раздались громкие споры и крики.
— Узнай, что там, доложи, — вдогонку «дежурному» крикнул Пугачёв.
— Я узнаю, — сказал Салават.
Он вышел на высокое «дворцовое» крыльцо.
Лавина народа текла по улице к «царскому» жилищу.
Перед крыльцом суетливо метались казаки.
Денис Шигаев, Коновалов, Овчинников торопливо вполголоса совещались с Давилиным.
— Скажи — башкирцы да тептяри бунтуют, грозятся на государя… — сказал Коновалов Давилину, не заметив Салавата.
Давилин стал ему что-то шептать.
Пара коней рысцой из-за угла вывезла пушку, поставила возле крыльца, пушкарь с дымящимся фитилём совещался с помощником. Из темноты молча пробежали стеной казаки, в соседнем дворе послышался топот коней… команда…
Салават понял всё, что творится… Вбегающий на крыльцо Давилин грудь с грудью столкнулся с ним.
— Башкирцы бунтуют, — сказал он на ходу Салавату, не узнав его в темноте.
Салават вместе с ним вошёл к Пугачёву.
— Государь, измена! Башкирцы бунтуют, грозят на ваше величество… — крикнул Давилин.
— Судар-государ, — прервал его Салават, — Коновалка велел из пушки в башкирцев палить! Коновалка измену делат! Пушкарь у царского крыльца пушку ладит… Айда, вместе идём, ты башкирским людям своё слово скажешь!
— Идём, — решительно обронил Пугачёв, надевая шапку. — Трушко, ты останься дома. Сема, ты с ним, с Пугачонком…
— Государь, головы своей пожалел бы, нужна народу! — воскликнул Давилин с мольбой.
— Идём, Салават, — словно не слыша его, сказал Пугачёв. — Дежурный, коня!
Спокойствие овладело им. Он умел говорить с толпой. Терявшийся до истерики перед кучкой людей, с которыми приходилось хитрить и искать лазеек, Пучагев был твёрдо уверен в себе, когда выходил к тысячным толпам народа. Для них он был желанный и жданный их государь, повелитель и вождь. Перед народом он не лукавил ни в чём, сердцем был с ним, и голос его был твёрд и спокоен, когда говорил он с народом.
Салават восхищённо взглянул на высокую грудь царя, на уверенно поднятую голову в казачьей шапке, сдвинутой набекрень, на тяжёлую, твёрдую поступь. Давилин накинул ему на широкие плечи богатую, крытую тёмно-вишнёвым сукном шубу. Трофим подал саблю…
— Пушку убрать! — громко скомандовал Пугачёв с крыльца. — Изменник ты, Коновалов, в кого хошь налить?!
И, обратясь к Давилину, резко напомнил:
— Сказано — дать коня!
Пушка, стуча колёсами, мгновенно скрылась за поворотом.
Из темноты подвели под уздцы двух коней.
Пугачёву всегда подавали двух лошадей под седлом. Ширококостный и мускулистый, хотя и не отличавшийся полнотой, он быстро утомлял лошадей. На этот раз не предстояло дальней езды, и Пугачёв кивнул Салавату.
— Садись.
— Царский ведь жеребец, — почтительно возразил Салават.
— Садись! — настойчиво произнёс Пугачёв.
Четверо казаков с оружием в руках окружили их, пятым вскочил на седло «дежурный» Давилин. У двоих казаков в руках закачались зажжённые фонари. Отблеск огней сверкнул на лезвиях сабель, на стволах ружей, на бляшках сбруи.
В конце улицы стоял глухой гул: казаки оттесняли толпу в темноту ночи между двумя рядами домов и длинных заборов. Толпа волновалась. Пугачёв услыхал гортанные звуки невнятной и чужеродной речи.
— Ваши? — спросил он, склоняясь к Салавату.
— Наши.
Они подскакали вплотную к толпе. Здесь шла молчаливая давка. Казаки древками пик преградили улицу поперёк. Толпа рвалась, но не могла сломить крепкой казачьей стены. Озлобление толпы накалялось задорными криками, долетавшими из далёких задних рядов. Вот-вот заварится жаркая свара…
— Кто не пущает народ к своему государю?! — выкрикнул Пугачёв, подъехав к толпе.
— Бунтуют башкирцы, ваше величество, — чётко отрапортовал хорунжий. — На вашу персону грозятся…
— Врёшь, собачий ты сын, не одни башкирцы — и заводские на вас, изменников. Ты царю не клепи! — откликнулись из толпы.
— Пики убрать! — приказал Пугачёв.
— Яшагин царь Пётра Федорыч! — выкрикнул Салават. — Яшагин!
— Яшагин! — подхватила толпа и хлынула в улицу, заливая её и смешав ряды казаков, по приказу царя убравших свои пики.
Салават выхватил горящий фонарь из рук казака и поднял его, освещая лицо Пугачёва.
— Жягетляр! — крикнул он и обратился к толпе по-башкирски: — Здесь перед вами великий царь, знающий все сердца, славный, милостивый и отважный. Я, Салават, начальник башкирских войск, говорю вам: слушать во всём царя. Он, как отец, хочет для всех народов мира и счастья.
— Яшагин цар Пётра! — крикнул рядом толстый Кинзя.
Толпа подхватила его клич.
— Многие лета царю Петру Федорычу! — раздался из толпы голос того, кто кричал о заводских рабочих.
— Ур-ра-а! — подхватили русские.
— Ур-ра-а! — закричали и казаки, и простой этот клич передался башкирам и тептярям и прокатился по всей толпе.
Пугачёв снял шапку перед народом.
— С чем пришли, дети? — спросил он толпу.
— Наста киряк, балалар'м? — перевёл Салават вопрос.
И тогда прорвалась разом из всех грудей тысячеустая, пестроголосая жалоба:
— Измену затеяли казаки.
— Пошто на Яик собираются? Нас покинуть!..
— Сами звали вставать, да пятки подмазали салом!
— Негоже тебе так, Пётра Федорыч, наш ты царь, не боярский — пошто допущаешь измен от казаков?! — внятно сказал длиннобородый седой старик, вытолкнутый толпою вперёд.
— Ты кто, батюшка? — спросил Пугачёв.
— Рудоплавщик, надёжа-царь. Ходоком от заводу прислан к тебе. В поклон пушку да десять ядер привёз. Заводские мужики повелели тебе сказать, что животы за тебя положат. Иди, хочешь, к нам — не дадим в обиду. Пушки сольём, сабли скуём, пики… Ан ты от нас на казачью сторону хошь уходить! А нас на расправу бросить.
Пугачёв осмотрел толпу.
Высокие остроконечные шапки, ушастые шлемы с меховыми назатыльниками, падающими на плечи, доспехи из лошадиных шкур, с гривами, развевающимися вдоль всей спины воина, гнутые луки за плечами, боевые топоры…
Молодой башкирин приблизился к Салавату и горячо говорил ему на своём языке.
Толпа башкир и татар одобрительно рокотала в поддержку его слов.
— Чего говорит? — спросил Пугачёв Салавата.
— Сказыват — лучше ты, государь, вели казакам нас насмерть побить, чем бросить башкирский народ… Когда в Яицкий городок пойдёшь — на дороге ляжем… топчи лошадьми — нам хуже не будет… Нам как без тебя воевать? Вешать, казнить будут нас, деревни пожгут, детей убьют, женщин…
Пугачёв махнул шапкой — и все утихли.
— Слушайте, дети! — громко сказал он. — Я, ваш государь, словом своим и именем божьим вам обещаю: никто не пойдёт в Яицкий городок. Казаки, развязывай ваши возы! Тут будем стоять. Ладно ли, дети, указал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— Твоя голова в ответе. Созвать коллегию в сей же час, — приказал Пугачёв.
Под окнами раздались громкие споры и крики.
— Узнай, что там, доложи, — вдогонку «дежурному» крикнул Пугачёв.
— Я узнаю, — сказал Салават.
Он вышел на высокое «дворцовое» крыльцо.
Лавина народа текла по улице к «царскому» жилищу.
Перед крыльцом суетливо метались казаки.
Денис Шигаев, Коновалов, Овчинников торопливо вполголоса совещались с Давилиным.
— Скажи — башкирцы да тептяри бунтуют, грозятся на государя… — сказал Коновалов Давилину, не заметив Салавата.
Давилин стал ему что-то шептать.
Пара коней рысцой из-за угла вывезла пушку, поставила возле крыльца, пушкарь с дымящимся фитилём совещался с помощником. Из темноты молча пробежали стеной казаки, в соседнем дворе послышался топот коней… команда…
Салават понял всё, что творится… Вбегающий на крыльцо Давилин грудь с грудью столкнулся с ним.
— Башкирцы бунтуют, — сказал он на ходу Салавату, не узнав его в темноте.
Салават вместе с ним вошёл к Пугачёву.
— Государь, измена! Башкирцы бунтуют, грозят на ваше величество… — крикнул Давилин.
— Судар-государ, — прервал его Салават, — Коновалка велел из пушки в башкирцев палить! Коновалка измену делат! Пушкарь у царского крыльца пушку ладит… Айда, вместе идём, ты башкирским людям своё слово скажешь!
— Идём, — решительно обронил Пугачёв, надевая шапку. — Трушко, ты останься дома. Сема, ты с ним, с Пугачонком…
— Государь, головы своей пожалел бы, нужна народу! — воскликнул Давилин с мольбой.
— Идём, Салават, — словно не слыша его, сказал Пугачёв. — Дежурный, коня!
Спокойствие овладело им. Он умел говорить с толпой. Терявшийся до истерики перед кучкой людей, с которыми приходилось хитрить и искать лазеек, Пучагев был твёрдо уверен в себе, когда выходил к тысячным толпам народа. Для них он был желанный и жданный их государь, повелитель и вождь. Перед народом он не лукавил ни в чём, сердцем был с ним, и голос его был твёрд и спокоен, когда говорил он с народом.
Салават восхищённо взглянул на высокую грудь царя, на уверенно поднятую голову в казачьей шапке, сдвинутой набекрень, на тяжёлую, твёрдую поступь. Давилин накинул ему на широкие плечи богатую, крытую тёмно-вишнёвым сукном шубу. Трофим подал саблю…
— Пушку убрать! — громко скомандовал Пугачёв с крыльца. — Изменник ты, Коновалов, в кого хошь налить?!
И, обратясь к Давилину, резко напомнил:
— Сказано — дать коня!
Пушка, стуча колёсами, мгновенно скрылась за поворотом.
Из темноты подвели под уздцы двух коней.
Пугачёву всегда подавали двух лошадей под седлом. Ширококостный и мускулистый, хотя и не отличавшийся полнотой, он быстро утомлял лошадей. На этот раз не предстояло дальней езды, и Пугачёв кивнул Салавату.
— Садись.
— Царский ведь жеребец, — почтительно возразил Салават.
— Садись! — настойчиво произнёс Пугачёв.
Четверо казаков с оружием в руках окружили их, пятым вскочил на седло «дежурный» Давилин. У двоих казаков в руках закачались зажжённые фонари. Отблеск огней сверкнул на лезвиях сабель, на стволах ружей, на бляшках сбруи.
В конце улицы стоял глухой гул: казаки оттесняли толпу в темноту ночи между двумя рядами домов и длинных заборов. Толпа волновалась. Пугачёв услыхал гортанные звуки невнятной и чужеродной речи.
— Ваши? — спросил он, склоняясь к Салавату.
— Наши.
Они подскакали вплотную к толпе. Здесь шла молчаливая давка. Казаки древками пик преградили улицу поперёк. Толпа рвалась, но не могла сломить крепкой казачьей стены. Озлобление толпы накалялось задорными криками, долетавшими из далёких задних рядов. Вот-вот заварится жаркая свара…
— Кто не пущает народ к своему государю?! — выкрикнул Пугачёв, подъехав к толпе.
— Бунтуют башкирцы, ваше величество, — чётко отрапортовал хорунжий. — На вашу персону грозятся…
— Врёшь, собачий ты сын, не одни башкирцы — и заводские на вас, изменников. Ты царю не клепи! — откликнулись из толпы.
— Пики убрать! — приказал Пугачёв.
— Яшагин царь Пётра Федорыч! — выкрикнул Салават. — Яшагин!
— Яшагин! — подхватила толпа и хлынула в улицу, заливая её и смешав ряды казаков, по приказу царя убравших свои пики.
Салават выхватил горящий фонарь из рук казака и поднял его, освещая лицо Пугачёва.
— Жягетляр! — крикнул он и обратился к толпе по-башкирски: — Здесь перед вами великий царь, знающий все сердца, славный, милостивый и отважный. Я, Салават, начальник башкирских войск, говорю вам: слушать во всём царя. Он, как отец, хочет для всех народов мира и счастья.
— Яшагин цар Пётра! — крикнул рядом толстый Кинзя.
Толпа подхватила его клич.
— Многие лета царю Петру Федорычу! — раздался из толпы голос того, кто кричал о заводских рабочих.
— Ур-ра-а! — подхватили русские.
— Ур-ра-а! — закричали и казаки, и простой этот клич передался башкирам и тептярям и прокатился по всей толпе.
Пугачёв снял шапку перед народом.
— С чем пришли, дети? — спросил он толпу.
— Наста киряк, балалар'м? — перевёл Салават вопрос.
И тогда прорвалась разом из всех грудей тысячеустая, пестроголосая жалоба:
— Измену затеяли казаки.
— Пошто на Яик собираются? Нас покинуть!..
— Сами звали вставать, да пятки подмазали салом!
— Негоже тебе так, Пётра Федорыч, наш ты царь, не боярский — пошто допущаешь измен от казаков?! — внятно сказал длиннобородый седой старик, вытолкнутый толпою вперёд.
— Ты кто, батюшка? — спросил Пугачёв.
— Рудоплавщик, надёжа-царь. Ходоком от заводу прислан к тебе. В поклон пушку да десять ядер привёз. Заводские мужики повелели тебе сказать, что животы за тебя положат. Иди, хочешь, к нам — не дадим в обиду. Пушки сольём, сабли скуём, пики… Ан ты от нас на казачью сторону хошь уходить! А нас на расправу бросить.
Пугачёв осмотрел толпу.
Высокие остроконечные шапки, ушастые шлемы с меховыми назатыльниками, падающими на плечи, доспехи из лошадиных шкур, с гривами, развевающимися вдоль всей спины воина, гнутые луки за плечами, боевые топоры…
Молодой башкирин приблизился к Салавату и горячо говорил ему на своём языке.
Толпа башкир и татар одобрительно рокотала в поддержку его слов.
— Чего говорит? — спросил Пугачёв Салавата.
— Сказыват — лучше ты, государь, вели казакам нас насмерть побить, чем бросить башкирский народ… Когда в Яицкий городок пойдёшь — на дороге ляжем… топчи лошадьми — нам хуже не будет… Нам как без тебя воевать? Вешать, казнить будут нас, деревни пожгут, детей убьют, женщин…
Пугачёв махнул шапкой — и все утихли.
— Слушайте, дети! — громко сказал он. — Я, ваш государь, словом своим и именем божьим вам обещаю: никто не пойдёт в Яицкий городок. Казаки, развязывай ваши возы! Тут будем стоять. Ладно ли, дети, указал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131