Годных к службе не оставлять, отговорок не принимать, упорных поймать и прислать к нам при рапорте. В чём полковник Салават и приложил руку».
«Я, полковник Салават, сын Юлая, повелеваю тебе, подполковнику Ахмету Типееву, для усердного стояния своею командой противу воров и противников государя…»
«Я, полковник Салават, сын Юлая, повелеваю тебе, юртовому старшине Седяшу Юхнину, для усердного стояния…»
Десятки таких приказов, подписанных рукой Салавата, развозили гонцы по селениям вдоль Белой, по берегам рек Уфы, Ая, Таныпа, Юрузени, Сима, до самых Инзера и Зилима…
Первой крепостью, под которую по указу царя двинулись отряды Канзафара Усаева, Овчинникова и Салавата, была Красноуфимская крепость. Если бы её захватили войска царицы, они могли бы отсюда действовать на большую округу. Красноуфимская крепость должна была стать опорой народа.
Во главе трёхтысячного отряда Салават с Канзафаром Усаевым и Андреем Овчинниковым вышли из Сарапуля по направлению к Красноуфимску.
Они шли трое суток. Чтобы быть сильнее, не утомляли походом пеших, делали по небольшому переходу каждые сутки.
К концу третьего дня подошли к самому городу. В вечернем сумраке перед ними встали башни крепости. Они расставили заставы вокруг и притаились в соседних деревнях. Когда сумерки сменились ночью, тёмная лава человеческих и конских тел повалила на ветхие деревянные стены крепости. В крепости грянул и растерянно заметался набат. С крепостного больверка, с палисада, грохнули пушки, с башен прогремели выстрелы, и тысячеголосый визг и свист огласили ночь.
Салават с отрядом башкир человек в двести прорвался в город с северной стороны, зайдя в обход. Неузнанные в ночи, как буран, как бешеная снежная вьюга, промчались башкиры по тёмным улицам и с визгом и криками ударили на больверк, в тыл артиллерии. Уже, смятые первым залпом пушек, бросились отступать от стен пугачевцы и капитан скомандовал приказ о втором залпе, уже канонирские ученики подавали канонирам новое страшное угощение, когда по бревенчатым помостам башкирские кони взлетели на гребень больверка и капитан, командовавший артиллерией, упал с пулей Салавата в голове.
— Стой, канониры! — крикнул Салават. — Я полковник государя Петра Фёдоровича.
Канониры остановились.
— Не слушать его, ребята! Помни присягу государыне! — выкрикнул прапорщик и выстрелил из пистолета.
Пуля попала в кольчугу Салавата и не пробила её. В то же мгновение молодой канонирский ученик пырнул прапорщика штыком в спину, и, только успев ахнуть, тот упал. Салават усмехнулся.
— Государь приказал пушкам палить по крепости, — сказал он.
Канониры стояли потупясь…
— У них там бабы, — шепнул Кинзя Салавату.
Салават досадливо отмахнулся.
— Слушай приказ государя! — повторил он повелительно, но, прежде чем канониры успели проявить покорность или непокорность, снизу взвыл торжествующий клич наступавших пугачевцев, застрекотала редкая ружейная пальба, и через больверк устремились в городок тучи башкир, тептярей, казаков и восставших крепостных из заводов. Всё смешалось.
Гарнизон уже не противился…
Богатая добыча — четырнадцать пушек с ядрами и порохом — давала повстанцам возможность без труда захватить ещё ряд мелких крепостей, тем более что при пушках же были захвачены люди, искусные в своём деле.
После падения Красноуфимска башкирские отряды двинулись по окрестностям от селения к селению, всюду зажигая восстание.
К Красноуфимску с разных сторон уже скакали гонцы от сотников, старшин и полковников, посланных для набора войска и для разведывания о врагах. Они привозили вести о повсеместных восстаниях и победах народа: за Камой был занят повстанцами Ижевский завод, атаман Арапов взял город Самару на Волге, сам государь занимал одну за другою крепости, ближайшие к осаждённому Оренбургу.
Всюду поднимались восстания: чуваши в Белебее подняли бунт, выгнали попов, сожгли церковь после того, как посланный Салавата прочитал им в базарный день на площади манифест Пугачёва.
— Царь-патюшка досфолил свою веру дершать, нашим богам верить хотим! — кричали они в лицо своему попу и объявили себя язычниками.
Под Мензелинском татары, чуваши и башкиры во главе с татарином Сянфином подняли деревни и угрожали крепости. Даже попы кое-где поднялись. Поп из прикамского села Николо-Берёзовки, Игнашка Иванов, как прозвали его царицыны начальники, стал атаманом и приводил Прикамье в верность Пугачёву.
Надо было двигаться дальше, по указу царя захватывать новые крепости, оставив Красноуфимск позади.
Салават призвал к себе назначенного атаманом крепости казака Иванова и есаула Матвея Чигвинцева.
— Силы довольно у вас, народ с вами, — сказал Салават им обоим. — Государь указал до самой смерти стоять, крепость держать, разъезды по всем сторонам высылать. Какая весть будет — сейчас ко мне посылать гонца.
— Не тревожься, полковник Юлаич, мы ведь народ-то бывалый. Не слыхать, чтобы знатные силы какие под эти места собирались, — сказал Иванов.
— Ну, смотри, чего плохо будет, вино пьёшь, проспишь — на себя пеняй богу, смертью казню!.. А станешь народ обижать, подарки тащить, деньги брать от народа — и тоже повешу… Чтобы жалобы не было на тебя никакой! Государь ведь за правду идёт, и мы будем за правду…
Перед выходом из Красноуфимска Салават, по казацким обычаям, призвал горожан на круг.
— Вот вам, народ, государевы верные слуги — атаман Иван Иванов да есаул Чигвинцев Матвей. Они для добра во всём промышляют. Ослушности им никакой ни в чём не чинить, а на того, кто их слушать не станет, великий штраф будет от государя, — сказал Салават, обращаясь к кругу. — А ежели они в чём народ обидят, то к нам отпишите. Государь никому не простит, кто народ обижает!
— А где нам тебя отыскать, господин полковник? — выкрикнул из толпы одинокий голос.
— Не соломинка в поле — как-нибудь сыщешь! — с усмешкой сказал Салават.
Араслан Бурангулов был храбрым сотником. Одним из первых на призыв Салавата взялся он за оружие в погоне за провиантским отрядом в селе Камышлы. С того дня Араслан сам набрал довольно народу, храбро бился при взятии Сарапуля и одним из первых ворвался в Красноуфимск. Несколько мелких редутов было захвачено им, не один гусарский разъезд был им побит и взят в плен.
Салават, уходя в поход, оставил его защищать Красноуфимскую крепость.
— Верно стой, Араслан-подполковник, — сказал ему Салават. — Ни в какую сторону сердце своё не пускай отклоняться. Если воры возьмут город, то с тылу на нас ударят. Стены, дороги, реку держать велю тебе именем государя. Окопы и засеки я твои осмотрел — все построено ладно. Держись, Араслан.
Канзафар Усаев вышел в направлении Екатеринбургской крепости, а Салават, расставшись с ним, отправился под Кунгур, под которым недели две уже стояли войска пугачевцев:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
«Я, полковник Салават, сын Юлая, повелеваю тебе, подполковнику Ахмету Типееву, для усердного стояния своею командой противу воров и противников государя…»
«Я, полковник Салават, сын Юлая, повелеваю тебе, юртовому старшине Седяшу Юхнину, для усердного стояния…»
Десятки таких приказов, подписанных рукой Салавата, развозили гонцы по селениям вдоль Белой, по берегам рек Уфы, Ая, Таныпа, Юрузени, Сима, до самых Инзера и Зилима…
Первой крепостью, под которую по указу царя двинулись отряды Канзафара Усаева, Овчинникова и Салавата, была Красноуфимская крепость. Если бы её захватили войска царицы, они могли бы отсюда действовать на большую округу. Красноуфимская крепость должна была стать опорой народа.
Во главе трёхтысячного отряда Салават с Канзафаром Усаевым и Андреем Овчинниковым вышли из Сарапуля по направлению к Красноуфимску.
Они шли трое суток. Чтобы быть сильнее, не утомляли походом пеших, делали по небольшому переходу каждые сутки.
К концу третьего дня подошли к самому городу. В вечернем сумраке перед ними встали башни крепости. Они расставили заставы вокруг и притаились в соседних деревнях. Когда сумерки сменились ночью, тёмная лава человеческих и конских тел повалила на ветхие деревянные стены крепости. В крепости грянул и растерянно заметался набат. С крепостного больверка, с палисада, грохнули пушки, с башен прогремели выстрелы, и тысячеголосый визг и свист огласили ночь.
Салават с отрядом башкир человек в двести прорвался в город с северной стороны, зайдя в обход. Неузнанные в ночи, как буран, как бешеная снежная вьюга, промчались башкиры по тёмным улицам и с визгом и криками ударили на больверк, в тыл артиллерии. Уже, смятые первым залпом пушек, бросились отступать от стен пугачевцы и капитан скомандовал приказ о втором залпе, уже канонирские ученики подавали канонирам новое страшное угощение, когда по бревенчатым помостам башкирские кони взлетели на гребень больверка и капитан, командовавший артиллерией, упал с пулей Салавата в голове.
— Стой, канониры! — крикнул Салават. — Я полковник государя Петра Фёдоровича.
Канониры остановились.
— Не слушать его, ребята! Помни присягу государыне! — выкрикнул прапорщик и выстрелил из пистолета.
Пуля попала в кольчугу Салавата и не пробила её. В то же мгновение молодой канонирский ученик пырнул прапорщика штыком в спину, и, только успев ахнуть, тот упал. Салават усмехнулся.
— Государь приказал пушкам палить по крепости, — сказал он.
Канониры стояли потупясь…
— У них там бабы, — шепнул Кинзя Салавату.
Салават досадливо отмахнулся.
— Слушай приказ государя! — повторил он повелительно, но, прежде чем канониры успели проявить покорность или непокорность, снизу взвыл торжествующий клич наступавших пугачевцев, застрекотала редкая ружейная пальба, и через больверк устремились в городок тучи башкир, тептярей, казаков и восставших крепостных из заводов. Всё смешалось.
Гарнизон уже не противился…
Богатая добыча — четырнадцать пушек с ядрами и порохом — давала повстанцам возможность без труда захватить ещё ряд мелких крепостей, тем более что при пушках же были захвачены люди, искусные в своём деле.
После падения Красноуфимска башкирские отряды двинулись по окрестностям от селения к селению, всюду зажигая восстание.
К Красноуфимску с разных сторон уже скакали гонцы от сотников, старшин и полковников, посланных для набора войска и для разведывания о врагах. Они привозили вести о повсеместных восстаниях и победах народа: за Камой был занят повстанцами Ижевский завод, атаман Арапов взял город Самару на Волге, сам государь занимал одну за другою крепости, ближайшие к осаждённому Оренбургу.
Всюду поднимались восстания: чуваши в Белебее подняли бунт, выгнали попов, сожгли церковь после того, как посланный Салавата прочитал им в базарный день на площади манифест Пугачёва.
— Царь-патюшка досфолил свою веру дершать, нашим богам верить хотим! — кричали они в лицо своему попу и объявили себя язычниками.
Под Мензелинском татары, чуваши и башкиры во главе с татарином Сянфином подняли деревни и угрожали крепости. Даже попы кое-где поднялись. Поп из прикамского села Николо-Берёзовки, Игнашка Иванов, как прозвали его царицыны начальники, стал атаманом и приводил Прикамье в верность Пугачёву.
Надо было двигаться дальше, по указу царя захватывать новые крепости, оставив Красноуфимск позади.
Салават призвал к себе назначенного атаманом крепости казака Иванова и есаула Матвея Чигвинцева.
— Силы довольно у вас, народ с вами, — сказал Салават им обоим. — Государь указал до самой смерти стоять, крепость держать, разъезды по всем сторонам высылать. Какая весть будет — сейчас ко мне посылать гонца.
— Не тревожься, полковник Юлаич, мы ведь народ-то бывалый. Не слыхать, чтобы знатные силы какие под эти места собирались, — сказал Иванов.
— Ну, смотри, чего плохо будет, вино пьёшь, проспишь — на себя пеняй богу, смертью казню!.. А станешь народ обижать, подарки тащить, деньги брать от народа — и тоже повешу… Чтобы жалобы не было на тебя никакой! Государь ведь за правду идёт, и мы будем за правду…
Перед выходом из Красноуфимска Салават, по казацким обычаям, призвал горожан на круг.
— Вот вам, народ, государевы верные слуги — атаман Иван Иванов да есаул Чигвинцев Матвей. Они для добра во всём промышляют. Ослушности им никакой ни в чём не чинить, а на того, кто их слушать не станет, великий штраф будет от государя, — сказал Салават, обращаясь к кругу. — А ежели они в чём народ обидят, то к нам отпишите. Государь никому не простит, кто народ обижает!
— А где нам тебя отыскать, господин полковник? — выкрикнул из толпы одинокий голос.
— Не соломинка в поле — как-нибудь сыщешь! — с усмешкой сказал Салават.
Араслан Бурангулов был храбрым сотником. Одним из первых на призыв Салавата взялся он за оружие в погоне за провиантским отрядом в селе Камышлы. С того дня Араслан сам набрал довольно народу, храбро бился при взятии Сарапуля и одним из первых ворвался в Красноуфимск. Несколько мелких редутов было захвачено им, не один гусарский разъезд был им побит и взят в плен.
Салават, уходя в поход, оставил его защищать Красноуфимскую крепость.
— Верно стой, Араслан-подполковник, — сказал ему Салават. — Ни в какую сторону сердце своё не пускай отклоняться. Если воры возьмут город, то с тылу на нас ударят. Стены, дороги, реку держать велю тебе именем государя. Окопы и засеки я твои осмотрел — все построено ладно. Держись, Араслан.
Канзафар Усаев вышел в направлении Екатеринбургской крепости, а Салават, расставшись с ним, отправился под Кунгур, под которым недели две уже стояли войска пугачевцев:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131