Ворна сказала нож, а не твой нож. Неужели знает?
Конн медленно вытащил клинок из сделанных им самим ножен. Она взяла его тонкими пальцами.
– Ты родился в сорочке, – произнесла колдунья. – Не спаси ты тогда олененка, остался бы в лесу навсегда и кровь твою выпили бы из вен. Ты догадался, что это существо было сидом?
– Нет.
– Нет, – эхом повторила она. – Они знали и об этом. Твои мысли были им открыты. Они волшебный народ. Сиды убивают без жалости, а иногда часами мучают жертву, но при этом могут позволить глупому ребенку жить, потому что он спасает олененка. И даже награждают его. – Вздохнув, Ворна вернула нож. – Иди домой, Коннавар, и обдумай мои слова.
Риамфаду считали счастливым юношей, который всегда улыбается, несмотря на то что не может ходить. Женщины ценили его броши и браслеты, а мужчины дивились рукоятям мечей и пряжкам для ремней, которые он отливал из бронзы или серебра. Его отец, Гариафа, гордился мальчиком и постоянно хвалил его. Это хорошо говорило о старом ювелире, поскольку немногие мужчины, видя, как их сыновья затмевают их, были бы так же щедры на добрые слова.
К семнадцати годам Риамфада сделал свою семью почти богатой. Бануин Иноземец отвозил его работы за море и продавал их там за невероятную, по мнению юноши, цену. Это позволило ему начать потихоньку работать с золотом.
Мальчик родился в Год Уродства, когда двое из троих детей рождались парализованными или мертвыми. Согласно обычаю, их оставляли на холме, чтобы ночью они умерли. Среди них единственным выжившим ребенком оказался Риамфада.
На рассвете пришла его мать, Виокка, прижала младенца к себе и поднесла к груди, дав ему напиться молока. Все думали, что она сошла с ума. Мать же не обращала ни на кого внимания. Собрался совет в полном составе и призвал Гариафу давать показания. Лысеющий сутулый ювелир стоял перед ними, защищая право жены растить собственного сына.
– Он был в руках богов. Они не забрали его жизнь. Теперь она принадлежит матери.
– Но как он может принести пользу нашему народу? – спросил Длинный Князь.
– Так же, как и я. Для моего ремесла не нужны ноги.
По требованию совета, вождь призвал Ворну, чтобы та изрекла предсказание. Она отказалась.
– Вы можете призывать меня, только когда людям угрожает опасность. Этот ребенок никому не угрожает.
Совет спорил долго, до середины ночи. Никогда еще не позволяли настолько увечному ребенку жить, это был первый случай в истории. Наконец, когда приблизился второй рассвет в жизни Риамфады, решение было принято. Одиннадцать против десяти проголосовали за то, чтобы Виокка растила своего сына.
К шести Риамфада уже очень ловко лепил из воска и готовил формы для отливки. У него был верный глаз, а таланту мог позавидовать отец. К десяти он придумывал и делал сложные узоры и узелочки, создавая удивительно красивые броши. Каждый день Гариафа относил мальчика в мастерскую и сажал на стул с высокой спинкой. На увечные, бесполезные ноги клали шерстяное одеяло, а худое, болезненное тело прикрепляли ремнем, чтобы удержать на месте. Тогда он склонялся к столу и приступал к работе.
И, как думали все, Риамфада был счастлив.
Что, конечно же, не соответствовало действительности. Он редко по-настоящему радовался – даже когда создавал удивительные произведения, которые заставляли видевших их пораженно вздыхать. Риамфада никогда не был по-настоящему доволен плодами своих рук, что составляло важную часть его творческого гения. Если бы его спросили, когда он впервые испытал настоящую радость, юноша, не задумываясь, назвал бы один конкретный день, когда он научился плавать в озере за водопадом Ригуан.
Однажды Риамфада сидел в мастерской, и на него упала тень. У окна стоял юноша со странными глазами – один зеленый, другой золотисто-коричневый.
– Я Коннавар, – представился он.
Риамфада знал его. В теплые дни Гариафа выносил его на луг рядом с мастерской, где отец и сын обедали на солнышке. Юноша часто видел, как бегали и играли деревенские ребята. К нему ни разу никто не подходил.
– А я Риамфада. Что тебе нужно?
– Мне хотелось встретиться с тобой. Все говорят о тебе.
– Ну вот ты меня и увидел, – ответил молодой ювелир, возвращаясь к работе. Он обмакнул кисть в состав и нанес его на слепленный воск.
– Что ты делаешь?
– Наношу смесь из коровьего навоза и глины на воск.
– Зачем?
– Так я постепенно сделаю формочку. Когда слой глины станет достаточно толстым, я нагрею его, воск растает, а у меня останется готовая формочка для литья.
– Понятно. Наверное, это требует много времени.
– У меня есть время.
Коннавар помолчал, а потом сообщил:
– А я иду к водопаду. Купаться.
– Отлично. Надеюсь, ты славно проведешь время.
– Хочешь пойти?
Риамфада выдавил улыбку.
– Это было бы славно. Ты пока иди, а я закончу работу и тоже прибегу.
– Бегать ты не можешь, – сказал Коннавар, не обращая внимания на сарказм, – а почему бы не поплавать? Ведь для этого нужно всего лишь держаться на плаву и двигать руками. Я сильный и мог бы отнести тебя к водопаду.
– Зачем? Зачем тебе делать что-то для меня?
– Почему бы и нет?
– Ты меня не знаешь. Мы не друзья.
– Это верно, но как узнать кого-то, если не разговаривать с ним? Пойдем, научишься плавать.
– Не хочу.
– Там очень красиво – солнце сверкает на воде, плавают серебряные рыбы, и ивы бросают тень на берег. Или ты боишься?
– Да, – признался Риамфада.
– Чего?
– Что мне понравится. Что я буду счастлив там.
– Боишься быть счастливым? – удивился Конн.
– Уйди, оставь меня в покое.
Однако Коннавар не ушел. Он постоял, раздумывая, а потом сказал:
– Я понял. Ты думаешь, что надоешь мне и я тебя больше не понесу туда.
На этот раз удивился Риамфада.
– Ты проницателен.
Гариафа, который до этой поры слушал разговор, вмешался:
– Ты должен согласиться, сын мой. Он прав. Там очень красиво.
Риамфада молча продолжал работать. Гариафа положил руку на плечо юноши.
– Послушай меня, мой мальчик. Когда ты родился, я был уже немолод. У меня никогда не хватало сил отнести тебя в холмы. Хотя я жалею, что не попытался. Иди с ним. Ради меня.
Риамфада посмотрел на Коннавара.
– Сколько тебе лет? – неожиданно спросил он.
– Почти шестнадцать.
– Тогда почему сейчас? Где ты был все эти шестнадцать лет? Или не знал, что я здесь?
– Знал, хотя, честно говоря, никогда об этом не задумывался. Теперь я сожалею. На прошлой неделе мы пошли к водопаду с моим братом, Браэфаром. Он упомянул тебя в разговоре. Сказал, что ты, к сожалению, не можешь ходить, но наверняка можешь плавать. Я размышлял об этом последние несколько дней и решил, что стоит попробовать.
– Если это придумал твой брат, почему его нет здесь? Коннавар улыбнулся.
– Браэфар у нас в семье главный мыслитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Конн медленно вытащил клинок из сделанных им самим ножен. Она взяла его тонкими пальцами.
– Ты родился в сорочке, – произнесла колдунья. – Не спаси ты тогда олененка, остался бы в лесу навсегда и кровь твою выпили бы из вен. Ты догадался, что это существо было сидом?
– Нет.
– Нет, – эхом повторила она. – Они знали и об этом. Твои мысли были им открыты. Они волшебный народ. Сиды убивают без жалости, а иногда часами мучают жертву, но при этом могут позволить глупому ребенку жить, потому что он спасает олененка. И даже награждают его. – Вздохнув, Ворна вернула нож. – Иди домой, Коннавар, и обдумай мои слова.
Риамфаду считали счастливым юношей, который всегда улыбается, несмотря на то что не может ходить. Женщины ценили его броши и браслеты, а мужчины дивились рукоятям мечей и пряжкам для ремней, которые он отливал из бронзы или серебра. Его отец, Гариафа, гордился мальчиком и постоянно хвалил его. Это хорошо говорило о старом ювелире, поскольку немногие мужчины, видя, как их сыновья затмевают их, были бы так же щедры на добрые слова.
К семнадцати годам Риамфада сделал свою семью почти богатой. Бануин Иноземец отвозил его работы за море и продавал их там за невероятную, по мнению юноши, цену. Это позволило ему начать потихоньку работать с золотом.
Мальчик родился в Год Уродства, когда двое из троих детей рождались парализованными или мертвыми. Согласно обычаю, их оставляли на холме, чтобы ночью они умерли. Среди них единственным выжившим ребенком оказался Риамфада.
На рассвете пришла его мать, Виокка, прижала младенца к себе и поднесла к груди, дав ему напиться молока. Все думали, что она сошла с ума. Мать же не обращала ни на кого внимания. Собрался совет в полном составе и призвал Гариафу давать показания. Лысеющий сутулый ювелир стоял перед ними, защищая право жены растить собственного сына.
– Он был в руках богов. Они не забрали его жизнь. Теперь она принадлежит матери.
– Но как он может принести пользу нашему народу? – спросил Длинный Князь.
– Так же, как и я. Для моего ремесла не нужны ноги.
По требованию совета, вождь призвал Ворну, чтобы та изрекла предсказание. Она отказалась.
– Вы можете призывать меня, только когда людям угрожает опасность. Этот ребенок никому не угрожает.
Совет спорил долго, до середины ночи. Никогда еще не позволяли настолько увечному ребенку жить, это был первый случай в истории. Наконец, когда приблизился второй рассвет в жизни Риамфады, решение было принято. Одиннадцать против десяти проголосовали за то, чтобы Виокка растила своего сына.
К шести Риамфада уже очень ловко лепил из воска и готовил формы для отливки. У него был верный глаз, а таланту мог позавидовать отец. К десяти он придумывал и делал сложные узоры и узелочки, создавая удивительно красивые броши. Каждый день Гариафа относил мальчика в мастерскую и сажал на стул с высокой спинкой. На увечные, бесполезные ноги клали шерстяное одеяло, а худое, болезненное тело прикрепляли ремнем, чтобы удержать на месте. Тогда он склонялся к столу и приступал к работе.
И, как думали все, Риамфада был счастлив.
Что, конечно же, не соответствовало действительности. Он редко по-настоящему радовался – даже когда создавал удивительные произведения, которые заставляли видевших их пораженно вздыхать. Риамфада никогда не был по-настоящему доволен плодами своих рук, что составляло важную часть его творческого гения. Если бы его спросили, когда он впервые испытал настоящую радость, юноша, не задумываясь, назвал бы один конкретный день, когда он научился плавать в озере за водопадом Ригуан.
Однажды Риамфада сидел в мастерской, и на него упала тень. У окна стоял юноша со странными глазами – один зеленый, другой золотисто-коричневый.
– Я Коннавар, – представился он.
Риамфада знал его. В теплые дни Гариафа выносил его на луг рядом с мастерской, где отец и сын обедали на солнышке. Юноша часто видел, как бегали и играли деревенские ребята. К нему ни разу никто не подходил.
– А я Риамфада. Что тебе нужно?
– Мне хотелось встретиться с тобой. Все говорят о тебе.
– Ну вот ты меня и увидел, – ответил молодой ювелир, возвращаясь к работе. Он обмакнул кисть в состав и нанес его на слепленный воск.
– Что ты делаешь?
– Наношу смесь из коровьего навоза и глины на воск.
– Зачем?
– Так я постепенно сделаю формочку. Когда слой глины станет достаточно толстым, я нагрею его, воск растает, а у меня останется готовая формочка для литья.
– Понятно. Наверное, это требует много времени.
– У меня есть время.
Коннавар помолчал, а потом сообщил:
– А я иду к водопаду. Купаться.
– Отлично. Надеюсь, ты славно проведешь время.
– Хочешь пойти?
Риамфада выдавил улыбку.
– Это было бы славно. Ты пока иди, а я закончу работу и тоже прибегу.
– Бегать ты не можешь, – сказал Коннавар, не обращая внимания на сарказм, – а почему бы не поплавать? Ведь для этого нужно всего лишь держаться на плаву и двигать руками. Я сильный и мог бы отнести тебя к водопаду.
– Зачем? Зачем тебе делать что-то для меня?
– Почему бы и нет?
– Ты меня не знаешь. Мы не друзья.
– Это верно, но как узнать кого-то, если не разговаривать с ним? Пойдем, научишься плавать.
– Не хочу.
– Там очень красиво – солнце сверкает на воде, плавают серебряные рыбы, и ивы бросают тень на берег. Или ты боишься?
– Да, – признался Риамфада.
– Чего?
– Что мне понравится. Что я буду счастлив там.
– Боишься быть счастливым? – удивился Конн.
– Уйди, оставь меня в покое.
Однако Коннавар не ушел. Он постоял, раздумывая, а потом сказал:
– Я понял. Ты думаешь, что надоешь мне и я тебя больше не понесу туда.
На этот раз удивился Риамфада.
– Ты проницателен.
Гариафа, который до этой поры слушал разговор, вмешался:
– Ты должен согласиться, сын мой. Он прав. Там очень красиво.
Риамфада молча продолжал работать. Гариафа положил руку на плечо юноши.
– Послушай меня, мой мальчик. Когда ты родился, я был уже немолод. У меня никогда не хватало сил отнести тебя в холмы. Хотя я жалею, что не попытался. Иди с ним. Ради меня.
Риамфада посмотрел на Коннавара.
– Сколько тебе лет? – неожиданно спросил он.
– Почти шестнадцать.
– Тогда почему сейчас? Где ты был все эти шестнадцать лет? Или не знал, что я здесь?
– Знал, хотя, честно говоря, никогда об этом не задумывался. Теперь я сожалею. На прошлой неделе мы пошли к водопаду с моим братом, Браэфаром. Он упомянул тебя в разговоре. Сказал, что ты, к сожалению, не можешь ходить, но наверняка можешь плавать. Я размышлял об этом последние несколько дней и решил, что стоит попробовать.
– Если это придумал твой брат, почему его нет здесь? Коннавар улыбнулся.
– Браэфар у нас в семье главный мыслитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101