Горячие струи колотили ее по голове, и, целуя его, она пригибалась все ниже, обхватывая его руками за ягодицы, и, когда губы ее, обхватив член, сомкнулись, настала его очередь задохнуться в экстазе. Теперь его ладони зарылись в мокрые волосы, и она услышала, как он тихонько постанывает от наслаждения.
Затем он чуть ли не за волосы поднял ее, прислонил к скользкой стене и, побуждая обхватить его ногами за талию, почти грубо вновь проник в нее. И Дуглесс, отвечая на его страстный порыв, прильнула к нему, и губы его сомкнулись с ее губами, а язык продвигался у нее во рту такими же толчками, как сама его плоть в ней!
И когда наступил высший момент напряжения, Дуглесс чуть не закричала от наслаждения, но Николас закрыл ей рот поцелуем.
Она прижалась к нему, вся трепеща, и тело ее обмякло. Она была уверена, что, не поддержи ее в то же мгновение Николас, ее смыло бы вместе с водой в водосток!
Целуя ее в шею, он с нежностью проговорил:
— Теперь я буду мыть тебя! — и поставил ее на ноги, но тут же подхватил, потому что она чуть не упала.
Он сумел укротить свою страсть, как если бы внутри его тела существовал некий электровыключатель, и, развернув Дуглесс лицом к душу, принялся взбивать пену на ее волосах, смочив их шампунем. Его большие сильные руки и все его большое тело заставляли ее ощущать себя маленькой и хрупкой, но вместе с тем и защищенной! Расправившись с волосами, он намылил ладони и покрыл пеной все ее тело.
Дуглесс прислонилась спиною к стене, а руки Николаса скользили по ее телу, — вверх, вниз, вокруг, туда, сюда! Боясь совершенно потерять голову, она тоже схватила в руки мыло и принялась гладить его тело мыльными ладонями. У него было самое прекрасное тело, которое она когда-либо видела у живых существ! Он был высок ростом, широк в плечах, тонок в талии, а бедра его были тяжелыми! Господи Боже Ты мой, даже ноги у него прекрасны! — восторгалась она.
Выключив воду, она стала намыливать его. И смотреть на него! И трогать его! На левой ягодице у него была родинка, напоминающая формой цифру "8", а на правой икре — шрам.
— Это я с лошади свалился, — пробормотал он, не открывая глаз. На левом предплечье тоже оказался шрам, длинный такой. — Это от удара шпагой во время урока фехтования в тот самый день… — начал он и не договорил, но Дуглесс и так, как если б он закончил фразу, вполне поняла его: в тот самый день, когда утонул Кит. И еще был шрам, странной овальной формы у него на плече. И, все так же улыбаясь и не открывая глаз, Николас сказал:
— А это — последствия драки с Китом, и я в тот раз одержал верх!
Приступая к мытью его головы, она заметила:
— Я так рада, что ни одна из женщин не оставила никаких отметин на твоем теле!
— Лишь ты, Монтгомери, отметила меня! — прошептал он в ответ.
Дуглесс очень хотелось расспросить его о жене. И о том, любит ли он ее, Дуглесс, столь же страстно, как свою красавицу жену. Но она все же не спросила, опасаясь услышать соответствующий ответ.
Николас тем временем опять пустил воду. После этого он поставил Дуглесс на коврик и стал осторожно вытирать ей волосы. Дуглесс хотела накинуть на себя халат, но Николас не позволил.
— Я все мечтал увидеть тебя именно такой, — произнес он, любуясь на нее в зеркало, — Ты чуть с ума меня не свела, честное слово! И этот твой аромат! — Он провел руками по ее телу, добавил:
— И эти одежды, что были на тебе!
Дуглесс улыбнулась и прильнула к нему, склонив голову на его плечо. Значит, он все-таки заметил. Да, конечно заметил.
Волосы ее подсохли, и он подвязал их сухим полотенцем, и затем, держа в руках белый териленовый халатик, предоставленный в пользование гостиницей, сказал:
— Ну же, надевай! — и вслед за тем накинул и на себя такой же халат.
Из ванной он провел ее по гостиничной лестнице и затемненному вестибюлю прямо на кухню.
— Николас, — возразила было она, — но нам здесь находиться не положено!
Целуя ее, чтобы принудить к молчанию, он ответил:
— Но я голоден! — так, как если бы это все вполне объясняло!
И это странствие по гостиничной кухне, где, как Дуглесс прекрасно было известно, им не следовало быть, лишь добавило возбуждения, порожденного этой чудесной ночью! Николас приоткрыл дверцу холодильника. Глядя на его спину, Дуглесс думала: он мой! Я вольна коснуться его в любой момент, когда только захочу. И, ухватив его за руку, она крепко прижалась к нему и положила голову во впадинку на его плече.
— О, Николас! — Я так тебя люблю! Не покидай же меня! Обернувшись к ней, он поглядел ей в глаза, и лицо его выражало смешанное чувство озабоченности и тоски одновременно. Он опять заглянул в холодильник:
— А где же тут мороженое?
— В морозилке, — засмеялась она. — Попробуй-ка открыть нот эту дверцу!
Не желая выпускать ее из поля зрения или хоть на секунду расстаться с нею, Николас подтолкнул ее к морозильной камере. Там стояли большие сосуды с мороженым. Тесно прижимались друг к другу, словно сиамские близнецы, Дуглесс с Николасом прошлись по всей кухне и отыскали наконец миски, ложки и большой черпак. Наковыряв им в каждую из мисок довольно большое количество мороженого, Николас поставил сосуд обратно в морозилку. Перепачкав Дуглесс ванильным мороженым, он принялся слизывать его с ее тела. Однако язык его не поспевал за мороженым, полоска которого сползала все ниже и ниже, так что последние капли ему удалось слизать у рыже-золотых кудряшек в низу ее живота.
— Клубничное! — воскликнул он, вызывая у Дуглесс смех. Они сидели на столе для разделки мяса длиной в целых восемь футов, соприкасаясь ногами. Некоторое время они спокойно ели мороженое, но затем вдруг Николас уронил шарик мороженого на ногу Дуглесс и принялся слизывать его оттуда. Дуглесс же наклонилась над ним, чтобы поцеловать его и, как бы нечаянно, тоже уронила кусочек мороженого ему прямо в пах.
— Пари держать готова, что оно ужасно холодное, — прошептала она, прижимая губы к его губам.
— Да, и я просто не в силах терпеть! — откликнулся он тоже шепотом.
И тогда неспешно, проводя грудями по всему его обнаженному телу, она пригнулась и стала слизывать мороженое с его бедра. Она продолжала лизать его и тогда, когда ничего не осталось. Мороженое было тотчас забыто, и Николас, откинувшись на столе, потянул ее на себя. Мышцы его напряглись, и, подняв ее, как если б в ней вообще не было никакого веса, он усадил ее на себя, руки его, продвинувшись вверх по телу, крепко обхватили ее груди, тогда как Дуглесс в это время медленными толчками двигалась, приподымаясь и опускаясь, на нем.
Прошло немало времени, прежде чем они выгнулись дугою в последнем пароксизме страсти, и Николас, прижав ее к себе, принялся осыпать Дуглесс жадными и несколько грубоватыми поцелуями.
— Насколько я понимаю, сударыня, — прошептал он ей на ухо, — из-за вас все мое мороженое растаяло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132