— Ей-богу, не знаю, — отозвался Салават.
— Врёшь! Знаешь!.. Бежать собрались от народа? Боярам нас выдать?! Думаешь, не знаю, что пушки к увозу готовят да лошадей овсом кормят!.. Мы все одно не пустим. С кольями встанем!..
Лапотник погрозил топором Салавату и вышел, захлопнув дверь.
По его уходе тотчас вошла хозяйка-казачка. Торопливо стала собирать по избе вещи, совать в высокий, обитый железом сундук.
— Куда собираешь? — спросил Салават, поняв, что лапотник в чём-то был прав и в крепости творится неладное.
— На кудыкину гору! — отозвалась казачка и вдруг, смутясь, пояснила: — Мать захворала. К матери еду… Сам знаешь — родная мать-то одна…
По её смущённому и торопливому бормотанию он понял, что женщина говорит неправду.
Салават вышел из дому. Ещё утром, томясь бездельем, он осмотрел снаружи «дворец», в котором жил царь, и даже одним глазком заглянул в окно. Он увидал золочёные стены горницы, развешанное по стене оружие, человека, который, низко склонясь к столу, что-то писал и поминутно чистил о длинные волосы кончин гусиного пера.
Караульный казак сурово окликнул любопытного зеваку, и Салават отошёл, благоговейно косясь на «дворец».
Заражённый общей тревогой, он теперь вдруг обиделся на караульного казака, отогнавшего его от царского дома: значит, царь то же, что и царица!.. К нему не придёшь, не скажешь… Значит, прав Бухаир, что русский всегда враг!.. Салават подумал — пойти к своему отряду, но что скажет он им?! Что его не пускают к царю? Что он не видал царя?
Ему было стыдно прийти так. «Зачем ты нас вёл сюда? — спросят его тептяри и башкиры. — Поверил бумаге? Тебя обманули, а ты обманул нас…»
Бросить все и уйти домой. Пусть дерутся себе царь и царица… Мулла тоже дерётся со старшей женой. Какое до этого дело соседям!
Салават остановил себя. Уйти просто, но уйти, не испытав, чего хочет царь, что он обещает башкирам, — это было бы непростительно… Салават знал, что отец писал о своих спорах с заводчиками царице. Он не получал ответа. «Далёк Питербурх, — говорил старшина. — Если бы сам поехал туда — добился бы, увидал царицу и все порешил!..» Но Юлай не решался ехать в такую даль… «А что же, — спросит он Салавата, — ты был рядом с царём, видел дворец и не добился?.. Когда ещё будет такой случай, что царь приедет из Питербурха сюда!..»
И Салават решил все выяснить лично. Прийти к царю и спросить его смело и прямо: «Что дашь башкирам? Они пойдут за тебя, а что ты им дашь?..»
Пусть царь ответит…
Так размышляя, стоял Салават у ворот дома, где помещался Овчинников, когда тот подъехал и сам.
— Здорово, батыр! Ну как, не видал ещё государя?
— Какое! — отчаянно махнул рукой Салават.
— А ты не крушись — увидишь. Я сам про тебя государю ныне скажу. Меня самого ещё до него покуда не допустили. Добьёмся!
— Салават-агай! — в это время обрадованно окликнул молодой башкирин с другой стороны улицы. — Насилу тебя я нашёл, — сказал по-башкирски юный, преданный Салавату Абдрахман, больше всех веривший в лук Ш'гали-Ш'кмана и, как святыню, хранивший, пока не было Салавата, сделанный им когда-то курай.
— Ты зачем сюда, Абдрахман? — спросил Салават.
— Салават, ты покинул войско. Ты забыл, что Мустай — друг писаря. Он смущает народ без тебя… Если ты не вернёшься к войску, он всех уведёт назад в горы… Я за тобой, Салават-агай! Едва нашёл тебя.
К удивлению Салавата, Овчинников понял башкирскую речь.
— Пусть малый останется тут в избе. Когда государь укажет, я пошлю его за тобою, — сказал казацкий полковник, — а ты иди к войску!
И, оставив в избе Абдрахмана, Салават зашагал к Сакмарским воротам крепости.
Улицы опустели. Погода переменилась, моросил мелкий дождь, и под ногами хлюпала грязь.
Тревога, охватившая Берду, казалось, висела и в вечерней мгле. Проходя по улицам, Салават слышал какую-то сдержанную возню за воротами во дворах, приглушённые восклицания, звяканье конской сбруи.
Салават понял, что недаром тревожился мужик с топором: тайно готовилось в крепости что-то большое…
* * *
Как и другие отряды, пришедшие с Урала, башкиры Салавата толпились под стенами Бердской крепости. Дождь лил с короткими передышками, мелкая осенняя морось сменялась ливнем, и все промокло вокруг. Нельзя было найти для костра сухой щепки. Войлочных кошей было немного, их не хватало на всех. Башкиры были мастера строить шалаши из ветвей и луба, но в оголённой местности все ветви были порублены на шалаши, все деревья разбиты в щепу для костров великого войска, которое с каждым днём и часом все больше возрастало.
В первые часы они в возбуждении ждали царских указов, ждали возвращения Салавата, ждали, что царь позовёт их к себе, что они увидят царя и он поведёт их в битву… Но шли сутки, другие, и ничто не менялось…
День протекал в безделье, медленный, нудный, ленивый. У кого были коши, те спали, тесно прижавшись боками или дыша друг другу в затылки, но прошёл ливень, и под края кошей налилась вода, промокли кошмы, подушки.
Люди возились перед кострами, стараясь раздуть огонь, но сырые дрова шипели и без пламени превращались в золу… Прокопчённые дымом, вымазанные сажей, с золой в бороде, усах и бровях, голодные люди бранили царя, всех русских и Салавата.
Кинзя спал целый день. А что было делать, стоя табором под дождём на одном месте? Что значит начальник, когда нет ни похода, ни битвы? Приказать дождю, чтобы больше не лился? Не станет ведь слушать! И Кинзя простодушно спал…
Зато не спал Мустай — друг и приятель писаря Бухаира. Он не сидел на месте: целый день переходил он от коша к кошу, от кучки к кучке людей, от одного едва дымящегося костра к другому, разжигал недовольство, будил гнев и ненависть…
— Ждём тут у ворот, как нищие подачки! — ворчали башкиры и мишари. — Вторые сутки сидим. У нищего больше стыда — тот бы плюнул, ушёл от такого дома!
— Смотри, смотри — казаки ходят в крепость, из крепости, а нам не велят, нас не пускают! Мы тут, как свиньи, будем валяться под дождём! — озлобленно указывали друг другу голодные и промокшие люди.
— А все кто виноват? Салават! — подзадоривал Мустай. — «К царю пойду! Царю скажу!..» На царские милости у него разгорелись глаза: хотел первым из всех прибежать к государю, хотел подслужиться… Ан что-то назад не идёт? Небось не так просто к царю-то!.. Ох, чем всё это кончится, бай-бай-ба-ай!.. — вздыхал друг писаря.
— А чем, сказать, кончится? Ты на что намекаешь? — в испуге спрашивали более робкие.
— Как вперёд-то узнаешь?! — разводил руками Мустай. — А всё-таки вышло неладно: нас царица звала идти на царя, а мы-то пошли ведь к царю, значит — против царицы. Ну, кто же мы теперь? Солдаты царя? Нет, царь нас к себе не принял… Ведь мы — ни то ни сё, бунтовщики какие-то!..
— И то ведь сказать, — ни туда, ни сюда не попали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131