..
И пошел дальше.
Внизу были еще сени с железной решетчатой дверью. Ключарь в драном полушубке пил из деревянной миски снятое синее молоко. Караульщики, испуганные, встали поодаль.
– Кто таков? – спросил ключарь стариковским шамкающим голосом.
– А тебе не все едино? – ответил Рябов.
Старик всмотрелся, ахнул:
– Иван Савватеевич! Господи преблагий, взяли-таки антихристы...
Рябов молчал, не узнавая. Потом вспомнил – рыбачили когда-то вместе.
– Нашел себе место, дед, под старость.
Ключарь махнул рукой, запричитал:
– Один я, Иван Савватеевич, один на всем божьем свете. Есть-пить-то надобно... Ой, горе... Как ты меня в тот год злосчастный из воды вынул, как я остался без сына, как пошел мыкаться... А ноги-то ноют, руки-то как крюки, а именья-то всего животов – собака да кошка...
Рябов все смотрел на старика, потом сказал жестко:
– Чего там, дед, растабарывать. Знал бы – не вынул из воды. Веди куда надо.
Старик загремел замком, попросил тихо:
– Прости для бога, Иван Савватеевич. Отслужу.
– Бога и проси! – сказал Рябов. – Ему ловчее вас прощать.
– Отслужу, Иван Савватеевич...
– Отслужишь и без прощения.
Старик втянул плешивую голову в плечи, отворил железную дверь. Рябов вошел, оглядел стены, по которым ползла вода, плесень по углам, гнилые истлевшие бревна. Прислушался: в остроге было тихо, как в могиле.
– Иевлев где – Сильвестр Петрович? – спросил кормщик.
– Вот – камора.
– Здесь и держите – немощного?
– Все ж посуше. И печка есть – топим.
– К нему веди!
– Плох он. Недолго протянет.
– Открывай-ка.
Старик опять загремел ключами. Кормщик вошел первым. Старик сзади поднял над головою глиняный горшок, в котором коптил фитиль. Рябов сразу увидел Иевлева: он сидел против двери у стены, привалившись боком к печке.
– Пришел! – слабым, но радостным голосом сказал Сильвестр Петрович. – Я знал, что придешь.
– Пришел! – ответил кормщик. – Пришел, Сильвестр Петрович. Гостинца тебе принес. Здравствуй!
– Здравствуй! – попрежнему радостно сказал Иевлев. – Здравствуй, коли не шутишь, на все четыре ветра. Верно говорю? Не запамятовал еще в узилище, как вы, поморы, здороваетесь?
– Не запамятовал! – садясь возле Иевлева и развязывая узелок, молвил Рябов. – Оно дело нехитрое. Получай, господин капитан-командор, гостинцы. Табачок перво-наперво – добрый. Кремень, да огниво, да трут. Я гостинчика тебе по-своему собирал, как на Грумант, вроде бы на зимовье: чего там надобно, то и в тюрьме нужно. Снадобья, чтобы мы с тобой не зацынжали. Мазь бабинька Евдоха послала, лечить тебя будем. Так. Трубочка – обкуренная, хорошая. Теперь от супруги от твоей принимай...
Он говорил, и как бы даже не глядел на Иевлева, пока раскладывал на топчане гостинцы. Сильвестр Петрович справился с собою: быстро утер мокрые глаза, стал дышать ровнее, спокойнее, вновь заулыбался.
Светильню Рябов приказал не уносить. Ключарь попробовал было поспорить, что-де не велено, но кормщик так на него посмотрел, что тот поклонился и ушел.
– Да сыро что-то! – вслед старику крикнул Рябов. – Затопил бы, старый грешник!
Погодя оба закурили трубки.
– Ну что ж! – молвил кормщик, оглядывая стены каморы. – Ничего. На Груманте-то не в пример хуже было. Нынче отдохнем, а с утра пораньше за дело возьмемся – не узнаешь, Сильвестр Петрович, какие хоромы будут...
Иевлев молчал. Синие его глаза ярко светились в полумраке.
– Важно заживем! – говорил Рябов. – А пока слушай, я тебе новости расскажу.
И стал рассказывать про князя Прозоровского, про сбежавшего поручика Мехоношина и про нового воеводу Ржевского, который вскорости должен прибыть в Архангельск.
– Одного Ржевского я знавал в прежние годы, – задумчиво произнес Иевлев, выслушав рассказ кормщика. – Василием звали. Он, должно быть, и есть...
– Что за мужчина?
Сильвестр Петрович ответил с неудовольствием:
– Князь Ржевский человек разумный, смаху не рубит, осторожный, воеводствует не первый год...
– Боярин?
– Доброго роду...
– Я чай, не лучше нынешнего?
– Воевода царевым указом ставится! – почти с гневом отрезал Иевлев. – Не наше дело об нем толковать...
– Ой, наше! – невесело усмехнувшись, молвил Рябов. – Наше, Сильвестр Петрович. Загнали нас ни за что ни про что в узилище, а судить их не нам. Нет уж, господин капитан-командор, нам!
– Поживем – увидим! – угрюмо произнес Иевлев.
– То дело другое: прежде времени голову ломать не к чему. Давай, Сильвестр Петрович, закусим, да и спать повалимся до утра. Ноне денек у меня был хлопотный...
Он разложил на топчане чистый платок, ловко нарезал копченую оленину; хитро подмигнув, вытащил из сапога скляницу зелена вина, протянул Иевлеву, тот, запрокинув голову, хлебнул. Рябов сказал ласково:
– Со свиданьицем, Сильвестр Петрович. Чтобы, как у нас говорится, – в будущем году, да об эту пору, да с тем же дружком, да еще и с пирожком.
Выпил, покрутил головою, удивился:
– Смотри, как проскакивает! Соколом! А ведь ныне, как я из тундры вынулся, тверезый ни минуты вроде не был...
И добавил с грустью:
– Нехорошо, а как сделаешь? Надо же человеку отдохнуть?
2. ВОЕВОДА РЖЕВСКИЙ
И пошли один за другим острожные, похожие друг на друга дни...
Где-то там, наверху, где светило солнце и день отличался от ночи, а вечер от утра, – дьяки Гусев и Абросимов пеклись о том, чтобы здесь, внизу, в сырой и мозглой каморе побыстрее померли два узника. Помрут – и все, помрут – тогда один Прозоровский всему виновник, помрут – ищи-свищи концы. И тюремные караульщики, и стража на съезжей, и злая баба, что стряпала острожникам хлебово, и бобыли, состоящие при палаче Поздюнине, и сам Поздюнин – все знали, чего хотят дьяки, но страшились погубить узников без прямого на то приказа. Дьяки же такой приказ не решались дать без ведома воеводы Прозоровского, который лежал без движения, смотрел в потолок мутными бессмысленными глазами и жалостно мычал.
Новый же воевода Ржевский все не ехал.
А узники не умирали, и даже более того – немощный Иевлев стал поправляться.
Дьяки, растерявшись, ругались и пугали караульщиков жестокими карами, но караульщики теперь не так трепетали дьяков, как прежде, и более слушали Егора Резена, заходившего к ним в избы вместе с одноногим боцманом. Резен был щедр, не скупился на угощение и часто повторял, что приедет царь Петр, и тогда все узнают, что за люди капитан-командор и кормщик Рябов. А боцман сердито посмеивался и сулил тем, кто будет жесток к узникам, такую казнь, что у караульщиков мурашки бегали по спине. Кроме того, многие знали о подвиге Рябова во время шведского нашествия, знали и о том, что он сам пришел в узилище, чтобы не оставить в беде Иевлева. И чем дальше, тем больше чинились послабления двум узникам, а дьяки уже старались не замечать ничего и даже не спрашивали, живы Рябов с Иевлевым или померли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
И пошел дальше.
Внизу были еще сени с железной решетчатой дверью. Ключарь в драном полушубке пил из деревянной миски снятое синее молоко. Караульщики, испуганные, встали поодаль.
– Кто таков? – спросил ключарь стариковским шамкающим голосом.
– А тебе не все едино? – ответил Рябов.
Старик всмотрелся, ахнул:
– Иван Савватеевич! Господи преблагий, взяли-таки антихристы...
Рябов молчал, не узнавая. Потом вспомнил – рыбачили когда-то вместе.
– Нашел себе место, дед, под старость.
Ключарь махнул рукой, запричитал:
– Один я, Иван Савватеевич, один на всем божьем свете. Есть-пить-то надобно... Ой, горе... Как ты меня в тот год злосчастный из воды вынул, как я остался без сына, как пошел мыкаться... А ноги-то ноют, руки-то как крюки, а именья-то всего животов – собака да кошка...
Рябов все смотрел на старика, потом сказал жестко:
– Чего там, дед, растабарывать. Знал бы – не вынул из воды. Веди куда надо.
Старик загремел замком, попросил тихо:
– Прости для бога, Иван Савватеевич. Отслужу.
– Бога и проси! – сказал Рябов. – Ему ловчее вас прощать.
– Отслужу, Иван Савватеевич...
– Отслужишь и без прощения.
Старик втянул плешивую голову в плечи, отворил железную дверь. Рябов вошел, оглядел стены, по которым ползла вода, плесень по углам, гнилые истлевшие бревна. Прислушался: в остроге было тихо, как в могиле.
– Иевлев где – Сильвестр Петрович? – спросил кормщик.
– Вот – камора.
– Здесь и держите – немощного?
– Все ж посуше. И печка есть – топим.
– К нему веди!
– Плох он. Недолго протянет.
– Открывай-ка.
Старик опять загремел ключами. Кормщик вошел первым. Старик сзади поднял над головою глиняный горшок, в котором коптил фитиль. Рябов сразу увидел Иевлева: он сидел против двери у стены, привалившись боком к печке.
– Пришел! – слабым, но радостным голосом сказал Сильвестр Петрович. – Я знал, что придешь.
– Пришел! – ответил кормщик. – Пришел, Сильвестр Петрович. Гостинца тебе принес. Здравствуй!
– Здравствуй! – попрежнему радостно сказал Иевлев. – Здравствуй, коли не шутишь, на все четыре ветра. Верно говорю? Не запамятовал еще в узилище, как вы, поморы, здороваетесь?
– Не запамятовал! – садясь возле Иевлева и развязывая узелок, молвил Рябов. – Оно дело нехитрое. Получай, господин капитан-командор, гостинцы. Табачок перво-наперво – добрый. Кремень, да огниво, да трут. Я гостинчика тебе по-своему собирал, как на Грумант, вроде бы на зимовье: чего там надобно, то и в тюрьме нужно. Снадобья, чтобы мы с тобой не зацынжали. Мазь бабинька Евдоха послала, лечить тебя будем. Так. Трубочка – обкуренная, хорошая. Теперь от супруги от твоей принимай...
Он говорил, и как бы даже не глядел на Иевлева, пока раскладывал на топчане гостинцы. Сильвестр Петрович справился с собою: быстро утер мокрые глаза, стал дышать ровнее, спокойнее, вновь заулыбался.
Светильню Рябов приказал не уносить. Ключарь попробовал было поспорить, что-де не велено, но кормщик так на него посмотрел, что тот поклонился и ушел.
– Да сыро что-то! – вслед старику крикнул Рябов. – Затопил бы, старый грешник!
Погодя оба закурили трубки.
– Ну что ж! – молвил кормщик, оглядывая стены каморы. – Ничего. На Груманте-то не в пример хуже было. Нынче отдохнем, а с утра пораньше за дело возьмемся – не узнаешь, Сильвестр Петрович, какие хоромы будут...
Иевлев молчал. Синие его глаза ярко светились в полумраке.
– Важно заживем! – говорил Рябов. – А пока слушай, я тебе новости расскажу.
И стал рассказывать про князя Прозоровского, про сбежавшего поручика Мехоношина и про нового воеводу Ржевского, который вскорости должен прибыть в Архангельск.
– Одного Ржевского я знавал в прежние годы, – задумчиво произнес Иевлев, выслушав рассказ кормщика. – Василием звали. Он, должно быть, и есть...
– Что за мужчина?
Сильвестр Петрович ответил с неудовольствием:
– Князь Ржевский человек разумный, смаху не рубит, осторожный, воеводствует не первый год...
– Боярин?
– Доброго роду...
– Я чай, не лучше нынешнего?
– Воевода царевым указом ставится! – почти с гневом отрезал Иевлев. – Не наше дело об нем толковать...
– Ой, наше! – невесело усмехнувшись, молвил Рябов. – Наше, Сильвестр Петрович. Загнали нас ни за что ни про что в узилище, а судить их не нам. Нет уж, господин капитан-командор, нам!
– Поживем – увидим! – угрюмо произнес Иевлев.
– То дело другое: прежде времени голову ломать не к чему. Давай, Сильвестр Петрович, закусим, да и спать повалимся до утра. Ноне денек у меня был хлопотный...
Он разложил на топчане чистый платок, ловко нарезал копченую оленину; хитро подмигнув, вытащил из сапога скляницу зелена вина, протянул Иевлеву, тот, запрокинув голову, хлебнул. Рябов сказал ласково:
– Со свиданьицем, Сильвестр Петрович. Чтобы, как у нас говорится, – в будущем году, да об эту пору, да с тем же дружком, да еще и с пирожком.
Выпил, покрутил головою, удивился:
– Смотри, как проскакивает! Соколом! А ведь ныне, как я из тундры вынулся, тверезый ни минуты вроде не был...
И добавил с грустью:
– Нехорошо, а как сделаешь? Надо же человеку отдохнуть?
2. ВОЕВОДА РЖЕВСКИЙ
И пошли один за другим острожные, похожие друг на друга дни...
Где-то там, наверху, где светило солнце и день отличался от ночи, а вечер от утра, – дьяки Гусев и Абросимов пеклись о том, чтобы здесь, внизу, в сырой и мозглой каморе побыстрее померли два узника. Помрут – и все, помрут – тогда один Прозоровский всему виновник, помрут – ищи-свищи концы. И тюремные караульщики, и стража на съезжей, и злая баба, что стряпала острожникам хлебово, и бобыли, состоящие при палаче Поздюнине, и сам Поздюнин – все знали, чего хотят дьяки, но страшились погубить узников без прямого на то приказа. Дьяки же такой приказ не решались дать без ведома воеводы Прозоровского, который лежал без движения, смотрел в потолок мутными бессмысленными глазами и жалостно мычал.
Новый же воевода Ржевский все не ехал.
А узники не умирали, и даже более того – немощный Иевлев стал поправляться.
Дьяки, растерявшись, ругались и пугали караульщиков жестокими карами, но караульщики теперь не так трепетали дьяков, как прежде, и более слушали Егора Резена, заходившего к ним в избы вместе с одноногим боцманом. Резен был щедр, не скупился на угощение и часто повторял, что приедет царь Петр, и тогда все узнают, что за люди капитан-командор и кормщик Рябов. А боцман сердито посмеивался и сулил тем, кто будет жесток к узникам, такую казнь, что у караульщиков мурашки бегали по спине. Кроме того, многие знали о подвиге Рябова во время шведского нашествия, знали и о том, что он сам пришел в узилище, чтобы не оставить в беде Иевлева. И чем дальше, тем больше чинились послабления двум узникам, а дьяки уже старались не замечать ничего и даже не спрашивали, живы Рябов с Иевлевым или померли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163