Конн попытался побежать к ним, но ноги не слушались, и он едва двигался. Бануин заметил его и поднялся на ноги, взял юношу за руку и пошел прочь.
– Это я, Конн. Я отомстил за тебя! – крикнул риганте. Иноземец оглянулся с грустным лицом, но ничего не сказал.
Юноша тоже обернулся – и оказался мальчиком-возницей, которого Коннавар убил копьем. Вокруг них заклубился туман, и они исчезли.
Конн проснулся в холодном поту. Запах горящего мяса витал над лагерем, и в палатке пахло так же. Джасарей знал, что от разлагающихся трупов начинаются болезни, и всегда сжигал тела после битвы. На этот раз мертвых было так много, что пришлось вырыть двенадцать огромных ям; огонь горел почти всю ночь.
Откинув одеяло, Конн натянул сапоги и вышел наружу. Стояла полночь, а сотни солдат все еще работали в свете факелов, стаскивая трупы кердинов в новые ямы. На сердце у юноши было тяжело. Это просто сон, сказал он себе. Бануин не отвернулся бы от тебя. Ему припомнился их разговор в пещере, и во рту пересохло. Голос Бануина шептал из глубин памяти. «Я не говорю – не сражайся. Я говорю – не стоит ненавидеть. Не война приводит к смертельным последствиям, а ненависть. Так исчезают с лица земли целые города, целые деревни. Ненависть подобна чуме. Она поглощает все и передается от человека к человеку. Враги превращаются в демонов, их жены в матерей демонов, дети в крошечных демонов. Понимаешь? Мы рассказываем истории о том, что наши враги едят младенцев, и верим собственным выдумкам. В сердца прокрадывается тьма, и мы жестоко караем тех, кого ненавидим. Но это чувство так просто не исчезает. Подчиняясь ему, мы сажаем все новые семена. Убей человека, и сын его вырастет и захочет отомстить. Когда он достигнет своей цели, твой сын начнет ненавидеть его. Понимаешь?»
Бануин осуждал ненависть, его бы ужаснула такая жестокая месть.
Подул легкий ветерок, и Конн вздрогнул.
– Я сделал это не для тебя, Бануин, я сделал это для себя. Пытался утопить свое горе в крови.
– Это в человеческой природе, – прозвучал знакомый голос.
Юноша медленно обернулся и увидел стоящую возле себя Морригу, освещенную огнем огромных костров.
– Ты выпустил медведя на волю, Коннавар, и сделаешь это снова.
– Нет. Это было мне уроком.
– Медведь – часть тебя, его день еще придет.
– Не хочу спорить, – ответил Конн. – Я надеялся, что месть будет мне слаще меда. Она и была, когда я вонзил меч. Но когда я увидел мальчика…
– Мед стал желчью, – продолжила Морригу.
– Да.
– Не ты уничтожил кердинов, Коннавар. Ты был просто солдатом. Приди ты или нет, они все равно бы умерли. Появление кавалерии спасло несколько сотен солдат Каменного Города, однако не изменило хода битвы.
– Жаль, что мы с Бануином вообще приехали сюда.
– Жалеют и мечтают бедные и слабые, – заметила Морригу. – Пойдем погуляем в холмах, где воздух свеж и витает аромат листвы.
Конн, к собственному удивлению, кивнул. Все же, несмотря на злокозненность, она была чем-то знакомым, родным и домашним существом, которое он в последний раз видел в святилище гор риганте. Они поднялись на холм и углубились в лес. Морригу нашла небольшую лощинку, постучала ногой по корню дерева, и он поднялся из земли и образовал для нее удобное сиденье. Она опустилась на него и откинулась на ствол дерева.
– Так-то лучше, – пробормотала Морригу. Конн сел на землю.
Отсюда была видна перевернутая колесница. Тело Карака убрали.
– Он нарушил свой гейс, – сообщила Морригу.
– Кто?
– Карак. Я сказала ему, что если прольется королевская кровь, он не доживет до сорока, что, совершенно случайно, было бы как раз сегодня. Поэтому он утопил своего брата, задушил его жену и отравил сына. Думал, что обманул судьбу. Но жена успела резануть его, когда он напал на нее. К этому моменту Карак уже убил своего брата и захватил корону. Значит, он был королем и кровь его была королевской. Его обрекла на смерть собственная кровь!
– Если бы не это, я все равно убил бы его, – возразил Конн.
– Нет. Тебя убили в начале битвы.
– Меня не убили.
– Прости, – сказала Морригу. – На мгновение я забыла, что говорю со смертным, а для вас время как жизненный путь листа от почки весной до падения в грязь осенью.
– А для вас все по-другому?
– Настолько по-другому, что твой разум не сможет вместить этого. Я видела сотни раз твое рождение и сотни раз твою смерть. В одной жизни ты простудился и не дожил до первого дня рождения, в другой тебя убил медведь…
– А где я жил во всех этих жизнях?
– В тени Каэр Друаг.
– Почему же я не встречался сам с собой?
Морригу прикрыла глаза.
– Не будь я такой усталой, сама отхлестала бы себя за то, что вообще начала этот разговор. Давай оставим вопрос о множественности реальностей в стороне и вернемся к прозе жизни. – Она открыла глаза. – Почему ты вышел сегодня ночью погулять?
– Мне приснился сон… По крайней мере, я думаю, что это был сон. – Он рассказал ей о том, как увидел Бануина с убитым им мальчиком.
– Это был сон. Не видение.
– Ты уверена? Я бы горевал, отвернись Бануин от меня в самом деле.
– Уверена. Душа Бануина пересекла воду и навсегда ушла из мира людей.
– Значит, он не видел моей мести?
– Нет. А ты хотел бы?
– Это только огорчило бы его, – покачал головой Конн.
– Произойдет многое, что огорчило бы его куда сильнее, – сказала Морригу.
– Что ты имеешь в виду?
– Ворна носит под сердцем его ребенка. Оба умрут. Ребенок пойдет ножками вниз, и рядом не будет никого, кто мог бы спасти его или ее.
– Нет, – выдохнул Конн. – Этого не должно случиться. Это несправедливо!
– Несправедливо? – рассмеялась Морригу. – Где же в жалком мире людей ты видел справедливость? На поле битвы, где полегло тридцать тысяч человек? В домах вдов? В глазах осиротевших детей?
Конн умок, а потом поглядел в древнее лицо.
– Ты можешь спасти ее. Их обоих. Ты из племени сидов.
– А с какой стати?
– Однажды ты сказала мне, что я могу попросить тебя о даре и получу его.
– Подумай хорошенько, дитя мое, – улыбнулась Морригу. – Я действительно говорила это. А ты можешь попросить о богатстве или здоровье до конца своих дней. О сильных сыновьях или любящей жене. Я могла бы дать тебе Ариан. Или – представь! – победу над людьми Каменного Города. Ты волен спасти тысячи жизней. Целый народ. Без моего дара риганте тоже могут оказаться в огненных ямах.
– Да, – согласился Конн. – Ты поможешь Ворне и ее ребенку?
– До того как я отвечу, подумай вот о чем: что, если ребенок заболеет и умрет через несколько дней или Ворну унесет эпидемия через пару недель? Ты все равно скажешь, что дар не был тщетен?
– Я слышал, что твои дары обоюдоострые. Что когда люди просят о радости, они получают печаль; но если ты дашь мне слово, что зло не коснется Ворны и ребенка, я снова попрошу тебя помочь ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Это я, Конн. Я отомстил за тебя! – крикнул риганте. Иноземец оглянулся с грустным лицом, но ничего не сказал.
Юноша тоже обернулся – и оказался мальчиком-возницей, которого Коннавар убил копьем. Вокруг них заклубился туман, и они исчезли.
Конн проснулся в холодном поту. Запах горящего мяса витал над лагерем, и в палатке пахло так же. Джасарей знал, что от разлагающихся трупов начинаются болезни, и всегда сжигал тела после битвы. На этот раз мертвых было так много, что пришлось вырыть двенадцать огромных ям; огонь горел почти всю ночь.
Откинув одеяло, Конн натянул сапоги и вышел наружу. Стояла полночь, а сотни солдат все еще работали в свете факелов, стаскивая трупы кердинов в новые ямы. На сердце у юноши было тяжело. Это просто сон, сказал он себе. Бануин не отвернулся бы от тебя. Ему припомнился их разговор в пещере, и во рту пересохло. Голос Бануина шептал из глубин памяти. «Я не говорю – не сражайся. Я говорю – не стоит ненавидеть. Не война приводит к смертельным последствиям, а ненависть. Так исчезают с лица земли целые города, целые деревни. Ненависть подобна чуме. Она поглощает все и передается от человека к человеку. Враги превращаются в демонов, их жены в матерей демонов, дети в крошечных демонов. Понимаешь? Мы рассказываем истории о том, что наши враги едят младенцев, и верим собственным выдумкам. В сердца прокрадывается тьма, и мы жестоко караем тех, кого ненавидим. Но это чувство так просто не исчезает. Подчиняясь ему, мы сажаем все новые семена. Убей человека, и сын его вырастет и захочет отомстить. Когда он достигнет своей цели, твой сын начнет ненавидеть его. Понимаешь?»
Бануин осуждал ненависть, его бы ужаснула такая жестокая месть.
Подул легкий ветерок, и Конн вздрогнул.
– Я сделал это не для тебя, Бануин, я сделал это для себя. Пытался утопить свое горе в крови.
– Это в человеческой природе, – прозвучал знакомый голос.
Юноша медленно обернулся и увидел стоящую возле себя Морригу, освещенную огнем огромных костров.
– Ты выпустил медведя на волю, Коннавар, и сделаешь это снова.
– Нет. Это было мне уроком.
– Медведь – часть тебя, его день еще придет.
– Не хочу спорить, – ответил Конн. – Я надеялся, что месть будет мне слаще меда. Она и была, когда я вонзил меч. Но когда я увидел мальчика…
– Мед стал желчью, – продолжила Морригу.
– Да.
– Не ты уничтожил кердинов, Коннавар. Ты был просто солдатом. Приди ты или нет, они все равно бы умерли. Появление кавалерии спасло несколько сотен солдат Каменного Города, однако не изменило хода битвы.
– Жаль, что мы с Бануином вообще приехали сюда.
– Жалеют и мечтают бедные и слабые, – заметила Морригу. – Пойдем погуляем в холмах, где воздух свеж и витает аромат листвы.
Конн, к собственному удивлению, кивнул. Все же, несмотря на злокозненность, она была чем-то знакомым, родным и домашним существом, которое он в последний раз видел в святилище гор риганте. Они поднялись на холм и углубились в лес. Морригу нашла небольшую лощинку, постучала ногой по корню дерева, и он поднялся из земли и образовал для нее удобное сиденье. Она опустилась на него и откинулась на ствол дерева.
– Так-то лучше, – пробормотала Морригу. Конн сел на землю.
Отсюда была видна перевернутая колесница. Тело Карака убрали.
– Он нарушил свой гейс, – сообщила Морригу.
– Кто?
– Карак. Я сказала ему, что если прольется королевская кровь, он не доживет до сорока, что, совершенно случайно, было бы как раз сегодня. Поэтому он утопил своего брата, задушил его жену и отравил сына. Думал, что обманул судьбу. Но жена успела резануть его, когда он напал на нее. К этому моменту Карак уже убил своего брата и захватил корону. Значит, он был королем и кровь его была королевской. Его обрекла на смерть собственная кровь!
– Если бы не это, я все равно убил бы его, – возразил Конн.
– Нет. Тебя убили в начале битвы.
– Меня не убили.
– Прости, – сказала Морригу. – На мгновение я забыла, что говорю со смертным, а для вас время как жизненный путь листа от почки весной до падения в грязь осенью.
– А для вас все по-другому?
– Настолько по-другому, что твой разум не сможет вместить этого. Я видела сотни раз твое рождение и сотни раз твою смерть. В одной жизни ты простудился и не дожил до первого дня рождения, в другой тебя убил медведь…
– А где я жил во всех этих жизнях?
– В тени Каэр Друаг.
– Почему же я не встречался сам с собой?
Морригу прикрыла глаза.
– Не будь я такой усталой, сама отхлестала бы себя за то, что вообще начала этот разговор. Давай оставим вопрос о множественности реальностей в стороне и вернемся к прозе жизни. – Она открыла глаза. – Почему ты вышел сегодня ночью погулять?
– Мне приснился сон… По крайней мере, я думаю, что это был сон. – Он рассказал ей о том, как увидел Бануина с убитым им мальчиком.
– Это был сон. Не видение.
– Ты уверена? Я бы горевал, отвернись Бануин от меня в самом деле.
– Уверена. Душа Бануина пересекла воду и навсегда ушла из мира людей.
– Значит, он не видел моей мести?
– Нет. А ты хотел бы?
– Это только огорчило бы его, – покачал головой Конн.
– Произойдет многое, что огорчило бы его куда сильнее, – сказала Морригу.
– Что ты имеешь в виду?
– Ворна носит под сердцем его ребенка. Оба умрут. Ребенок пойдет ножками вниз, и рядом не будет никого, кто мог бы спасти его или ее.
– Нет, – выдохнул Конн. – Этого не должно случиться. Это несправедливо!
– Несправедливо? – рассмеялась Морригу. – Где же в жалком мире людей ты видел справедливость? На поле битвы, где полегло тридцать тысяч человек? В домах вдов? В глазах осиротевших детей?
Конн умок, а потом поглядел в древнее лицо.
– Ты можешь спасти ее. Их обоих. Ты из племени сидов.
– А с какой стати?
– Однажды ты сказала мне, что я могу попросить тебя о даре и получу его.
– Подумай хорошенько, дитя мое, – улыбнулась Морригу. – Я действительно говорила это. А ты можешь попросить о богатстве или здоровье до конца своих дней. О сильных сыновьях или любящей жене. Я могла бы дать тебе Ариан. Или – представь! – победу над людьми Каменного Города. Ты волен спасти тысячи жизней. Целый народ. Без моего дара риганте тоже могут оказаться в огненных ямах.
– Да, – согласился Конн. – Ты поможешь Ворне и ее ребенку?
– До того как я отвечу, подумай вот о чем: что, если ребенок заболеет и умрет через несколько дней или Ворну унесет эпидемия через пару недель? Ты все равно скажешь, что дар не был тщетен?
– Я слышал, что твои дары обоюдоострые. Что когда люди просят о радости, они получают печаль; но если ты дашь мне слово, что зло не коснется Ворны и ребенка, я снова попрошу тебя помочь ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101