— Нет, я не знаю, как это делается!
Вздохнув, Дуглесс взяла калькулятор и вышла из комнаты. Все ее попытки поговорить с Николасом оказались безрезультатными! Кажется, Николас считает, будто охраняет от нее свое семейство! Она не могла не улыбнуться, потому что помнила, как Николас, которого она так любила в прошлом, тоже ставил на первое место свое семейство! Тогда, в двадцатом столетии, он все хотел вернуться, возможно даже на казнь, ради спасения своей семейной чести!
Нет, этот мужчина все же — тот самый Николас, которого некогда ей довелось полюбить! И только поверхностному наблюдателю, помнившему лишь о женщинах на столе или в беседке, он должен был представляться тем ловеласом, каким его изображали во всех этих исторических сочинениях! Ну, разумеется, ей не нравятся его раздражение и враждебность по отношению к ней! Все остальные члены семейства с ней так милы, что лучше не бывает, один лишь Николас проявляет недружелюбность!
Но ведь он может думать, что у нее есть какие-то свои, особые мотивы для того, чтобы находиться вблизи его семейства?! Быть столь доверчивыми, как все остальные его родные, вовсе не так уж хорошо! И Николас ведет себя правильно: он и не должен доверять ей! Ведь он не помнит о том, что когда-то встречался с ней, и у него нет оснований ей доверять. А эти самые «узы» между ними, и то, что он порой «слышит», как она зовет его, — все это дает ему лишние основания считать ее ведьмой!
«Вспомни же, Николас!» — мысленно произнесла она. Он говорил ей, что ничего не помнит, однако же калькулятор вот запомнил достаточно хорошо и сумел им воспользоваться! Подумав, что могут быть и еще какие-то вещи, которые остались у него в памяти, Дуглесс принялась мысленно перебирать содержимое своей дорожной сумки. Что бы такое показать ему, отчего память его пробудится?!
В гостевых покоях меж тем царило необыкновенное оживление: вероятно, прибыли товары от поставщика. Дуглесс знала уже, что это был специально нанятый человек, который ездил по всей Англии, закупая какие-нибудь необыкновенные деликатесы для семейства Стэффорд и раз в месяц переправляя их к ним. В этом месяце он прислал ананасы и шоколад, доставленные в Англию из Испании, куда они, в свою очередь, попали из Мексики. А еще он прислал сахар из Бразилии.
Отойдя в сторонку, Дуглесс наблюдала за бурной реакцией женщин при виде необычных продуктов. При этом она не могла не подумать о том, насколько проще в двадцатом столетии решаются продовольственные проблемы: американцы, например, могут иметь любые продукты в любое время года!
Взглянув на тщательно упакованный шоколад в порошке, Дуглесс вспомнила о ленче в стиле американского пикника на свежем воздухе для Николаса и о том, что она тогда ему приготовила: жареного цыпленка, картофельный салат, яйца с пряностями и «картошки» с шоколадом и орехами!
И тут ее осенила идея: она слышала где-то, что запахи и вкусовые ощущения являются сильнейшими генераторами памяти. Она и сама знала, что некоторые яства напоминают ей о бабушке Аманде, потому что в доме у нее всегда было потрясающее разнообразие всяческих кушаний. А вот запах жасмина неизменно вызывает у нее воспоминания о матери! Может, если она предложит Николасу те блюда, что он некогда пробовал в двадцатом веке, он сумеет больше вспомнить о времени, которое когда-то проводил с нею вместе?!
Отправившись к леди Маргарет, Дуглесс испросила у нее разрешения приготовить ужин на сегодняшний вечер. Сама идея леди Маргарет понравилась, но она пришла в ужас, когда услышала, что Дуглесс сама хочет работать на кухне. И она предложила: пусть Дуглесс объяснит старшему по буфетной груму, чего именно она хочет, а потом она может переговорить со старшим грумом по кухне (которого недавно приняли на работу на этот месяц), но сама пускай на кухню не ходит!
Однако Дуглесс настояла на своем, используя все, самые хитроумные, аргументы. Кроме того, леди Маргарет пробудила в ней любопытство относительно кухни и того, кого она именовала «старшим грумом по кухне, взятым на месяц».
После роскошного, продолжавшегося очень долго обеда Дуглесс отправилась вниз, на кухню, и была поражена тем, что там увидела. Одно помещение шло за другим, и повсюду были огромные плиты, массивные столы и сотни сновавших туда-сюда людей. У каждого из них был свой круг обязанностей. Двое слуг были раздельщиками мяса, двое — пекарями, еще двое — пивоварами; были там еще солодовник, парочка хмелеводов; там же находились прачки, какие-то дети, занятые престранными занятиями, был даже мужчина, именуемый «мастером грубой замазки» — в его обязанности входило подмазывать дырки, если где-то осыпалась штукатурка. Кроме того, там находились несколько клерков, подсчитывавших все расходы, вплоть до последнего пенни!
Огромные коровьи и свиные туши подвозились к кухне на телегах, а затем переносились в помещение для разделки. Далее шли ряды кладовых — каждая размерами больше, чем дом, — и все они были заполнены бочками. Толстые колбасы длиною в несколько футов и толщиною в руку свисали с высоких потолков. В двух помещениях кухни в нишах над плитами с двумя очагами были устроены нары с соломенными подстилками — на них спали многие работники по кухне.
Старший грум провел ее по всем помещениям и после того, как Дуглесс наконец оказалась в состоянии закрыть рот, разинутый от изумления перед размерами кухонных помещений и гигантскими количествами приготовляемой пищи, она принялась растолковывать собравшимся, чего именно она от них хочет.
Ее чуть не стошнило, когда она увидела, как какая-то грузная женщина принялась сворачивать шеи принесенным в клетках цыплятам. На плитах при этом стояли котлы с кипящей водой, в которую совали цыплят, чтобы их было легче ощипывать. (Наиболее мягкий пух сберегался слугами для изготовления подушек.) К своему удивлению, Дуглесс обнаружила, что среди продуктов, используемых в хозяйстве жителей шестнадцатого века, уже имеется и картошка, но почему-то ее едят не слишком часто. Несколько женщин принялись чистить картошку, другим было приказано варить яйца, которые оказались значительно меньше, чем яйца двадцатого века.
Для соуса к цыплятам и для пирожных Дуглесс требовалась мука, и ее проводили в мукомольню, где муку многократно просеивали, пропуская через множество матерчатых сит, с постепенно уменьшающимися отверстиями. Теперь Дуглесс начала понимать, почему у них так ценился чистый белый пшеничный хлеб, называемый «манче». Оказалось, что, чем ниже был статус какого-либо лица среди домашней челяди, тем более грубым хлебом он питался. В хлебе, испеченном из муки лишь одного просева, было полно отрубей, а также попадались песчинки и просто кусочки грязи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132